Всего лишь машина времени

В светлой комнате запылал доисторический камин, и всё пространство наполнилось таким желанным теплом и треском сухих сучьев, подброшенных в огонь. Даже порой начинало казаться, что сидишь возле этого камина уже очень давно, разглядывая то один, то другой предмет в этой маленькой, но уютно обставленной квартирке. Да, тут и правда было на что посмотреть! На стенах висели фотографии давно забытых предков, оттуда же на случайного зрителя молчаливо глядели когда-то шикарные персидские ковры. Видно было, что хозяин этого добра раньше жил на широкую ногу, но сейчас терпел не лучшие времена. Все вещи в комнате были старыми и уже ни на что не годными, так что либо владельцу не хватало средств на хоть самое малое оживление интерьера, либо всё это навевало определённые дорогие ему воспоминания. Надо вам сказать, что причиной всему было и то, и другое. Хозяин квартиры, довольно экстраординарный человек, не хотел расставаться с каждой дорогой его сердцу вещью и кое-как терпел нужду, уповая на счастливое и безбедное будущее в комплекте с блестящей научной карьерой. Какой-нибудь нехороший человек сразу бы вставил своё фирменное "Много хочешь", но мне было действительно жалко старика-учёного. Он целыми днями копался в своих расчётах и схемах, не отрываясь от работы ни на секунду. Бывали деньки, когда у старика ничего не выходило, и тогда он печально сидел один в своей маленькой квартирке, ничего совсем не ел и пытался отрешиться от всего мира. В такие дни к старику Акиму лучше было и не заглядывать. А бывали времена, когда он сам прибегал ко мне, задыхаясь от счастья, и объявлял нам об очередном своём маловажном или даже совсем незначительном открытии. В такие минуты нужно было весомо покачать головой и сказать: "Да, Аким, это бесподобно! Это самое волшебное, что я когда-либо видел!",- и он просто расцветал. По правде говоря, никто толком и не помнит своего с ним знакомства и старается отделаться от несчастного. Я же наоборот стал ему помогать в его научных работах, так как я сам бывший учёный. В скором времени мы с моим научным коллегой, который в свои 68 ещё страстно мечтал о самой захудалой премии, объединили свои усилия и стали работать над чрезвычайно интересным проектом. - Миша! Сколько заказов поступило на наше исследование? - Спросил Аким, потирая руки. Он никогда не упускал шанса лишний раз подсчитать свою прибыль. Я зевнул, очнувшись от размышлений. - Три,- нехотя ответил я. - Жаль, - вздохнул старик,- Нашим изобретением мало интересуются. Я лишь развёл руками, мол, что поделаешь, не все считают, что то, что мы планируем, возможно. Но его старческий мозг всё ещё продолжал считать воображаемые доллары в своём кошельке. Аким насупился и с обиженным видом начал загибать морщинистые пальцы. На третьем пальце он вскочил и закричал настолько громко, насколько позволяли его голосовые связки о том, что наше творение не окупится, что никто не сочтёт его интересным и не вложит деньги. Свой проникновенный монолог учёный окончил риторическим вопросом "А зачем же тогда работать?". Чтобы как-то утешить бедного Акима, я попытался описать ему радужные перспективы нашей научной работы, нашу громкую славу и, конечно, гонорары. Сначала старик насупился, будто не хотел признавать мои доводы. От этого складок на его морщинистом лбу стало ещё больше, а глаза ещё меньше. Но постепенно грозные складки стали разглаживаться, и моя речь произвела должный эффект, вернув моего коллегу в тихую гавань. - Наш руководитель лаборатории, Александр Мухин, вы ведь знаете его. Так вот: он говорит, что машина ещё не совсем готова и может быть опасна при использовании,- плаксивым голосом начал объяснять мне ситуацию старик,- Не понимаю, к чему эта суета? Давно пора окончить работу. - Не нужно спешки. Если машина будет опасна, то никто не будет вкладывать в неё деньги,- втолковывал ему я. Аким на пять минут успокоился и продолжал горестно загибать свои сухие пальцы, на которых, казалось, ничего и не было, кроме дряблой и морщинистой кожи. Простите, но я совсем забыл упомянуть вам про ещё одного человека в нашей учёной кампании. Это был Александр Александрович Мухин, которого я по старой привычке называю просто - Сан Санычем. Сан Саныч руководит научной лабораторией и является мозгом нашего проекта. Ещё год назад мы с Акимом, завершив теоретическую часть работы над машиной, отправили Сан Санычу чертежи, и теперь он усердно работает над технической частью нашего изобретения, собирая устройство. Основную часть работы выполнил Сан Саныч, а старик, как я подозреваю, возьмёт себе львиную часть славы нашего практика. Тем временем молчание затянулось дольше, чем я рассчитывал. - Риск есть,- осторожно начал я,- однако почему Мухин собирает её так долго? Хотя подобные штуки разбирают человека буквально по