Варежки

Тонкие спицы не слушались, норовили погнуться, теряли петли и кололи пальцы. Это было соревнованием на упорство — кто кого? Но разве могли спицы и пряжа одолеть самого Феникса Икки? Закончив с грехом пополам седьмой ряд, Икки перелистнул пожелтевшую от времени страничку потрёпанной книги по домоводству, затем окинул взглядом получающуюся работу. Петли всё ещё выходили разного размера, но для третьей попытки было уже ничего. Он с довольным видом хмыкнул, вспоминая, что получалось в самом начале. Возможно, с узором он и не справится, но уж точно сможет довести задуманное до конца. За окном бесновалась гроза, начавшаяся минут десять назад с небольшого дождичка. Ветер гнул деревья и ломился в окна и двери маленького домика, ливень хлестал в стёкла. Икки встал, чтобы включить свет и, поморщившись, потёр затёкшую шею. Паром на материк отправится только — а вернее, уже! — через день, а значит, море ещё успеет поутихнуть... Потом его будет ждать перелёт, несколько электричек с пересадками, автобус в пригороде Токио. В Японии уже должен лежать снег. Наверное, Шун всё так же ходит в тонкой куртке... Когда-то давно Икки сам повязывал младшему шарф поверх латанного приютского пуховичка, который достался Шуну от другого мальчика. Шун смеялся, ловил маленькими ладошками снежинки, а Икки ворчал, что тот обморозит руки, и потом растирал ледяные руки братишки, чтобы отогреть. С их последней встречи прошло три месяца. Икки помнил стайку весёлых студентов, окружавших Шуна около института, помнил радость в глазах младшего брата, которому в тот день исполнилось двадцать. Помнил, как Шун завопил на всю улицу: "Брат!", и как сам Икки не сумел, а может, и не захотел заставить себя уйти. Икки вернулся в кресло и снова взял в руки спицы. *** Ключ, который Шун тогда почти силой впихнул в руки Икки, тихонько провернулся в замочной скважине. Икки вошёл в узкий коридор квартирки, которую снимал Шун, тихо разулся, снял куртку и прошёл в комнату. Шун спал на боку, подложив одну руку под подушку и обхватив себя другой. Сквозь приоткрытые жалюзи на его лицо падал свет уличных фонарей. Повзрослевший Шун, дышавший глубоко и спокойно, улыбавшийся чему-то во сне, казался Икки тем же ребёнком. Он молча положил пару рыже-алых варежек на край подушки и заставил себя отвернуться. Мысль, что лучшим подарком для Шуна был бы сам Икки, оказавшийся рядом на Рождество, он с негодованием отмёл. Он мог вернуться с того света, пробраться в Преисподнюю или даже на Олимп, если Шуну угрожала опасность, но не мог заставить себя находиться рядом с ним в мирное время. Шун должен перестать оглядываться на старшего брата, должен научился справляться со всем сам... Семья — это важно, но она не должна обременять, не должна мешать самостоятельной жизни. Во всяком случае, Икки в это верил. Или хотел верить. В голове некстати всплыло воспоминание о девушке, как две капли воды похожей на Шуна. Само собой, всплыло воспоминание и о том, в чём Икки и Эсмеральда находили утешение в кромешном аду острова Мёртвой Королевы, и о том, что в такие моменты Икки не раз ловил себя на недостойных старшего брата мыслях. Икки стиснул зубы и вернулся в коридор. Младший брат всегда был табу для Икки. Дверь негромко хлопнула. Шун проснулся, спросонья потирая глаза. Обнаружив на подушке что-то непонятное, Шун потянулся к выключателю, а рассмотрев — пулей сорвался с кровати и босой вылетел из квартиры. — Брат! Брат! — неслось вдогонку Икки, уже свернувшему за угол. Икки представил, как Шун стоит посреди улицы в пижаме под падающим снегом, как озирается по сторонам, как пытается разглядеть в грязном снегу его следы. Остановившись на мгновение, Икки решительно пошагал прочь.