Месть

Рита проснулась глубоко ночью и почувствовала себя неудобно. Во-первых было слишком душно для начала мая, а во-вторых она была абсолютно нагой, не было ни единого намека на старенькую тускло-розовую пижамку, что было странно. Девушка попыталась сесть или хотя бы привстать, но тонкие крепких веревки впились в нежную девчачью кожу, оставляя красные полоски, подсвеченные тусклым светом луны. Тяжело вздохнув, она снова легла на подушку и неожиданно поняла, что она даже не у себя в комнате, кровать, на которой лежала Рита, была слишком большой и широкой, громко скрипящей при малейшем движении. Страх мгновенно сковал Риту, парализовав все тело. Странные, чуть пугающие мысли закрались ей в голову, выталкивая все остальное. Попытавшись помотать головой в стороны, она сделала лишь хуже самой себе. Длинные белокурые волосы упали ей прямо на лицо и лишили малейшей возможности хоть что-то разглядеть. «Что за черт…» — щеки Погодиной залились ярким румянцем, в больших голубых глазах, всегда отважно смотревших на все опасности, промелькнуло легкое понимание происходящего, но он тут же исчезло, стоило входной двери со скрипом приоткрыться. Холодные воздушные потоки достигли кровати, и несчастная девушка вздрогнула от холода, пронзившего все тело. Кто-то сделал несколько шагов к связанной пленнице и остановился посреди комнаты, будто бы даря себе возможность полюбоваться чем-то красивым и необычным. Тяжелый томительный вдох сорвался с губ высокой фигуры, еще больше напугав Риту, заставив ее впервые за всю сознательную жизнь почувствовать ужас от происходящего. Девушка попыталась закричать или хотя бы позвать кого-нибудь на помощь, как вдруг ей на рот легла широкая теплая ладонь, определенно принадлежавшая юноше. Незнакомец медленно провел длинными пальцами по лицо испуганной Погодиной, очерчивая острый подбородок, и с нежностью, не присущей ни одному насильнику, коснулся длинной белокурой пряди, убирая ее в сторону. — Тебе нечего бояться… — прошептала тень, и неожиданно Рита догадалась, кто все-таки ее схватил, но было уже слишком поздно, чтобы что-то предпринимать. Кирилл осторожно наклонил лицо к ее, с опьяняющим торжеством от победы посмотрел в ее расширившиеся от удивления, смешанного с недоверием, глаза и резко коснулся сухими губами ее губ. Его ладонь сместилась с виска на затылок и несколькими грубоватыми движениями заставила Риту начать неуверенно, с брезгливостью отвечать на поцелуй и открывать новые возможности для бывшего ухажера. Спустя несколько минут, показавшимися пленнице вечностью, он наконец оторвался от нее и устремил внимательный взгляд карих глаз в окно, позволив ей сделать несколько глубоких вдохов. Чуть спустя он снова ее поцеловал, но не так, как в первый раз. Грубо. Жестко. Страстно. Его язык касался неровных белых зубов, играл с языком, стараясь вовлечь в запретную игру, и быстро проводил по ее нёбу, вызывая у Риты рвотные рефлексы. Она попыталась скинуть с себя тяжелый груз в виде парня, но у нее ничего существенного не получилось, веревки лишь сильнее впились в бархатную кожу, причиняя сильную боль в руках и бедрах, которые ныли от неприятной тяжести. Кирилл усмехнулся ее бесполезным попыткам и с лица переместился на длинную шею бывшей девушки, кусая ее до крови, оставляя заметные следы от укусов, которые грозили стать на завтрашний день синяками. Рита грубо зарычала, чувствуя новую порцию боли, но на этот раз уже в шее. Ей казалось, что болело абсолютно все: шея от грубых попыток Соболева ее возбудить, туловище из-за холодного воздуха, казавшегося ледяным, а руки, ноги и бедра от крепких веревок, практически въедавшихся в тело. Она сделала еще одну попытку освободиться, но она, как и предыдущие, потерпела настоящее фиаско, лишь сильнее завела суворовца. — Чем сильнее ты сопротивляешься, тем ты больше меня смешишь, — усмехнулся вице-сержант, вновь заглядывая в глаза своей пленнице — Неужели ты еще не поняла, что пора платить за свои поступки, или все еще надеешься выйти сухой из воды? Зря. Он быстро сполз ниже и осторожно укусил девушку за розовый сосок, медленно начиная его посасывать. Кирилл никогда никому не признавался, но ему нравилось видеть страх в этих ярких глазах небесного цвета, нравилось чувствовать себя главным над ней, нравилось играть, чувствуя сопротивлением. Ему нравилась ее боль, ее страдания, их он готов был видеть вечно. Посасывая, парень медленно провел рукой по ее лопаткам, спине, коснулся каждого выделяющегося позвонка, заставляя ее выгнуться навстречу и застонать. Тихий стон, сорвавшийся с ее чуть приоткрытых губ, повис в звенящей тишине, окончательно снес крышу у похитителя, которому уже порядок надоели эти детские игры и забавы. Кирилл быстрым движением порвал веревки, кинул их на пол и быстро перевернул Риту на живот, заставил ту вжаться в твердый матрас и тихо всхлипнуть от унижения и отвращения, внезапно сменившем страх. Зная его практически с детства, она никогда бы не могла подумать, что он на такое способен…Раньше…Сейчас она была готова к самому худшему. Рука провела по лопаткам и внезапно остановилась на талии, длинные ногти вонзились в кожу, заставляя Риту громко вскрикнуть. Соболев медленно спустился вниз, оставляя за пальцами тонкие неровные царапины, остро выделяющиеся