Морозное утро с легкостью прокралось сквозь тонкие стены лачуги. Хотя её обитатели особо и не тратились на улучшение своего жилища, отдав предпочтение жарким тяжелым одеялам и подстилкам, набитыми овчиной и пухом диких гусей, а также покрывалам из неровно сшитых кусов животных шкур. Но и это, порой не оказывало спасения, когда мороз был особенно крепок и кусал за неаккуратно припрятанные под настилами пятки или носы.
В угоду многолетней привычке, Серегил медленно, почти лениво как кот, потянулся. Невольно обнажились руки и ноги, а также часть голого торса. Хранимое ещё с ночи тепло вмиг улетучилось, заставив мужчину спрятать конечности обратно под недовольное ворчание о каких-то там частях тела самого Иллиора. Казалось, в лачуге вновь воцарилась неподвижная тишина, однако ком одеял через мгновение пришел в движение: Серегил что-то искал, и по унылому вздоху судя – не мог найти.
Что-то. Или кого-то.
Охотничья хижина, затерянная среди густого леса в горах, не являлась одним из «тайных» мест Серегила и Алека, подобно множеству других, в каждом из которых их ждала определенная местом роль. Эта хижина была просто местом уединения. Однажды они пытались сбежать в ней от прочего мира, но долгое укрывательство не дало никаких результатов, разве только ещё более разверзло пропасть тоски и боли по ушедшему Нисандеру.
Теперь же, спустя годы, было ещё больше утрат. Людей и времени. Но в отличие от прошлого раза, они осознали, как и чем стоит глушить эту неунимаемую тоску, и лесная хижина в горах не имела к этому никакого отношения. Это было лишь место их краткого уединения, чтобы побыть наедине с собой и природой. Последнее для Алека было столь же важным, как и сам Серегил. А что было важным для Серегила – не стоило и гадать, достаточно понять ту силу, которая движет им каждый раз в поисках своего тали. На том конце света, или том конце кровати.
К слову, в этот раз, в кровати он его не нашел.
Рассыпаясь проклятьями в сторону нещадно жалящего холода, Серегил натянул на себя ледяную рубаху и штаны, но не забыл прославить Сакора, когда замерзшие ступни ощутили тепло обитых изнутри шерстью сапог. Одеяние, сказать, было самым наипростейшим, но Серегилу нравилось иногда отдыхать от вычурных господских камзолов и туник. Тем более, что и снимать такую одежду не составляло труда, особенно учитывая, чем большую часть времени они теперь с Алеком и занимались.
Поздняя осень ещё не намела сугробов, однако, там и тут земля была запорошена белым, а деревья клонились покрытыми инеем ветвями. Воздух был чист и свеж, прозрачен для острого глаза охотника и его слуха. А уж для ауренфейе он был ещё и наполнен искрящейся красотой девственной природы.
Стоило бы накинуть что-нибудь теплое на плечи, но вместо этого Серегил захватил свою рапиру, заткнув её за пояс. Где искать Алека, он уже знал, да и ряд не скрытых ничем следов стал ему ориентиром.
Лес в этих местах не был бескрайним. На северо-востоке он неожиданно обрывался, деревья плотной линией жались на откосе холма, а вниз уходил довольно крутой склон, превращающийся в самом низу в широкую долину, покрытую лишь мелкой порослью кустарника и травы. Было впечатление, что место когда-то очень давно было руслом реки, ныне пересохшей и давшей почву под ворох разнообразных трав. Магиана бы оценила! Впрочем, и Валериус не покривил бы свой нос.
Летом, несомненно, долина была переполнена живностью: кого только не встретишь в густой высокой траве. Однако и осенью, в преддверии зимних холодов, через долину мигрируют многие крупные животные. Небольшие стада оленей всегда пробираются через противоположный край леса, которым на многие мили обрамлена эта долина. Небольшие ключи, бьющие в нескольких местах, заставляют их выбираться на открытое пространство.
