Конфетка

Все началось еще в далеком детстве, ну знаете, возраст и детская зависть смешиваясь в единую смесь, становятся подобны шипучке. Однако у многих эта шипучка быстро затухает, а у кого-то сводится к абсолютному минимуму со временем и вспоминается с особой теплотой в душе, будучи уже взрослыми. Однако из каждых правил есть пара тройка исключений, и шипучка может расти ровно так же, как и сами ее создатели. Вот и получилось, что, будучи еще совсем детьми, братья, носившие разные фамилии, подпитывали гордость и слабости друг друга с поистине жестокими ухищрениями, и чем старше становились парни, тем больше проблем причиняли окружающим. Мин Юнги и Ким Сокджин — абсолютно разные люди, небо и земля в человеческом виде, и только Бог знает, зачем их судьба свела вместе. Маленький Ким искренне не понимал: почему эта мелочь, прячущаяся за маминой юбкой, должна стать его братом. Несуразный, хиленький, бледненький мальчик с тихим голоском не может по определению принадлежать семье Ким. Однако мама была другого мнения и души не чаяла в новом сыночке. Сокджина бесило все, что было с ним связано, и это противное тихое «хееен», добивало вдвойне. И когда, в очередной раз, Юнги купили сладостей больше, терпение Джина пошло по шву. Тогда-то он и предложил игру, которая впоследствии стала смыслом на всю их жизнь. — Юнги~я, а давай сыграем? — эта фраза стала роковой, ведь именно тогда Сокджин понял, что Юнги вовсе не белая овца в их семье, а самый настоящий хищник. Узкие щелочки глазок загорелись слишком ярко, стирая самоуверенность старшего на долю секунды. — Давай, хен, — тонкие губки растянулись в улыбке, но Джин же все держит под контролем, а сладости такие вкусные. — Играем до последнего, не слабо? — Не слабо, хен, — маленькие ручки заходятся мелкой дрожью, предвкушая что-то новое и дико интересное. — Кто первый добежит до того дерева, тот и будет есть все твои сладости, согласен? — Это не честно! – да, Юнги представлял все иначе, но и такая игра подогревает детский интерес на высокой температуре. — Слабо? — Джин боится, что паренек стушуется, поэтому решает пойти на «слабо», рискуя сразу всем и совершенно ничем одновременно. — Не слабо! — так и начинается их гонка, и победитель определяется далеко не сразу и даже не через год. В конечном итоге, сладости так и пылятся на верхней кухонной полке, ведь братьям абсолютно точно не до них… Время идет, и правила искусно меняются, в ход вступают новые пункты и разумные правки. Теперь на «слабо» берет победитель прошлого раунда, а дабы игра не оборвалась на самом интересном месте, принимается обоюдное согласие на передачу небольшого символа, которого, к слову, долго искать не пришлось. На очередной десятый день рождения Юнги, родители преподнесли пареньку шикарные наручные часы. До сих пор Сокджин не познавал столько разочарования в собственных родителях. В душе поднималась новая буря эмоций, смешиваясь в жгучий черный коктейль из злобы и горькой обиды. — Давай эти часы будут у самого сильного? — как бы между прочим тянет Джин, болтая ногами и с прищуром наблюдая за радостным братом. — О чем ты, хен? — малыш отрывает свой взгляд от шикарной вещи и пристально смотрит своими лисьими глазками в глаза брата. — Я боюсь, что ты не дашь мне реванш в случае моего проигрыша, поэтому предлагаю, чтобы твои часы пока побыли у меня, — голос Сокджина ровный и спокойный, а внутри дрожь и страх. — Ты мне не веришь? — Юнги искренне не понимает брата. — Верю, но так будет интересней, — Мин думает недолго. — Согласен. Тут и начинается новый раунд, который отсчитывается годами. Братья неумолимо гонятся за любой мелочью, иногда сводя родителей с ума, но часы с тех пор не задерживаются у одного хозяина дольше пары дней… В свои восемнадцать лет Сокджин неожиданно понимает, что детские забавы заходят слишком далеко. Парня мутит от собственной глупости, и он искренне проклинает тот роковой день, когда очередной раунд на «слабо», замешанный в пьяном бреду, закончился офигенным минетом от младшего брата. С того дня в негласные правила