***
Мысль о том, что Питер имеет отношение ко всему происходящему, живёт в её голове с тех пор, как они узнали о списке. У Лидии нет причин подозревать его, но она просто кожей ощущает это. Словно всё дерьмо, что происходит в Бейкон-Хиллс связано с ним. Словно он — магнит для всякой дряни, как она — магнит для трупов. Лидия гонит эту мысль из своей головы, но невольно возвращается к ней, снова и снова. И сегодня тоже — потому что она уже истратила все идеи, других путей уже нет, а то, что она часами сидит у проигрывателя, почти прижавшись к нему щекой, не приносит никаких плодов. Остаётся только Питер. Словно он — это выход из всех лабиринтов. Тот, кто знает куда идти дальше после того, как зашёл в тупик. Она вспоминает, как в прошлый раз пришла к нему за помощью — потому что он был единственным, кто мог помочь. Вспоминает, сколько ехидства было в его взгляде, когда он увидел её, повернувшись к двери. Вспоминает, как он потребовал, чтобы Эллисон ушла и оставила их наедине. Вспоминает, что он говорил. - Ты была моим планом Б. - Я та искорка, что зажгла твой костёр, милая. - Конечно, я хочу что-то взамен. - Сфокусируйся. Старайся сильнее. - Скажи мне то, что ты знаешь. Как он повторял её имя. Вот только тогда с ней была Эллисон с её желанием помочь и шокером. Этим самым шокером она обезвредила Питера, и Лидия помнит, как он орал вслед, пока их каблуки стучали по ступенькам. Вот только Эллисон Арджент мертва. Лидия чувствует необходимость в том, чтобы сесть в машину, поехать к Питеру, ворваться к нему в лофт и потребовать, чтобы он рассказал какое отношение имеет к этому долбаному списку, но она вспоминает прошлый раз и не делает это. И даже не делится своими мыслями со Стайлзом или Скоттом. Это просто её гребаная паранойя — считать, что Питер виноват абсолютно во всём. Просто она задолбалась. Ей восемнадцать. Она должна слушать музыку, а не голоса в башке.***
Этой ночью мертвецы, кажется, спят. Дают ей маленькую передышку. Лидия засыпает так сладко и спокойно, несмотря на то, что её жизнь стоит двадцать миллионов и кто-то, возможно, захочет получить вознаграждение именно этой ночью. Она засыпает как маленькая девочка, которой бабушка прочитала «Русалочку» под светом ночника. А потом просыпается и пытается отдышаться. Питер в её сне склоняет голову влево и смотрит со своей обычной насмешкой в глазах, но потом голубые глаза становятся хищными. Губы изгибаются, открывая оскаленные зубы, и Лидия просыпается, почти чувствуя боль на правом боку, там, где остался настоящий шрам, до сих пор ярко-алый и чуть выпуклый под пальцами. Зелёные цифры на будильнике показывают 2:18. Спустя две минуты Лидия уже смывает липкий страх под душем. Смывает с себя кошмар и пот, но вымыть Питера из головы не удаётся. Всему виной Питер — вот что она думает, вытираясь махровым полотенцем. Он виноват в её кошмарах и в том, что смерть теперь принимает Лидию за подружку — берёт за руку, как брала Эллисон; вот только у Арджент ладони всегда были тёплыми, а пальцы смерти словно лёд. Ненавидеть Питера легко, благодаря его тяге к насилию и выходкам психопата. Однажды она может почувствовать и его смерть. Вот только принесёт ли это облегчение — неизвестно. Рукава тёплой пижамы липнут к мокрым рукам. Лидия принимает две таблетки снотворного и залезает обратно в кровать. Раньше она любила сны. Иногда даже записывала их, а в детстве и зарисовывала — свои яркие и тёплые сны, воплощения фантазий. Сейчас она надевает шерстяные носки, залезает под одеяло и мечтает, чтобы ей сегодня больше ничего не приснилось.***