Пройдя пару миль на север от хижины, Серегил замедлил шаг, чтобы хруст неутоптанного снега не выдал его. На одном из множества выступающих над долиной холмов, у самого края уступа он увидел Алека.
Юноша стоял будто замерзшая статуя, глядя в сторону раскинутой под ногами равнины. Серегил осторожно направился к нему, с каждым шагом открывая своему взору всё больше подробностей его утреннего уединения.
Не смотря на пробирающий до костей холод, Алек стоял лишь в одних штанах и сапогах, подставляя голые спину и грудь на откуп природе. Рубаха, заправленная в штаны, свисала вниз будто юбка – Алек вышел в ней из дома, но теперь небрежно скинул её с плеч. Зачем, стало понятнее, когда Серегил замер в нескольки метрах от него, прислонившись к дереву: Алек держал на изготове свой Черный Редли. В свете утреннего солнца, спина юноши отблескивала каплями пота, выступившими на распаренной коже. Алек пробежал не одну милю вдоль края леса, пока нашел идеальную позицию. Теперь же он, словно вышедшая из-под руки скульптора статуя, коими украшают лучшие дома Римини, стоял на природном возвышении. Его плечи едва приподнимались, и то, что он живой, говорило лишь слабое облачко пара, парящее вокруг его прекрасной головы. Он был сосредоточен, погруженный в ту его особенную атмосферу внутренней борьбы над чувствами и собственной силой. Не вздрагивал ни единый мускул на его идеальном торсе, не дрожала рука, не было слышно дыхания. Он замер, прекрасный охотник, обретший душу внутри древка одной единственной стрелы.
Серегил поддался любопытству, и стараясь не издавать звуков, приблизился к краю холма со своей стороны. На том конце равнины, у самой кромки леса, бродило стадо оленей. Они опасливо озирались вокруг, боясь ступить чуть дальше, готовые при малейшем звуке, броситься обратно в чащу. Теперь с этой позиции, Серегилу было видно лицо Алека. Он был ещё более прекрасен, чем тот себе представлял. Подавив желание тут же выдать себя и наброситься на своего тали, Серегил решил выждать момент.
Когда-то очень давно Нисандер применил к Алеку заклинание истинного облика души. Перед ним и всеми, кто тогда был в саду, предстал прекрасный благородный олень. Спустя время, это заклинание повторил Теро, и снова олень выбивал себе дорогу к жизни.
И вот теперь Серегил наблюдал, как Алек направил лук в одного из них. Многое готов был отдать Серегил, лишь бы узнать, что сейчас происходит в его голове. Талиментос давал своё – он чувствовал волнение, но из-за определенной доли концентрации Алека, прочие чувства оставались закрытыми для восприятия Серегилом.
Алек не торопился спускать тетиву. А Серегил не торопил мгновение, позволяя себе насладиться прекрасным абрисом любимого юноши. И даже холод сковывавший его поначалу стал отступать под натиском разжигаемых в груди восхищения и желания, чувства обладания и гордости. Его Алек. Его Тали. Его.
В ту самую минуту, когда невольное любование переросло в неприкрытое желание, раздался мягкий щелчок отпущенной тетивы, и Серегил услышал струящееся пение стрелы. Он обернулся в сторону кромки леса. Алек никогда не промахивался и бил точно в цель.
Стрела воткнулась в паре сантиметров от копыта вышедшего дальше всех оленя. Он испуганно вздернул свои ещё только прорезывающиеся рога, и от этого движения вся их стая ринулась с места. Затрещали ветки где-то уже глубоко в лесу. Через мгновение всё стихло. Серегил улыбнулся, а повернувшись обратно к Алеку, обнаружил того пристально на него смотрящим.
