Улыбки

      Кощей сидел на вершине крутого каменистого берега, поросшего пучками низкой и жесткой красноватой травы, который лишь под самый конец переходил в мелкий желтоватый речной песок и уходил куда-то дальше, под воду. В размеренно текущей речной глади бликовал свет двух солнц, и отражения всяческих береговых объектов постоянно куда-то пытались уплыть вместе с течением, но не могли. Отражения не могут поддаться неспешному речному бегу и оставить свой оригинал на берегу, они вынуждены оставаться в этой попытке побега вечно. Это казалось Кощею жалким — все свое существование провести на одном месте, лишив себя невероятных приключений, только потому, что твоя вторая половина захотела застрять на этом дурацком берегу в этой глуши непролазной. Тета вовсе не был поросшим розоватым мхом валуном, не был колючим суховатым кустарником, склонившимся ветвями вниз, не был даже высоким и прекрасным деревом с серебристыми листьями, которые отражались в воде и местами даже окунались в нее, встречаясь со своими зыбкими двойниками. Но все же вот он — Кощей, — послушно сидит тут на берегу, как приклеенный, пока его друг развлекался среди прочих отражений и ярких блестящих на свету брызг.       — Иди сюда, тут так здорово! — позвал его смеющийся голос, а тонкая мальчишеская рука призывно помахала Кощею, приглашая забраться в воду.       — Мне и здесь неплохо.       Тета вздохнул и его широченная довольная улыбка на мгновение померкла и этого мгновения Кощею хватило, чтобы подумать, что, в общем-то, чего ему стоит тоже залезть в воду, вымокнуть и нахватать в волосы речного песка, лишь бы только Тета продолжал светиться этой своей улыбкой, потому что она такая… такая теплая и приятная, и пусть не перестает, никогда не перестает, а он для этого готов что угодно сделать, хотя бы вот даже и в воду залезет, только пусть не перестает улыбаться, такая улыбка у него — не жалко промокнуть, и вообще ничего на свете не жалко за такое…       — Тогда я сейчас сам вылезу, только достану отсюда кое-что! — вновь заулыбался Тета и, тряхнув светловолосой головой и картинно зажав нос одной рукой, ухнул прямо под воду — только круги по воде разошлись, сбивая плавающие на самой поверхности отражения, смешивая их друг с другом, даря мимолетную свободу от оригиналов.       Кощей стыдливо потупился, выхватывая взглядом примятые красные травинки, упрямо пробивающиеся среди вросших в берег камней, — ему было немного стыдно за свой несостоявшийся порыв. Глупо было так запросто менять свои решения в угоду этому мальчишке, который и смотрел-то на него всегда мельком, между делом, в паузах между своими чудачествами и головокружительными ежедневными открытиями («А ты знал, мой друг, что…»), смотрел и не видел его толком. Видел в нем только слушателя, аудиторию, подходящего свидетеля своим открытиям и товарища по проделкам, и то, только когда удосуживался отвлечься и оглянуться на него через плечо. А он, Кощей, как дурак, вечно там всегда и был — у него за плечом, старался не отставать ни на шаг, поспевать, вставлять удачные реплики в нужных местах, чтобы заставить Тету улыбаться или заливаться серебристым, как эти листья на деревьях, смехом. Наверное, он и в самом деле дурак, потому что этого ему вполне хватало в уплату за вечную беготню и неугомонную чужую болтовню, назойливо колотящуюся в уши. Только бы не переставал никогда — вот что он думал каждый раз. И еще: вот бы всегда так было. И совсем уж робко, наедине с собой: это вот и есть, наверное, счастье.       Размышления его прервал новый всплеск, разлетевшийся кучей сверкающих капель в разные стороны, — показалась сначала копна потемневших от воды волос, затем худенькие плечи и спина с выступающими позвонками, а потом и весь Тета, медленно пробирающийся к берегу. Кощей пока все еще не хотел поднимать голову, продолжая разглядывать траву и пытаясь уговорить собственные щеки перестать быть розовыми, поэтому вздрогнул, когда звонкий смеющийся голос позвал его откуда-то снизу.       — Мне самому не забраться, не поможешь? — и вновь эта улыбка, от которой у Кощея внутри все замирало и оживало одновременно, как в той игре, замри-отомри, только не стукайся так громко о ребра, сердце, ты же выдашь нас с головой.       Кощей протянул руку и Тета тут же вцепился в нее своими похолодевшими от пребывания в воде пальцами, аж мурашки по спине бегут, хотя и не факт, что именно от контраста температур. Но касание длится совсем недолго и вот уже Тета ловко залез наверх, плюхнулся рядом с товарищем и разжал, наконец, ладонь другой руки, вытряхивая ее содержимое на свою школьную форму, расстеленную вместо покрывала. Тета никогда не волновался по этому поводу («Намокнет и запачкается? Не страшно — возьму в шкафу новую!»), чем не вызывал у Кощея уже даже усталого вздоха — пришлось попросту смириться с этим, как и со многими другими вещами. И это тоже было глупо, но ничего другого Кощею не оставалось.       — Смотри, что на дне было! — увлеченно раскладывал разноцветные камушки по рукаву Тета, демонстрируя другу свой улов. — Как будто цветное стекло в витражах, правда?       — Красиво, — сдержанно согласился Кощей, уделявший куда больше внимания не каменной экспозиции на чужой Прайдонианской форме, а лицу сидящего рядом с ним мальчишки. Ко лбу его липла мокрая челка, брови тоже потемнели и стали выразительнее, губы же наоборот приняли синеватый оттенок (Говорил же, нельзя столько в воде торчать!), но были растянуты все в той же широкой улыбке, ею же лучились и глаза, безостановочно блуждающие взглядом по речным трофеям, а на Кощея совсем не смотрели, даже краешком. — Оденься, а не то простудишься.       — Ой, ты прямо как у меня в Доме, — поморщился Тета, чем заставил своего друга тут же пожалеть о своих словах. — Ничего мне не сделается. Я хочу сначала рассмотреть их как следует, чтобы выбрать самые красивые — все взять с собой не получится, мне некуда будет их сложить. Что ты думаешь об этом? — мальчик вновь заулыбался и протянул Кощею янтарно-желтый прозрачный камешек. — Нравится?       Кощей неловко подставил свою ладонь, и камешек скользнул ему в руку, успевший нагреться от чужого тепла. Он внимательно осмотрел желтые бока и солнечные отблески на них, вгляделся в теплую янтарную прозрачную глубину, а когда вновь поднял взгляд на Тету, обнаружил, что тот наблюдал за ним все это время. У Кощея в голове пронеслось, что глаза Теты практически такого же цвета, а уж светятся изнутри совсем похоже и такие же теплые… и надо же, он смотрит на него не оглядываясь через плечо.       — Нравится? — мягко улыбнувшись, повторил Тета, вглядываясь в сидящего рядом с ним Кощея так же внимательно, как только что разглядывал поднятые с речного дна камушки. Кощей сглотнул, пытаясь вспомнить хоть какие-нибудь слова, но ничего, ничего не было в его голове — звенела пустотой, ничего не хотела выдавать в ответ. — Оставь себе, — Тета лукаво улыбнулся еще шире и вновь уткнулся в свои находки, перебирая их ловкими пальцами и поглаживая их словно бы отполированные каменные бока.       — Спасибо, — запоздало тихо выдавил Кощей, пряча подарок в карман. Тета покивал, не глядя на него, и продолжил тараторить, рассказывая об уникальных условиях в этом месте русла и видах пород, которые могут здесь встретиться, и еще о какой-то невообразимо прекрасной чуши — все становится прекрасным, когда об этом говорит Тета, он умеет заражать собеседников своим восхищением ко всему на свете, когда хочет этого. Но Кощей его практически не слушал, погрузившись в свои мысли. Камешек совсем незначительно оттягивал его карман, но Кощей ощущал его тепло где-то внутри себя и, наверное впервые с того момента, как покинул свой дом, чувствовал себя на своем месте.       Тета украдкой поглядывал на товарища, потому что всегда так делал, когда Кощей на него не смотрел, и внутренне ликовал, видя его едва различимую улыбку. Только бы не переставал никогда — вот что Тета думал тогда. И еще: вот бы всегда так было. И совсем уж робко, после, наедине с собой: это вот и есть, наверное, счастье.