Правила игры

*** Том грелся на солнышке, воображая, что купается в океане. Вот вода ласково касается его тела. Он ныряет и плывет долго-долго, пока хватает воздуха. Тело невесомое, легкое. Движения плавные. Он зажмурился от удовольствия и улыбнулся. Хорошо-то как… Тоскливо посмотрел на барашки волн. Кажется, гроза будет. Зарница все время появляется на горизонте. Молнии пронзают вдалеке пространство. Но туча до них еще не доползла, и он греется на солнышке. Можно сказать, последние минуты греется. Интересно, какой сегодня месяц? Помнит ли о нем еще хоть кто-нибудь? Ждут ли? Так хочется почувствовать запах грозы. Он знал, что сейчас, наверное, в воздухе парит, душно, влажно. А потом он станет легким, свежим, прохладным. Том провел ладонью по стеклу… Забыли о нем все… Билл забыл… Поклонники… Ребята… Мама помнит, он уверен… Мама… она обязательно помнит. А Билл забыл… Это ему от скуки нечем заняться, все время что-то вспоминает, живет только воспоминаниями… Даже говорит с братом… Рассказывает, как ему плохо, как он устал, как хочет домой… Билл никогда не возражает и не перебивает, выслушивает до конца. Такого никогда не было в той жизни. Билл всегда болтал, шутил, смеялся. Том уступал, делился конфетами и мармеладом… Они никогда не расставались, всегда держались вместе… Всегда… Он забыл… Это Том все помнит… Если он не будет жить в прошлом, то просто умрет в настоящем. А Билл забыл. У него новая жизнь, новый гитарист, новые песни, новый альбом… У него группа… В которой больше нет места ему, Тому. А Тому… Тому надо выжить. Выжить, чтобы вернуться. Может, не сегодня, не завтра… Может, пройдет несколько месяцев или даже лет, но ему надо вернуться… К кому? Он никому не нужен… Том тяжело вздохнул и спрыгнул с подоконника. Надо же, от безделья устаешь больше, чем от работы. Он просил Марино принести ему хотя бы плеер, а еще лучше телевизор. Марино сказал, что плеер и телевизор будут отвлекать его от мыслей о нем. Хорошо, что Марино не умеет читать мысли, — подумал в тот момент Том, потому что сделать счастливое лицо у него получается, а вот избавиться от мыслей — нет. И мысли его настолько далеки от Марино, что и говорить не хочется. Вообще Том не понимал его. После той ночи он четко для себя решил, какую линию поведения выберет: влюбленной дуры. Именно дуры. И именно влюбленной. Так он сможет им манипулировать. Ведь заставил же Том выпустить его из комнаты. Ну, это стоило ему двух сломанных ребер, зато ему привели в порядок дреды и дали целую минуту подышать свежим воздухом. Пустячок, а приятно. Так Марино извинялся перед ним за ту страшную ночь, когда он его избил. Том это понял тоже не сразу, только на следующий день. Следовательно, Том планировал стать хорошим и иногда обижаться на его глупости. Только вот Марино, как обычно, все испортил. Его не было два дня. Потом он пришел, поставил Тома в коленно-локтевую позу, отымел без всякой подготовки и ушел. Просто трахнул и свалил. Тому было чертовски обидно. На следующий день он и вовсе ему наподдал. Не сильно, но ощутимо. Сорвал зло по полной программе. Том тогда снова забился под кровать. Марино выудил его за ногу, пнул пару раз в живот и сказал, что если Том не перестанет собирать пыль под кроватью, он ее вынесет, и Том будет спать на полу, раз ему так нравится половая жизнь. Том, в свою очередь, готов был спать хоть на потолке, лишь бы он от него отвязался. Поэтому с нежностью и влюбленностью пришлось завязать. Каждое появление Марино в комнате становилось для него настоящим испытанием. Том уже знал, что, если Марино сладко улыбался только