на фоне молочно-белой кожи, и с силой, присущей всем парням, сжал ягодицы, сорвав с розовых искусанных губ еще один громкий крик. Тело девушки несильно задрожало, стоило ей почувствовать, как его длинные пальцы движутся меж двух половинок, как касаются чувствительной кожи, как его тяжелое дыхание обожгло шею. — Перевернись. — твердо прошептал парень, мягко целуя девушку в мочку уха, но та упрямо не сдвинулась с места, продолжая тихо всхлипывать и вздрагивать о малейшего шороха. — Повернись, — тише уже прорычал Кирилл и с силой ударил девушку по спине. Та тихо взвизгнула, как рассерженная кошка, и, чуть помедлив, осторожно перевернулась сначала на бок, затем и на спину, глядя красными от слез глазами прямо на парня, только сейчас замечая, что на нем из одежды только короткие черные шорты. Проследив за ее взглядом, он ухмыльнулся и одной рукой сжал грудь, стараясь причинить ей, как можно больше боли, как можно больше страданий. Рита, прикусив нижнюю губу до крови, заскулила и сильно ударила парня ногой, воспользовавшись отсутствием веревок. Тот покачнулся и упал бы, если бы вовремя не схватил девушку за волосы и не дернул бы на себя. Схватив ее за подбородок, он достаточно грубо поцеловал ее в губы, вбирая алую кровь в свой рот, и толкнул, заставив вновь принять лежачее положение. Кирилл еще раз бросил на пленную пренебрежительный взгляд, быстро сбросил с себя шорты, откинув их в сторону, и руками развел ноги в стороны, не обращая внимания на визг и мольбы бывшей девушки, просившей ее отпустить. Нагнувшись, он провел языком по внутренней стороне бедра и улыбнулся, приблизившись к кульминации их ночной игры. Он медленно провел языком по ее промежности, наслаждаясь каждым сантиметром ее молодого тела, а потом осторожно ввел кончик язык внутрь нее и начал набирать ритм. Он с огромной скоростью двигал языком в ней, касаясь напряженных стенок, пробуя ее как следует разработать, а ее крики, превращавшиеся время от времени в звонкие стоны, лишь сильнее заводили его, сносили окончательно крышу, были неистовой, сладкой для ушей музыкой. Кирилл медленно оторвался от своего занятия и провел рукой по возбужденному члену, словно проверяя его работоспособность. — За…чем? — хрипло пробормотала девушка, чувствуя увеличивающуюся боль в спине и шее, и с сожалением подумала, что после всего происходящего точно останутся вмятины в виде синяков, которые придется очень долго выводить. — Расплата в виде наказания. — Кирилл усмехнулся посмотрел на ее красное потное лицо, по которому катилась капелька пота, и резко толкнулся в горячую тесноту, вызвав у девушки оглушительный крик, наполненный сладким отчаяньем, похожим на то чувство, какое испытывал он сам, когда она ушла от него к Макарову. Ритм, который задал Кирилл, был бешеным, сумасшедшим, грубым, сводящим с ума. Боль в бедрах, усилившаяся в тысячи, а может и в миллионы раз, заставляла кричать, мысленно проклинать себя за неосторожность, и ненавидеть его. За все, что он сделал сегодня. За то, что он перешел все границы. Тонкая струйка крови, доказывавшая то, что он был первым у нее, делавшая ее полностью его, медленно текла по внутренней стороне бедра, но кровь никого сейчас не волновала. Он наслаждался горячей теснотой, упивался болью, разрывавшей ее пополам. Для других он был добрым, правильным мальчиком, который всегда будет зависеть от чужого мнения, но на самом деле это было не так. Боль других для него была наслаждением, он мог часами смотреть на мучающегося человека, на умирающее животное, но так и не подойти и не помочь, а боль, принесенная им самим, вызывала восторг. Кирилл смотрел ей в глаза и не верил, что эта испуганная девчонка, дрожащая всем телом от одного лишь его хищного взгляда, еще несколько месяцев назад вызывала в его сердце теплую любовь, желание защитить и сохранить от всего, что их окружало. Она же утопала в этой мучительной боли, волнами разливавшейся по телу. Она тонула, уходила на дно, брыкаясь и размахивая руками в разные стороны, скрывалась за толстым слоем воды от человечьих глаз, и ей никто не мог помочь, потому что никто ее не видел. Кроме него, но он являлся для нее гибель, смертью, а его объятия несли в себе яд, не позволявший ей всплывать. Этот океан боли, резкой, внезапной, сильной, был бесконечно огромным, бесконечно глубоким, и ей потребуется много времени, чтобы коснуться ногами песчаного дна, чтобы молочно-белая кожа стала мертвенно-синей, чтобы сердце в ее груди остановилось, перестало отбивать ритм. Кульминация приближалась, но Кирилл и не думал останавливаться. Он продолжал грубо входить в нее до возможного предела, выходить на секунду, снова входить, забирая у девушки последние силы, выходить…Когда наконец волна удовольствия, смешанного с радостью от совершенной мести, накрыла его с головой, он резко вышел из нее, бросил Риту на холодный пол, не заботясь о том, что она чувствует, и упал на кровать, вдохнув полной грудью морозный, свежий воздух. — Уходи и не возвращайся, если не хочешь повторить! — властно произнес Кирилл, кончая прямо на белую простыню, которой была застелена кровать, и девушка, не думая больше ни о чем выбежала из комнаты, стараясь не обращать внимания на саднящую боль во всем теле и предательские слезы, застывшие в глазах.