Глупый

Острые скалы режут ладони в кровь. Он сдирает кожу об них, но уже не чувствует боли. Карабкается вверх, к соснам, что возвышаются над обрывом, вытягивая окровавленные пальцы в попытке ухватиться за сильный корень. Он вылезет, обязательно вылезет... Просто оступился, бывает же? Это не его судьба, это не его смерть. Он не останется тут, не рухнет вниз. Выкарабкается. Ну? Немного осталось, он уже может дотронуться самыми кончиками пальцев до сухого мха. Еще немного... Наверху неистовствует ветер, пытаясь скинуть обратно. Он прижимается к дереву, ищет спасения среди его корней, дрожа, как побитый щенок. Околел, изранил руки и сорвал несколько ногтей. Теперь, когда адреналин схлынул, было очень плохо и больно. Так больно, что слезы лились градом, собираясь огромными каплями на подбородке и срываясь вниз. От этого было еще холоднее, и некому, некому было ни обнять, ни утешить. Они все умерли. Умерли. Редко понимание этого факта накатывало так же ярко, как в такие моменты. Он совершенно один на всем белом свете, всеми забытый и никому не нужный. Потерял все. Становилось только холоднее, с моря пришли черные, как ночь, тучи. Шторм. Кое-как, почти ползком, ему удалось убраться подальше от края, к другим вековым деревьям, скрываясь в их подножии. В кустах черных сладких ягод, в дурманном запахе белых цветов. Такое растение... Оно растет на болоте. Значит, где-то рядом можно напороться на топь. Нужно не сходить с корней и переждать бурю здесь. Укутаться в плащ, спрятать голову, и молчать. Словно и не было его никогда - стерла стена дождя, сносящая со своего пути сухие листья и хвою. Плащ был слишком старым и дырявым, чтобы спасти. Его бы выкинуть - но это то немногое, что осталось от брата. Нельзя. Какой бы бесполезной ношей он ни был - нельзя. В плаще можно отогреть руки, словно их накрыли чужие большие ладони. Плащ все еще пахнет домом... Другим домом, не родным. Но таким же далеким и прекрасным. Туда он больше не вернется. У сына своя жизнь, кто он такой, чтобы мешать? Кто он, чтобы бередить воспоминания своим присутствием? Вряд ли отступнику там будут рады. Ливень превратился в монотонный дождь, шуршащий по листве. Вода стекалась в лужи и ручьи, унося много корабликов-хвоинок в сторону обрыва, смывая их в море. Ноги не слушались, гудя от усталости, но надо было шагать дальше, дальше от болота, от скал, от ветра. Вымок насквозь, продрог. Голоден - не так уж много ягод завязалось на этом месте, да и большую их часть уже склевали птицы. А до какого-либо города еще далеко, очень далеко... Он упал, не в силах больше продолжать путь. Упал прямо на дороге, в грязь, даже не пытаясь больше встать. Горло сжали рыдания, слезы горячими струями потекли по переносице и щеке вниз. Он больше не может. Не может идти в никуда, сирота. Ни дома, ни семьи. Ни чести. У него ничего больше нет. – Atar, как ты мог быть таким безрассудным? – Элронд вздохнул и провел ладонью по горячему лбу Маглора. Тот лежал в кровати, на чистых белых простынях, и метался в бреду, иногда начиная плакать и звать брата. Сын Эарендила не видел той страшной гибели, а потому мог только догадываться, какие кошмары преследовали его бедного приемного отца. Чудо, что на него наткнулись следопыты и донесли весточку до Гондора, где Элессар уж разобрался, что к чему. – Я так давно тебя не видел. Ты перестал появляться даже на границах... Почему? Чего ты боишься, Atar? Куда ты уходишь? Конечно, ответа не последовало. Но, кажется, даже сквозь сон Маглор слышал родной голос, тянулся к нему, притихнув. Элронд не сдержал улыбки и снова провел по голове непутевого менестреля. О нем надо заботиться. Его надо любить и заставлять улыбаться. Он слишком устал от жизни и слишком боится смерти, чтобы справится со всем этим самостоятельно. – Atar, не уходи больше. Твой дом здесь. – Дом?.. – хрипло, неверяще. Эльф с трудом повернулся на бок, к Элронду, и испуганно, но с надеждой заглянул ему в глаза. Дом. Настоящий дом? – Ну, конечно, – теплая ладонь накрыла забинтованные пальцы, мягко проводя большим пальцем по тыльной стороне: – Почему ты никак этого не поймешь? – Глупый? – неуверенно улыбнулся Маглор, и облегченно выдохнул, услышав в ответ смех. – Глупый.