уголками губ или протяжно и тихо урчал, как кот, которому отдавили хвост, значит, береги голову и живот — бить будет. При чем ему не нужен повод. Он просто пришел его избить. И изнасиловать. А уж если вдруг появлялся повод… Видимо, у Марино что-то не ладилось в последнее время, потому что он бил его очень часто. Если глаза мужчины сияли и искрились, значит, все будет замечательно. Он приласкает, понежничает, поболтает. Будет ласковым и заботливым. В этом случае можно что-нибудь попросить. Он не сразу, но сделает. Поиздевается, поломается, но сделает. В основном это касалось каких-то любимых блюд Тома или какой-то бытовой мелочевки, вроде другой марки зубной пасты, новой щетки или шапочки для волос, чтобы не мочить дреды. Большего он просто боялся просить. Но таким Марино был всего три раза, кажется, за месяц. В основном Тома или били, или использовали как дырку. Чего ждать сегодня? Он не понимал, что его держит и не дает сойти с ума. Жить в постоянном страхе, бояться ложиться спать, бояться открывающейся двери, заглядывать в глаза, чтобы понять, будет сегодня больно или нет. Жить в полной тишине, без глотка свежего воздуха. Разговаривать только с собственным отражением в ванной, воображая, что напротив стоит не он, а его брат-близнец. Он понимал, что крыша тихо отчаливает, как непривязанная лодка. И он тянулся даже к Марино, потому что, когда тот бывал в настроении, с ним можно было перекинуться парой фраз, иногда поострить, иногда просто поговорить. Да хотя бы послушать человеческую речь… Как мало ему стало нужно для счастья — голос человека, свежий воздух и ласка. Но Том не сдавался. Он держался из последних сил. Он придумывал себе развлечения, которые со стороны могли показаться сумасшествием. Он подолгу делал зарядку, качал пресс, отжимался. Иногда со скуки он начинал скакать по комнате и изображать, что играет на гитаре. Но это было особенно болезненно, потому что тогда он вспоминал прошлую веселую жизнь, и хотелось выть волком от безысходности. Сегодня Марино пришел какой-то хмурый и взъерошенный. Том опасливо покосился на него с подоконника, мысленно отметив, что вечер перестает быть томным и грозит обернуться рваным задом. Когда Марино не улыбался — это было хуже всего. Мужчина скинул халат и улегся на кровать. — Иди сюда, — приказал сурово. Том не стал его злить еще больше. Подошел и встал у ног, отвернулся в сторону. — Слушай внимательно. Ты сейчас очень хорошо мне отсосешь, а потом оттрахаешь. От того, насколько хорошо ты это сделаешь, зависит количество членов, которые тебя сегодня будут иметь во все дыры. Хочешь групповуху? — Нет, — он отшатнулся. — Приступай, — Марино откинулся на подушку и раскинул руки в стороны. — Марино, я… — проблеял Том. — Займись уже делом. И самое главное, заткни свою пасть, пока я тебе ее сам не заткнул. Я жду. Считаю до трех. Два уже было. Том сжался весь, поморщился. Мысль о том, что надо взять в рот чужой член, вызывала в нем рвотные позывы. — Том, — протянул Марино. — Мне долго ждать? Он забрался на кровать и сел у него между ног. Принялся неумело ласкать тело, очень сковано, очень зажато, едва касаясь кожи поцелуями и языком, максимально оттягивая момент спуска к паху. Марино некоторое время наблюдал за Томом, потом недовольно опустил его голову вниз. Том мялся. Он не мог. Физически не мог. Психологически… — Тебе помочь? — Марино подложил руки под голову и заинтересованно взирал на красного, как свежесваренный краб, Тома. Он взял полувозбужденный член в рот. Втянул его, пососал слегка. Вкус и запах обычные — Марино и какого-то геля