также входит отсос проигравшего победителю. В свои семнадцать лет Мин Юнги выглядит просто умопомрачительно: светлые волосы, соблазнительные лисьи глазки, тонкие губки и сахарный язычок, небольшой рост и мягкие бедра вкупе с тонкими ногами. Сокджин с ума сходил в тот момент, когда понял, что уже давно наблюдает за братом совершенно не в том свете, что раньше. Однако и сам парень был прекрасен собой: высокий шатен, с широкими плечами, пухлыми губами и тонкой талией. Его желали многие, но он хотел и одновременно не очень, чтобы его желал лишь этот хитрый лис Юнги. — Хен, а давай вновь сыграем? — одним из тихих вечеров начал Юнги, затягиваясь очередной шоколадной сигаретой. — Мы только вчера завершили игру, дай передохнуть, — голос Джина почти срывается, ведь он так стремился закончить прошлую игру. — Уже год, хен, — упрекнул блондин, туша сигарету о пепельницу и выбрасывая окурок в окно. — Что год? — Джину проще включить дурачка, чем отвечать брату правдой. — Ты уже год сводишь нашу игру в ничью! — блондин злится, но почему-то шатену мало верится, что причина всего этого только в ничьей, которую Ким с большим трудом удерживает в течение года. — Не правда. Просто так выходит, — шатен старается дышать глубоко и медленно, но все летит к чертям, когда руки парня оказываются на коленках, а сам он располагается между сокджиновых ног на полу. — Хен, ты боишься проиграть? — голос такой низкий и приторный, что Сокджину охота ударить. — Я не боюсь, просто устал. — Слабо? — Что слабо? — Начать игру, слабо? — Не слабо, — чертова гордость, лучше бы молчал. — Правила диктую я, — Юнги счастлив до безумия и, видимо, уверен в своей победе на все сто. — Валяй, — неожиданно руки блондина опустились на широкие плечи, а тонкие губы, опаляя ушную раковину шатена горячим дыханием, зашептали, вызывая мурашки. — Я видел, как ты дрочил в ванной, и мне стало интересно, — Джин не видел, но чувствовал, как Юнги облизнул пересохшие губы своим язычком, — а как долго ты можешь не кончать? Дольше меня или нет? — К чему все эти вопросы? — Это не вопрос, это введение в суть следующей игры. — Не понимаю. — Глупый ты, хен. — Йа! — Суть в следующем, кто первый кончит — проиграл, — и Мин тут же отлипает от Сокджина, наблюдая за шоколадными глазами брата. Сокджин чувствует себя погано и искренне не понимает, зачем все это, хотя когда они на спор поджигали машину отца — вопросов было меньше. — А если у нас не встанет? — Встанет, хен, встанет, — Мин быстро метнулся в сторону письменного стола, выуживая от туда пару дисков. — Только не говори мне, что мы будем дрочить на порно? — глаза шатена расширяются в ужасе, однако для Мина все кажется вполне естественным. — Можем, конечно, и друг на друга, — спокойно пожимает плечами блондин, склоняясь над проигрывателем и вставляя диск. Синий экран сменяется на вполне типичные яркие картинки второсортного порева, ничего нового и интересного, однако Юнги думает по-другому и без особого стеснения запускает тонкие пальцы под резинку домашних штанов. Из колонок доносятся отборные стоны, шлепки мокрых тел и непонятные речи на иностранном языке. Кима воротит от быстро сменяющихся картинок на экране, и парень решает повернуть голову в сторону брата. Мир рушится настолько быстро, что Сокджин готов клеем осколки собирать, лишь бы не развалились окончательно. Юнги такой влажный, такой чувственный, такой домашний и родной. Его белая шея поблескивает испариной, глаза прикрыты, реснички подрагивают, а губки раскрыты в немом стоне. Шаловливые пальчики то и дело пробегают по стоящему члену, спрятанному под резинкой домашних штанов. Малыш слишком сильно возбудился, свободная рука нырнула под растянутую домашнюю футболку, обнажая краешек плоского живота и сжимая давно затвердевшие соски. Высветленные волосы подрагивают от каждого движения рукой, и Сокджин не сразу заметил, как собственная рука до боли стиснула колом стоящий член под тканью шорт. Ни одно порно мира не возбуждало шатена так, как это делал брат, сидящий в паре сантиметров от него самого. — А кто-то