Это похоже на наваждение. Чем больше Лидия старается не думать об этом, тем больше думает. В четверг вечером она заканчивает разговаривать по телефону со Стайлзом, выключает проигрыватель и почти бежит к машине. Не даёт себе шанса передумать: всё это — уже слишком. Она устала. Нужно что-то сделать — ну или попробовать сделать. Она не говорит никому из друзей — чтобы они её не переубедили. И только припарковавшись у дома она чувствует, как нарастает волнение. Лидия опускает козырёк от солнца и смотрит на своё отражение в маленьком зеркальце, пытаясь сосредоточиться на том, аккуратно ли лежат волосы и не размазана ли помада, пытаясь игнорировать ком в горле. Неясная тревога шевелится внутри, вызывая лёгкую панику, от которой трясутся кончики пальцев. Каждый раз, когда она оказывается рядом с Питером, происходит какое-то дерьмо — вряд ли сегодняшний день станет исключением. Лидия хмурится своему отражению в зеркальце, а потом берёт сумочку с пассажирского сидения. Нет, ничего страшного не случится. Это всего лишь Питер. Но она снова тормозит на последней ступеньке. Ей не хватает Эллисон. Верной, доброй Эллисон Арджент, которая могла бы взять её за руку и увести отсюда. Которая могла бы сказать: «Эй, Лидия, что ты делаешь? Прекрати страдать ерундой. Хватит». Вот только Эллисон мертва — Лидия помнит, как накрыло адовой волной осознания, когда она почувствовала это. Помнит, как рыдала на плече у Стайлза, давясь рыданиями и выкрикивая имя подруги. Ногти впиваются в ладони, и целую секунду Лидия думает о том, что ещё можно развернуться и уйти, а потом вдруг понимает — Питер наверняка уже знает, что она здесь, потому что слышит торопливый стук её сердца и чувствует её тревогу. Разворачиваться уже поздно, и Лидия быстро преодолевает расстояние до двери и решительно дёргает за ручку. Солнечный, закатный свет с улицы проник и в вечно серый и тёмный лофт, подсветил пол золотистым и ярким, и это место уже не кажется настолько мрачным и угрюмым, каким было в прошлый раз. Тонны пылинок пляшут в жёлтых лучах, лижущих мебель. - Питер, — говорит она негромко, прекрасно зная, что он услышит даже шёпот, и делает несколько шагов вперёд. - Родители не говорили тебе, что врываться без приглашения невежливо? Как будто Питер из тех, кто приглашает кого-то в гости, заваривает кофе и покупает сладости, как будто кто-нибудь приходит сюда затем, чтобы провести время с ним. Лидия думает, что у Питера, наверняка, даже чашек для гостей нет. Она разворачивается на девяносто градусов и видит Хейла, сидящего на диване — он даже не отрывает взгляд от книги, которую держит в руках. В его позе столько спокойствия и расслабленности, что на мгновение Лидия ему завидует. - Питер, — повторяет она, переступая с ноги на ногу и чувствуя себя не в своей тарелке — не стоило сюда приходить, это точно. - Лидия, — тянет Питер и откладывает книгу. Он поворачивается к ней и чуть склоняет голову влево. Смотрит, словно на что-то крайне интересное, — Ты действительно здесь одна? Лидия прикрывает веки, чувствуя, как нарастает внутри раздражение — словно он не знает, что она припёрлась сюда в одиночку, а Питер ехидно продолжает, — А где твои друзья? Твой гиперактивный дружок? Наш великолепный альфа? Лисица-самурай? — он чуть медлит, — Ну или Малия? Никого не захватила? - Ты же прекрасно знаешь, что я одна. - Знаю, — подтверждает он, — И это странно. Как ты там сказала в прошлый раз: «Когда мы остались наедине в последний раз, ты чуть не убил меня на поле для лакросса», — он улыбается, — Что же понадобилось от меня банши, что она решила прийти сюда? - Ты что-нибудь знаешь о списке? Питер встаёт на ноги. Одёргивает футболку. Снова берёт книгу и отходит с ней к шкафу, и всё это время смотрит на Лидию. А она смотрит на него. Не отводит взгляд от его прищуренных глаз — словно если она на секундочку разорвёт этот зрительный контакт, что-нибудь случится. - Знаю ровно столько же, сколько и ты. Какой-то козёл решил истребить всех сверхъестественных существ Бейкон-Хиллс. За мой счёт. Раздаёт мои деньги как гонорар за убийства, — он доходит до шкафа и кладёт книгу, даже не взглянув на полку. Лидия думает о том, есть ли у Хейлов в доме ещё книги, кроме вот этой самой. Она, почему-то, не может представить себе Питера в книжном, даже в отделе классики. Он вообще не вяжется ни с чем обыденным, привычным и простым. С чем-то нормальным. - Это всё, — продолжает он, — Или нет? Ты знаешь что-то ещё? - Я думала, что ты знаешь. - Ты думала? Лидии кажется, что её сейчас стошнит от волнения. Иногда она жалеет, что она — не Стилински. Тот не стал бы сейчас тщательно подбирать слова, потому что все заготовленные фразы вылетели из головы. Он бы сейчас выдавал предложения