Coeur de glace

Солюс должен был давно свихнуться в этих стенах — в полумраке, дыша затхлым воздухом, в абсолютном одиночестве. Одиночество странно действовало на него — Солюс становился сентиментальным. Даже слишком. Он нашел в углу камеры забытую кем-то полузасохшую белую краску и начал рисовать на стенах лица. Рисовал он руками и пальцами — кисти не сохранилось. За свою долгую жизнь он много увидел людей и запоминал их с первого взгляда — у него была потрясающая зрительная память. Он рисовал лица своих бывших министров, официантов в маленьком кафе, что приносили ему обжигающе горячий чай, продавцов, просто случайных прохожих и рядовых солдат. И еще лицо Лилит. Красивое лицо его дочери. Когда краска закончилась, Солюс стал разговаривать с лицами. Пусть они не отвечали, но, нарисованные белой краской, они не оставляли его в гнетущем одиночестве. А потом появилась она. Она приходила, садилась на холодный пол, обхватив руками колени, и говорила об Эдене. Рассказывала, что происходит, и что она лично об этом думает. Голос у неё был по-детски звонкий, но печальный и будто простуженный. Солюс слушал её внимательно и никогда не перебивал. Он не верил, что девушка существует. Что она приходит к нему каждый день и говорит, говорит, говорит. Она приносила с собой маленький фонарь и освещала им темный тюремный коридор, где Солюс был единственным пленником. Девушка казалась ему фантомом из прошлого. Он её где-то видел. Эта дикая прическа, розовое платье… Где-то видел, но не мог вспомнить. Подвела его зрительная память. Уходя, она оставляла ему горсточку спелой клубники, мелкой и дикой. У Солюса была жуткая аллергия на клубнику, но он ел. Всё тело, и так чесавшееся от обилия грязи, уже просто горело. А лицо наверняка опять покрывалось красными пятнами. Но он ел. Может, все это был просто предсмертный бред, но Солюс всегда любил клубнику. И девушка все приходила и приходила. Говорила, молчала, даже засыпала иногда. А Солюс молчал, боясь разрушить тот покой и то чудо, что приносила девушка, возможно, бывшая лишь его галлюцинацией. Она снова просунула руку между прутьями решетки и положила на пол клубнику. Солюс схватил её за запястье, резко, но осторожно. — Как тебя зовут? — прошептал он, чуть не плача. Ему было безумно страшно. Так, как никогда в жизни. Запястье её было тонкое и холодное, как прут решетки. Может, это и был он? И сейчас навсегда развеется эта дымка, этот флёр и девушка в розовом платье. — Мне нужно идти, — она умоляюще посмотрела на него. — Пожалуйста. Никто не должен узнать, что я была здесь. — Строуберри, — он сам назвал её имя и выпустил тонкое холодное запястье. — Я тебя помнил. Мы не созданы для того, чтобы жить вместе. Жить вместе… Иди уже. Только возвращайся. Он не сказал ей, что она растопила тогда его ледяное сердце.