перевозбудился, — саркастически подметил шатен, поджимая ноги под себя и разворачиваясь корпусом к скулящему блондину. Юнги явно не смотрел на происходящие зрелище в телевизоре, он просто слушал стоны и заводился с них, поэтому Джин понял, где у блондина самое эрогенное место, и решил действовать. — А сам-то, — облизывая губу, подметил Мин, наблюдая, как гибкие пальцы брата сжимают плоть. — В этой комнате лишь ты стонешь и извиваешься, — хмыкает Джин, подпирая свободной рукой голову и наклоняясь ближе к спинке. Глаза шатена поблескивают в похотливом огоньке, когда он замечает, что Юнги вовсе не останавливает свои движения, а даже наоборот пытается подстроить ритм под чужое дыхание. — Ты заводишься от звука? — губы Сокджина в опасной близости от случайно обнаруженной эрогенной зоны. Юнги ерзает на мягком диване, рвано дергая за член и попутно выкручивая соски под майкой. — Я не такой чувствительный, — буркает Юнги и протяжно стонет, когда Ким легонько дует в ушко. — Можешь не врать мне, — улыбается шатен и неожиданно кончает от легкого прикосновения на удивление холодных пальцев Юнги. Блондина распирает счастливая улыбка, а рука уже более медленно ведет по собственной плоти, зато другая рука активно трогает влажное пятно на штанах брата. Джину стыдно, Джину впервые хочется умереть, но прежде забрать с собой это мелкое отродье, но вместо этого он лишь утыкается в изгиб своего локтя и дышит тяжело и жарко. Мин усмехается и пытается отодрать лицо брата от собственной руки, но тот лишь вжимается сильнее в кожу, сжимая губы в тонкую линию. Стыдно, блять. — И кто из нас чувствительный? — интересуется Юнги у рдеющего Сокджина. Киму хочется послать блондина глубоко и надолго, ведь из-за него он теперь не может адекватно наладить личную жизнь, а тут еще и такой позор на его голову. — Просто молчи, — выстанывает Джин, мечтая стать невидимкой, но чувствует тепло на своем плече и отрывается от такой мягкой руки. Глаза напротив — изучающие, пытливые и прекрасные. — Проиграл — соси, — спокойно подытоживает блондин, спуская с себя белье. У Сокджина два мира сталкиваются в один, когда шатен понимает, как ловко его провели. — Чего застыл? — усмехается Мин, подползая ближе к брату и грубо поднимая за подбородок, чтоб взгляд не отводил. — Слабо? — сладко выдыхает Юнги в приоткрытые пухлые губы шатена. Глаза бегают по нежной коже лица, запоминая каждую клеточку и ее местоположение. Его заводит лишь один дикий взгляд брата. — Нет, — сглатывает Джин и чувствует юркий язык брата в своем рту. Губы Юнги теряются в пухлых губах Кима, и парня даже смешит такой расклад событий, но поцелуй заводит вновь своей тягучестью и присущей блондину приторностью. Об верхние зубы что-то неприятно стукается, и Джин припоминает, как в одном из раундов Юнги пробил собственный язык и вставил металлический шарик, однако предмет вновь стучит об ровный ряд зубов, принося вместе со стуком вкус сахара и мяты. До языка тут же доносится твердость мятной конфетки, одновременно с этим губы теряют трепетное тепло. — Не смей грызть, — шикает блондин и тут же откидывается на диван, ложась удобней. Конфетка довольно большая и зубки так и порываются разгрызть противную сладость, но Юнги смотрит пристально, сгибая ноги в коленках и разводя их в сторону. — Ты совсем извращенец? — хмыкает Джин, пытаясь перекатить конфетку с одной стороны в другую, при этом не зацепив ее зубами. — Весь в брата, — улыбается Юнги и пошленько облизывает тонкие белоснежные пальчики, стараясь не кончить лишь от одной мысли. — Заткнись, — бубнит Джин, устраиваясь между ног блондина, обдавая набухшую плоть горячим воздухом с трепетным ароматом мяты. Блондин дергается, когда непривычно горячие пальцы сжимаются на пульсирующем органе, а мягкие губы осторожно засасывают налитую кровью головку, мешая естественную смазку с вязкими от сладости слюнями. Ноги обдает дрожью, когда Джин заглатывает глубже, а перекатившаяся за щеку круглая конфетка упирается в одну из венок, приятно массируя. Помогая рукой, шатен осторожно посасывает