частям, а потом снова собирают, так что работа должна длиться долго. Аким молчал, и я сильно удивился этому. Обычно его не заставишь замолчать и на пять минут, а тут и слова не вытянешь все десять. Часы на стене пробили одиннадцать. Пора было идти. Я молча собрался и вышел, даже не попрощавшись. "Старик, по-видимому, даже не заметил, что я ушёл. Всё думает о деньгах и пересчитывает воображаемые доллары. Ну и чёрт с ним! Странная личность! Поистине странная!",- подумал я, заворачиваясь плотнее в тёплое пальто и всё дальше удаляясь от дома, где я безмятежно сидел всего несколько минут назад. Я был почти уверен, что нетерпеливый Аким опять ночью пойдёт в лабораторию к Сан Санычу посмотреть, как продвигается дело. Впрочем, он делал так всегда. И я был на сто процентов уверен, что Аким вернётся ни с чем, а Сан Санычу придётся в который раз толкрво и вкрадчиво объяснять нашему дорогому коллеге, что эта машина - вещь тонкая, и надо к этому делу подходить аккуратно и без спешки. Должен признаться, что с того момента, как работа над устройством стала постепенно подходить к финишной прямой, я не могу нормально заснуть. Всю ночь мысленно проклинаю тот день, когда заявил Акиму, что хочу работать с ним и заниматься этими чёртовыми машинами. Я уже ненавижу их, как ненавижу и наше будущее творение, работа над которым отняла у меня столько сил и времени. Ворочаясь с боку на бок, я вспоминал всю свою учёную карьеру от начала до конца и тщетно боролся с бессонницей. Так было и в эту ночь. Наконец я не выдержал: встал, сделал себе кофе и стал читать. За чтением время летело незаметно, а когда я отрывал глаза от книги, было уже утро, и я опять плёлся к Акиму узнать о ходе работы. Но вдруг в дверь постучали. Стучали долго и так сильно, будто хотели достучаться до другого конца света. Я тихо выругался. Кому я понадобился в три часа ночи? Уж не Акиму ли? Надеюсь, это срочно. За дверью тем временем не переставали стучать. И точно, Аким! На пороге стоял старик с выпученными глазами и лихорадочно шевелящимися губами. Он ожесточённо жестикулировал и пытался мне что-то сказать. Какого лешего его ко мне принесло в столь поздний час? Очевидно, что-то потрясло несчастного до глубины души. Но мне было НАПЛЕВАТЬ. Вы поймёте меня, если к вам в три часа ночи постучится какой-нибудь знакомый, вы откроете дверь, спросите его чего ему надобно, а он будет стоять вот так три минуты с выпученными глазами и пытаться что-то сказать. Нельзя было подождать до утра? Я постарался повежливее отмахнуться от старика, как от назойливой мухи, но Аким начал что есть силы указывать куда-то рукой и тянуть в ту сторону. пришлось подчиниться и идти с ним. Хотя мы не шли, мы неслись, как я определил, по направлению к лаборатории. Я еле поспевал за этим сумасшедшим, всё ещё не понимая происходящего. А на улице была зима. Я же был только в пижаме и накинутом сверху пальто. И тут мне в глаза бросилось нечто странное: свет в лаборатории не горел, хотя Сан Саныч должен был в это время работать над машиной. Мы буквально ворвались туда, и нашим взорам предстала отнюдь не весёлая картина. Оборванная проводка валялась тут и там, по полу сыпались искры, обугленная резина и пластик были разбросаны везде. В лаборатории царил полнейший разгром. Но что стало причиной этого? Что заставило всё покрыться гарью и оплавиться? Сначала я подумал, что случился пожар. Венцом всего был разорванный труп Мухина посреди комнаты. Кровь, ошмётки его органов, кишки и остальное добро валялось абсолютно везде. Если бы случился пожар, Сан Саныча бы не разорвало на мелкие куски. Аким закрыл глаза рукой, судорожно всхлипнул и выбежал вон на улицу. Я остался одиноко стоять в бывшей лаборатории. И тут всё стало понято. Мухин пытался испытать готовую машину времени. Её мы и создавали всё это время. Но что-то вышло из строя, и прибор взорвался, да так сильно, что взрыв убил учёного. Годы трудов оказались напрасными. В скором времени нам не воссоздать нашу работу. Я был рад, что всё так и закончилось, хотя я от чистого сердца жалел своего несчастного коллегу (вы же не думаете, что я какое-то бессердечное чмо?). Акима наше фиаско потрясло до глубины души. Он и так чудом держался на плаву, ограничивая себя во всём, чтобы окончательно не разориться. Увидев останки Сан Саныча, он бежал от своей погибели, ведь исследование не принесло нам никакого дохода. Занятная штука - жизнь! К одним благосклонна, а к другим нет. Через несколько дней состоялись двойные похороны Сан Саныча и старика Акима, который скончался на следующее утро от нервного срыва один в своей маленькой квартирке. Я же прожил долгую и счастливую жизнь, забросил окончательно учёную карьеру, обзавёлся большой семьёй и любил рассказать о тех временах. На этом и заканчивается моя грустная история о злосчастной машине времени.