для душа. Чуть солоноватый привкус из-за капелек смазки. Похоже на сопли. Господи, и это ж надо еще как-то проглотить... Да, не слишком приятно и очень уж отвратительно. Начал его облизывать и посасывать, скользя языком по венчику головки, по уздечке, по крайней плоти. Перешел на ствол, помогая себе рукой. Кое-как ему удалось возбудить Марино. Он ласкал яички. Осторожно брал каждое в рот и облизывал. Потом опять вернулся к торчащему члену. Взял в рот головку… Марино надавил ему на затылок, вынуждая опуститься ниже. Том начал давиться. — Нет, ну, дьявол, я хочу, хороший минет, а не это дерьмо, — фыркнул мужчина. Он схватил его за волосы и резко опустил на член. Том закашлялся. Не выпуская дред, Марино скомандовал: — На пол на колени, — и не дожидаясь исполнения, скинул его с кровати. Том зажмурился, одна рука держится за его руку, вторая — вцепилась в его бедро. — Рот! Он сжал зубы. — Рот, я сказал! — Марино дернул за дреды назад. Том зашипел. — Укусишь, забью, как шавку. Что было потом, Том толком не помнил. Марино так трахал его в рот, что от недостатка кислорода и страха, он едва не потерял сознание. Он давился, когда член входил слишком глубоко. Он мычал, пытаясь упросить его закончить. Марино кончил ему на лицо и размазал по нему сперму. Содержимое желудка стремительно понеслось вверх. Марино отвесил ему пощечину и кинул на постель. Поставил на четвереньки. Взял быстро и грубо. Том кричал, просил, умолял. Но в того словно бес вселился… Он отшвырнул безвольное тело прочь. Упал рядом, недовольно кривясь и выравнивая дыхание. Том отодвинулся на самый край и повернулся к нему спиной. Тело ужасно болело. Задний проход неприятно жгло. Горло драло. Том даже видел плохо из-за слипшихся ресниц. Пару минут Марино лежал и о чем-то раздумывал, потом потянулся и произнес: — Мне не понравилось. От трупа больше отдачи, чем от тебя. Какое число тебе нравится, мальчик? Три или пять? — Никакое… — буркнул Том. — Я не слышу, — строго повысил он голос. — Марино, за что ты так со мной? — Том, морщась, сел перед ним на колени. — Я же делаю все, что ты хочешь. Я не перечу тебе, не сопротивляюсь. Я стараюсь подстроиться под тебя, под твое настроение. Я же тянусь к тебе. Ты — единственный живой человек в моем вакууме. Ты — единственный, с кем я могу поговорить. Всё, что мне надо от тебя, — это немного ласки и несколько слов. Я же живу в полной тишине, не слышу здесь ни звука, я схожу с ума от безделья и тишины. Я попросил тебя всего лишь об одном одолжении — телевизор или плеер, чтобы хотя бы слышать чужую речь, чтобы не загибаться тут от собственных мыслей… — Здесь нет розеток. И не будет. — …Я ведь даже не знаю, какое сегодня число, какой день недели, какой месяц. Я живу тут в полном вакууме. Ты лишил меня всего — солнца, воздуха, одежды, жизни. Ты лишил меня жизни! Все, что у меня осталось — мое тело. И я даю его тебе, рассчитывая только на одно — ты будешь добр к нему. Но ты все равно бьешь меня и насилуешь. А за что? Я ведь не сопротивляюсь. — Слезы обиды потекли по щекам. — Хочешь отдать мое тело кому-то? Отдай. — Том оперся на руки и покрутил задом. — Отдай! Ну же, чего ты? Зови всех! Я готов! Пусть они тоже рвут меня… Глядишь… сдохну… наконец-то… — Он упал на постель и сжался в комок. Марино с силой пнул его, скидывая с кровати. — Да если бы не я… — зарычал зло. Том сел на полу и с ненавистью зашипел: — Да если бы не ты, я бы сейчас занимался любимым делом, трахал девчонок и вовсю отрывался в клубах! Я бы жил полной жизнью и получал от каждого часа удовольствие! Я бы просыпался с удовольствием! Я