- Я до последнего надеялся, что у нас сегодня будет сносный обед, - скрываться было уже бесполезно, и Серегил вышел из-за деревьев, за которыми прятался. На мгновение лицо Алека выразило озадаченность, и Серегил осознал, что никто и не собирался охотится на оленей. Выпущенная стрела была лишь знаком – уходить подальше, вглубь леса, в безопасность.
- Я настрелял пару гусей, - наконец, отозвался Алек, накидывая на себя рубаху и лук через плечо, и добавил довольно сухо, - пока ты спал.
Серегил ухмыльнулся, с досадой заметив, что прекрасное тело его возлюбленного снова запрятано под грязную деревенскую одежу.
- А это зачем? – Алек указал на рапиру. Его брови на миг нахмурились.
- Кто же в лес ходит безоружным? – разыграл на лице удивление Серегил. – Я не настолько хороший лучник, что, встретившись с медведем лицом к лицу, выйду из схватки живым.
- Тут нет медведей, - Алек нырнул вперед по тропе.
- Ну, хорошо, с волком! – Серегила удивил тон голоса Алека, и он никак не мог разобрать, чем тот раздосадован.
- На этой стороне леса их тоже нет, - упрямо настаивал Алек.
- Ооооо, потроха Билайри! – Серегил решил отступиться. Вся его былая страсть улетучилась вмиг. Теперь он лишь с досадой наблюдал, как раскачивается алекова коса в такт шагам юноши. Они прошли ещё несколько метров, когда вдруг Алек резко остановился. Развернувшись к Серегилу, он посмотрел на него с затаенной злобой, но эта злоба, как сумел прочитать Серегил, была адресована вовсе не ему.
- Столько лет нам отпущено ходить по этой земле, но лишь в момент утраты кого-либо, мы понимаем, сколь безрассудно относимся к жизни. А ведь в каждую минуту, в каждую секунду, на нас может быть наставлен чей-то клинок, стрела, или рука мага!
Выпалив это разом, Алек сник, будто выпустил наружу копившийся клуб едкого пара. Он злился, что снова нарушил обещание – не думать обо всех опасностях, коими они подвергались и, кто знает, подвергнутся ещё. Не думать о смерти близких, не думать о смерти любимого, об острие ножа, по которому они ходят каждый раз. О том, сколько раз смерть догоняла их. О том, как однажды догнала его. О том, что было бы, если бы…
- Хватит! – Серегил уже был рядом и крепко обнимал Алека за плечи. Он знал, что это за душевные муки, потому как и сам очень часто оказывался в их плену. Стадо оленей, на которых сегодня набрел Алек, в очередной раз напомнило ему, как ничтожна каждая жизнь в руках охотника. И не важно, охотник это на зверей или на людей. Всего лишь одна, точно выпущенная стрела. И всему однажды придет конец. Как никто другой, Серегил знал это. Однажды он уже позволил Алеку умереть на его руках.
***
В каменной ложбине, играющей роль очага, жарко потрескивал огонь. Его концы облизывали небольшой котелок, в котором что-то приятно булькало. Аромат мясного бульона и трав разносился по лачуге. Совсем рядом от очага, зарывшись в груду одеял, Серегил и Алек вкушали совсем иную пищу. Раз от разу, одеяла вздымались, и распаленный и жаркий Алек обнажался, запрокидывая голову назад. И хотя по-началу Серегил ратовал за сохранение тепла в их маленьком гнездышке, в меру того, как их тела накалялись под волнами прикосновений и поцелуев, он сдался, позволяя и себе выскальзывать из-под гнета тяжелых одеял.
В распущенных светлых волосах Алека отсвечивали красные искры огня. Он давно уже не был робким и невинным мальчиком, хотя в степени искушенности он в разы уступал Серегилу. Однако краснеть и смущаться он так и не разучился.