чужую плоть, стараясь особо не думать о странных вкусовых ощущениях и о том, что член брата может с легкостью дать фору его собственному. Мешающаяся конфетка то и дело перебирается из одной щеки в другую, иногда проходясь по чувствительной головке, вырывая сладкий стон. Пульс участился, и Сокджин, сам того не замечая, стал постанывать от необычных ощущений, попутно надрачивая собственный член. — Приятно, — тихо тянет блондин, путая пальчики в волосах брата, слегка натягивая на себя, но не отрывая от основного занятия. У Сокджина что-то щелкает в голове, и он, не обращая внимания на недовольный вскрик брата, вводит указательный палец в тугую мышцу. Юнги выгибается, пытаясь снять свой зад с такой неприятной вещи, но Джин вновь прогоняет почти растаявшую конфетку по члену, выбивая последний воздух. Брат обмякает под ощущениями и совершенно не сопротивляется, когда к пальцу добавляется еще один, а за ним еще. Сокджин сосет, как отменная блядь, ловко вертя конфеткой, втягивая щеки и слегка бороздя зубками по нежной коже. Шатен пытается растянуть брата настолько сильно, насколько это вообще возможно. Пальцы сжимаются внутри, вдалбливаются в податливое тело и поглаживают узкие и такие гладкие стеночки, вырывая хлюпающие звуки и громкие стоны со стороны блондина. Юнги потряхивает, а пальцы сжимаются сильнее в момент, когда от непривычно сильных ощущений оргазм подступает мгновенно, заставляя теряться в эмоциях. Джин вовремя убирает губы, перекатывая уже заметно потрепанную конфетку, одновременно стирая пальцем сперму Юнги и тут же смазывая ей растраханную дырочку. — Я, — Юнги глубоко дышит и пытается слабо возразить, но вновь теряется, когда чувствует горячий язык и неприятную липкость небольшого шарика в районе задницы. Джин мягко надавливает на небольших размеров конфетку, но покрасневшее колечко противно выталкивает сладость обратно. Очередной сильный толчок языком, и конфетка теряется глубоко внутри Мина. — Ты такой сладкий, — шепчет Джин, целуя коленку брата, — везде. Щеки Юнги предательски горят, а попа безумно пульсирует, растворяя конфетку внутри. — Прости, — шепчет тихо Джин и берет нежно, непривычно нежно. Член теряется в теплоте чужого тела, а глаза смотрят в упор, наблюдая за лицом брата, искаженным болью. С уголков глаз стекают слезки, укатываясь куда-то ниже, оставляя за собой влажную дорожку. Попа пульсирует сильнее от каждых толчков члена, обхватывая плотнее своей теснотой и вязкостью растаявшей конфеты. Джину отчего-то становится смешно, и парень тихо посмеивается, вдалбливая брата чуть жестче в скрипучий диван. Вся обида, копившаяся годами, исчезает с каждым новым вскриком блондина. Юнги кончает раз за разом, и Джину кажется, что он мазохист со стажем. Бледная рука тянется к Джину, упираясь чуть ниже пупка, молча прося сбавить ритм, но Джин слишком зол, чтобы слушать немые просьбы брата. Сгребая безвольное тело в охапку, Сокджин входит на всю длину, вдалбливаясь настолько глубоко и резко, что, кажется, еще немного и блондин будет харкать кровью. Пальцы с силой сжимают соски, оттягивая их в ритме с толчками, по джиновскому члену струится что-то теплое, и шатен не сразу понимает, что это кровь блондина и все же он порвал мягкое тело брата. От осознания сносит крышу, но шатену этого мало, и он несет брата до ближайшего зеркала, продолжая легкие толчки внутри. Холодные пальчики цепляются за сильную шею, пытаясь удержаться и предотвратить эти пытки. Сокджину жалко брата, но вся жалость сходит на «нет», когда в зеркале во весь рост он видит свой член, ритмично вдалбливающийся в мягкое тело, размазывая сперму с кровью. Пару капель падает на пол, и у Джина окончательно сносит крышу. Грубые толчки продолжаются еще минут десять, а после шатен кончает, срываясь на громкий стон. Юнги дышит рвано, а сознание, давно покинувшие блондина, не собирается еще долго возвращаться. Сокджин сорвался. Пора завязывать эти глупые детские игры… И лишь часы, что были подарены в далеком детстве, будут напоминать о начале всего этого непонятного кома событий…