бы засыпал от приятной усталости! Я бы путешествовал! Я бы общался с людьми, и мне бы было с кем поговорить! Если бы ты не украл у меня все это, я бы был свободен! А что ты дал мне взамен? Боль? Унижение? Тишину? Страх? Я ведь завишу даже от того, где ты ночуешь, потому что, если тебя нет дома, меня некому кормить! Марино вскочил на ноги. Казалось, он прожжет глазами дыру в Томе. — Убей меня, а… Ну что тебе стоит? Просто убей… Зачем ты так издеваешься надо мной? Просто убей… — всхлипывал Том. — Даже дети любят свои игрушки, берегут их и не ломают. А я кто для тебя? Домашняя зверушка? Таракан, которому ты с садистским удовольствием отрываешь лапки, травишь ядами и смотришь — сдохнет или выживет? Я ведь живой… Я ведь чувствую… Купи себе другую игрушку, а… Которую ты будешь любить и беречь… А меня убей, пожалуйста, а… Ну, пожалуйста, ну, убей меня… Он схватил его за дреды и дернул вверх. Том вцепился в его руки, стараясь ослабить хватку. — Ты жалок, — процедил он ему в лицо. — Ты ничтожество. Ты закатил мне истерику, как какая-нибудь тупая телка. — А кто я? — его глаза горели отчаянной ненавистью. — Кто я? Я тупая телка и есть! Без права голоса и каких-то желаний! Дырка, которую тебе так нравиться рвать! Кусок мяса, который тебе так приятно терзать! — Я думал ты мужик! — Марино тряхнул его, злобно кривясь. — Мужиков в задницу не ебут! — ехидно оскалился Том. Марино швырнул его на пол, пнул пару раз в бешенстве и вылетел из комнаты. Том хрипел и кашлял, жмурился, пытаясь справится с болью. Попробовал встать… Ничего не вышло. Кое-как он подполз к кровати и забрался под нее. Как же больно… Но ничего… Зато он все ему сказал. Толку все равно не будет, но хоть на душе легче стало. В позе эмбриона Том пролежал больше суток. Любое движение вспыхивало в глазах звездочками, а в теле отдавалось пламенем. Он старался не шевелиться, не моргать и даже не думать. Спать, правда, не особо получалось, скорее он проваливался в полузабытье, и вообще его нынешнее состояние было больше похоже на сонный бред. Казалось, что сейчас откроешь глаза — и все кончится. Но сон не кончался. К вечеру второго дня Том более-менее пришел в себя. Правда, от долгого неудобного лежания все тело затекло, он вытянулся, но вылезать из-под кровати не стал. Неизвестно, что Марино приготовил ему на этот раз. Лучше не показываться ему на глаза. Однако Марино не появился у него и на третий день. Том не знал, какому богу молиться от счастья. Удручало только то, что если Марино не объявится в ближайшие дни, то ждет его мучительная голодная смерть. В принципе он бы протянул и на воде какое-то время… Сколько люди живут без еды, а? Том попытался выбраться из-под кровати, но не смог даже вылезти наружу — слабость такая, что… Он испугался. Он чувствовал и руки, и ноги, мог ими шевелить, но совершенно не мог двигаться. Сил не было. Вообще. Том грустно усмехнулся. Вот и все. Хотел умереть — получите, распишитесь. Прости, брат… Том старался, правда… Он очень старался… Он терпел. Он приспосабливался. Он прогибался. Заставлял себя. Он заставлял себя жить, когда очень хотелось умереть. А сейчас… У него нет сил на то, чтобы хотя бы доползти до ванной и попить. Надо как-то хотя бы выбраться. Камеры… Марино увидит, как ему плохо и придет. Может он специально не приходит, ждет, когда Том выберется из-под кровати? Фигня только в том, что Том физически не может выбраться, а не из вредности. Голова сильно кружится. Пол под спиной ходуном ходит. Замкнутое пространство давит на сознание. Интересно, а каково это лежать в гробу? Наверное, не очень