Их жаркая прелюдия заставила обоих отдышаться. Алек восседал на животе Серегила, ничем не прикрывая вздыбленную от желания плоть. Своими ягодицами он ощущал то же самое у Серегила, и лукавая улыбка пробралась на его лицо. Не заметить это было невозможно, и Серегил невольно протянул к нему ладонь, желая ощутить озорную прелесть изящных скул в своих руках. Алек подался вперед, позволяя руке Серегила уже не просто прикосновение к щеке, но и ласковые поглаживания висков, а дальше – руки зарылись в его волосы. Юноша прикрыл веки в блаженстве, и подался ещё ближе, выгибаясь на любимом мужчине, словно кошка. А тому и не нужно было ничего говорить, руки пробороздили волосы, опустились на плечи, скользнули по спине и опустились в самый низ, чтобы жадно обхватить ягодицы.
- Вот она жизнь, тали, - прошептал захваченный страстью Серегил, - и не нужно больше о смерти.
Вместо ответа Алек прильнул к нему с поцелуем. Жадным, жарким, глубоким и кричащим.
Бери. Бери мою жизнь. И владей ею. Тали. Тали Серегил.
Входить в податливое тело было блаженством. И каждый из них издал свой стон предвкушения. Закусывая губы друг друга, они начали движение. Плавное, мягкое, глубокое, со временем захватывающее дух. От сладости ощущений они теряли землю, но не теряли друг друга. Прижимаясь телами насколько это было возможно, питая необузданной силой и жаром, они то замедлялись, то ускорялись, плывя по волнам. Их штормило – они перекатывались с боку на бок, меняя позы и выкрикивая страсть, не боясь быть услышанными кем-то. Они сплетали пальцы и губы, они шептали и рычали. Пот градом струился по их спинам, а мускулы то и дело напрягались под новым напором толчков. Это был танец, танец жизни, их жизни.
Наверное, тот самый, о котором им говорили Оракулы Сарикали.
Алек мучительно застонал, выгибаясь в руках Серегила. Тот зарычал, в ответном жесте опадая на него сверху. Такая ожидаемая разрядка пришла как всегда неожиданно. Эйфория полилась по телу, словно кровь по венам, миллиметр за миллиметром сводя его в сладостном спазме, а затем напуская такую величественную легкость. Сердца бились так громко, что заглушали звуки бурлящего над очагом обеда. Пот стекал с висков Серегила, бежал по его щекам к кончику носа и переползал на шею Алека, к которой он устало приткнулся. Руки юноши опоясали его талию, и он ощущал, как кончики пальцев его ещё вздрагивают от только что пронесшейся бури.
- Я люблю тебя, Алек, - прошептал Серегил, оставаясь всё в той же скованной позе.
- Я люблю тебя, - тот лежал с прикрытыми веками и улыбался куда-то в потолок.
***
Через два дня Теро прислал шар-посланник. Для какого-то несложного дела, но всё же дела, они были ему нужны. Как не любил Серегил эти краткие дни уединений в лесу, он признавался себе в том не раз, что душа его всё же не может жить так размеренно и спокойно. Азарт приключений, опасностей, тайн и интриг всегда будут увлекать его многогранную личность. И к великому счастью было осознавать, что все это не в меньшей мере привлекает и Алека. Пусть, каждый день дается не всегда с легкостью, но иная жизнь уже не для него. Печаль и скорбь… она останется здесь. В маленькой хижине охотника в самой чаще леса, что в горах.
- Ты готов? – Серегил закинул свой заплечный мешок с вещами и поправил рапиру под плащом. Им предстоял путь в пару дней, прежде чем они доберутся до ближайшей деревни, где смогут нанять лошадей.
- Да, - отозвался Алек, как только закончил свои воздаяния Далне. Когда он закинул на плечи свою поклажу, из одного мешка высунулась пара ног с копытами. Утром он подстрелил маленького оленя. Тот вышел слишком далеко от кромки леса.
- Да пребудет с нами удача в сумерках, - улыбнулся Алек.
- И при свете дня! – подхватил Серегил.