удобно. Жестко. Подушку бы сюда… И одеяло… Холодно и трясет. Не сильно, но неприятно. Интересно, а умирать страшно? Или это будет сон? Когда он умрет, то тут же покинет свое несчастное тело, не будет сидеть рядом с ним и страдать. Он полетит к брату. Через моря, через океаны он полетит к брату. Он даже не будет приходить к Марино в страшных снах и мучить его угрызениями совести, он будет рядом с братом. Будет оберегать его и защищать. Будет греть его руки. И вытирать его слезы. Он будет охранять его сон. Надо только постараться и умереть, пока Марино опять не привел своего доктора. Когда он умрет, Марино ничего уже не сможет сделать. И доктор ничего не сможет сделать. Том будет далеко. Рядом с братом. А если он забыл? Если навсегда стер его из своей памяти? К кому лететь? Ради чего умирать? — Том? — услышал он далекий голос. — Том!.. Твою мать!.. Он ледяной!.. Уберите это отсюда! Свет неприятно резанул по полуприкрытым глазам. — Том! — тряс кто-то, похлопывал по щекам. — Том! Мальчик! Принеси немедленно теплое одеяло! А ты бутылки с теплой водой! Бегом!!! Он неровным рывком взлетел и плавно переместился на что-то мягкое. — Том! Где болит? Покажи мне, где болит? — в глаза кто-то пытался заглянуть. Том с трудом сомкнул веки. — Да что же ты такой холодный-то? Тут же тепло. Малыш, где болит? Не надо ничего говорить, просто покажи, где болит. Его накрыли одеялом, обложили бутылками с теплой водой. Том находился в каком-то очень странном состоянии — он все слышал и местами осознавал, но совершенно ничего не мог ни сделать, ни сказать. — Ульрих! Это я. Да… Нет, со мной все в порядке… Ну, относительно, конечно… Ну, да, потрепали… Шкуру мне подпортили… Нет, не сильно. Залатали уже… Да, неприятно, но вопрос решен и это самое главное. Это все ерунда. У меня с мальчишкой беда. Я зло на нем сорвал… Нет… Пара оплеух… Не больше… Серьезно… Ничего не должен был сломать или отбить. Но, сам знаешь, сюда никто не может войти, а я сматывался так спешно и завис так надолго… Нет, я не оставил ему еды… Да… Три дня… Нет… Мои говорят, что он три дня из-под кровати не вылезал. Как залез, так и лежал под ней… Вообще… Нет… Вообще не вылезал… Ульрих, не мог я ему ничего отбить! Ты же знаешь, как я бью. Мне двух ударов хватает, чтобы на тот свет человека отправить… Сейчас что?.. Он бледный очень, холодный. Зрачки огромные. Еле дышит. Пульс… Пульс есть… Но я его не могу прощупать. Только если ухом сердце слушать… Судороги?.. Не знаю… Судорог вроде бы нет. Он дрожит весь. Мелко так… Я его пуховым одеялом укрыл и бутылками с теплой водой обложил… Ты уверен?.. Нет, ну пнул пару раз… Нет… Не трогаю я его голову!.. Так… По рукам, по ногам пнул… Точно обморок? Голос стремительно удалялся, а потом и вовсе исчез. Том хотел лечь на бок, на спине у него кружилась голова и сильно тошнило, но не смог. Он перекатил голову на другой бок и заметил, что… Дверь открыта! Входная дверь открыта!!! Надо встать! Надо немедленно встать и бежать! Он так долго ждал этого момента! Надо заставить себя встать! Собрав все силы в кулак, вцепившись в открытую дверь взглядом, Том с трудом приподнялся, перевернулся на живот и спустил ноги на пол. Надо двигаться быстрее. Марино сейчас вернется. Быстрее! Быстрее!!! Он сполз на пол окончательно, но если перекатываться по кровати еще как-то получалось, то вот на полу силы катастрофически кончались. Черный проем манил к себе. Том видел, что и вторая дверь открыта. Путь на волю… Свобода… Там, за этими дверями свобода… Просто надо встать и выбежать вон. И бежать, куда глаза глядят. А если не получится, то просто выпрыгнуть в окно. И лететь… Лететь к Биллу… Он ждет его… Он помнит о нем… Он скучает по нему… — Пресвятая Дева Мария! Я все-таки вынесу отсюда эту чертову кровать! Будешь спать на полу. Согрелся хоть немного? Давай-ка обратно в постельку и спать. Оп… Вот так… Послушай меня, мальчик. Если ты хочешь опять спрятаться под кроватью, то скажи об этом сразу, я пристегну тебя к постели наручниками. Ты хочешь, чтобы я пристегнул тебя наручниками? — Том не смог ответить. По вискам текли слезы. — Вот и славно. Ну что ты расклеился? Не реви. Сейчас будет полегче. Сейчас еду тебе приготовят. Ну, не плачь. — Марино вытер ему слезы. — Правда, я не собирался морить тебя голодом. Так вышло. Я ведь только благодаря тебе выжил и вернулся. Подумал, что ты тут без меня пропадешь, и никто тебе вообще не поможет, взял себя за шкирку и заставил жить. — Он ухмыльнулся. Набрал чей-то номер. — Ульрих, объясняй, что делать... Давай ты приедешь, а? Я прямо сейчас за тобой самолет вышлю… Я понимаю, что у тебя работа, но я плачу тебе гораздо больше, так что я у тебя приоритетный клиент… Хорошо… Что делать?.. Ага… Понял… — Марино осторожно вынул руку Тома из-под одеяла и вытянул ее. Закрепил тонометр. Включил его. Прибор зашуршал, накачивая воздух в манжету и сжимая руку до неприятной боли. — Нет, ну он шевелится. Только, похоже, не соображает ничего. Вот с кровати свалился. Наверное, опять хотел в свою нору забраться. Ха, норное животное… Я его не запугиваю, я его наказываю… Да… Вот... Ага… Что он показывает? Он показывает нам… 70 на 50. Пульс 45. Дерьмо какое! Даже я понимаю, что это мало… Хорошо… Да… Я понял… Да… Я его жидким пюре покормлю… Ага… От давления, успокоительное и снотворное… А если он не будет есть, ты прокапаешь его?.. Хорошо… Ну, считай, что самолет уже вылетел… Хорошо, с меня как обычно… Ульрих, а вода? Как его поить?.. Да… Я понял… Жду тебя. Марино снова куда-то вышел. Том от обиды на себя опять заплакал. У него был шанс… Шанс спастись или погибнуть… И он его не использовал… Ну что он за дерьмо такое безвольное? — Том… Том… Дьявол! Ну, прекращай рыдать. Давай-ка, я тебя уложу получше… Что у нас тут с бутылками? Теплые еще. — Марино приподнял его и подложил под спину еще две подушки, чтобы Том полусидел. Поднес ложку с водой к губам. — Пей. Вот так… Еще ложечку… И еще немного… Давай, мальчик… Сейчас мы тебя починим. — Зачем? — кое-как выговорил Том. Марино улыбнулся: — Чтобы рвать мою дырку и терзать мой кусок мяса, — он нежно поцеловал его в губы. Том не ответил. Сморщился, словно ему к лицу поднесли жабу. Марино влил в него еще несколько ложек воды. Сделал несколько уколов. Один шприц отложил в сторону: — А это после завтрака. Поешь и спать. Сколько возни и мороки с тобой, зверушка… Том не стал сопротивляться — съел всё, что скормил ему Марино. Стало, действительно, получше. По крайней мере, худо-бедно, но он мог шевелиться. — Сделать тебе снотворное? — спросил мужчина, отставляя пиалу в сторону. — Поспишь? — Не хочу. — А что хочешь? — Домой. Он хмыкнул. — Это не обсуждается. Ты же знаешь… — Тогда зачем спрашиваешь, чего я хочу? Марино улыбнулся. Скинул с себя одежду. Том заметил, что левое плечо перебинтовано, и он бережет левую руку, лишний раз ее не трогает. Мужчина забрался к нему под одеяло. Обнял, прижал к себе. Том заметно напрягся. Он погладил его по голове и поцеловал в лоб. — Спи, давай. Спи. — Он ухмыльнулся. — Зверушка… Руки все равно холодные, как у лягушонка. Он чуть повозился, устраиваясь поудобнее у него под боком, потом закрыл глаза и через несколько минут заснул.