автоматными очередями, параллельно наговорив кучу лишнего. Но она не Стайлз. Поэтому Лидия сжимает сумочку покрепче и осторожно выдыхает, — Мне кажется, что ты знаешь что-то ещё. - Кажется? — Питер сцепляет руки за спиной и делает пару шагов ближе к ней. - Ты повторяешь за мной. Да, я сказала именно это слово, — она старается вложить чуточку Хейловского сарказма в свой голос. Питер ухмыляется. Он останавливается напротив окна, и солнце падает на правую часть его лица и светлую футболку на плече. Солнце — это тоже неправильно, думает Лидия. Питер не вяжется с ярким светом и теплом. Только с холодом и темнотой. Со всякими мерзкими штуками, кровью, болью в заживающем шраме и кошмарами, а не с солнцем и книжками. - И кому это кажется, тебе или банши внутри тебя? О да, я знаю ответ. Так вот, передай своей внутренней сущности, что с логикой у неё не всё в порядке, — он улыбается и указывает пальцем на свою грудь, — Вот здесь была дыра размером чуть ли не с кулак. А ещё у меня украли, на секундочку, сто семнадцать миллионов. Как думаешь, если бы я знал что-то, то не вернул бы свои деньги, а, Лидия? У Питера глубокий голос. Чуть гипнотический, с этой толикой иронии в каждой произнесённой фразе, с капелькой насмешки в каждом слове, но такой мягкий — особенно когда он произносит её имя. - Потому я и подумала, что это странно. Грабитель не пошёл в банк — он почему-то пришёл сюда, словно знал, что у тебя куча денег в хранилище припрятана. - И что ты думаешь? Я сам воткнул себе в грудь отравленный аконитом топор? — голос Питера кажется обманчиво добрым, но на самом деле он произносит это так, словно разговаривает с умственно отсталой. Он разворачивается и медленно шагает обратно к полке. - Конечно, нет, — нетерпеливо говорит Лидия, — Но ты что-то знаешь, да? Что-то, что не знаю я. - Повторю ещё раз — я знаю ровно столько же, сколько знаешь ты. - Нет. Питер резко разворачивается и смотрит на неё, и Лидия готова поклясться, что вместо привычного скучающего выражения в его взгляде проскальзывает удивление. Питер знает, что роли у них давно разобраны, и поэтому удивляется, когда маленький кролик возражает большому волку. - Я не говорю, что ты стоишь за этим, — она покачивает сумкой и пытается изобразить улыбку, — Но если ты что-то знаешь — просто скажи. - Да ничего я не знаю, — Питер разводит руками, — Иди домой, съешь пирожное, выпей молока и ложись спать. Серьёзно. Это и в моих интересах — вернуть свои деньги. Ну и да, если вас всех перебьют, жить будет довольно скучно, — он улыбается, снова закладывает руки за спину и медленно проходится по комнате. Лидии кажется, что всё её самообладание сейчас обрушится на серый пол лофта. Она не справится, если будет проводить дни в безрезультатных поисках пароля, а ночами отмокать в душе после кошмаров и пытаться спрятаться под двумя одеялами от могильного холода. Она слишком сильно устала от всего этого дерьма, слишком задолбалась. Она просто сойдёт с ума. - Но она не ошибается, Питер. Он оказывается рядом через мгновение, в шаге от Лидии, и она выпускает из ладоней ручку своей сумки — и даже не замечает этого. - Она привела тебя сюда, что это значит? Что я умру? У Питера холодные, стальные глаза. Зрачок от света кажется совсем маленьким. - Хочешь закричать? - спрашивает он вкрадчиво. Лидия смотрит на его радужки и начинает говорить. Быстро и сбивчиво, — Я пытаюсь узнать, что же нам делать с этим долбаным списком, но не могу разобраться. И всё, что приходит мне в голову — это ты. О чём бы я не думала, какой бы путь не пыталась отыскать — все мои мысли ведут к тебе, и мне казалось, что если я приду сюда, то найду выход из этого лабиринта. Я не могу больше. Я устала! — она всхлипывает и повышает голос почти до крика, — Моя жизнь стоит двадцать миллионов! Я слышу постоянные голоса в голове! Я почти не сплю! И если банши считает, что это ты, то других вариантов нет — это ты, Питер! - Не обвиняй меня в том, в чём не уверена, — шипит Хейл, его взгляд тяжелеет и становится звериным. - Просто скажи мне и всё! — орёт она. Он хватает её за плечи и подтягивает к себе, и Лидия закрывает рот и молча пялится на его лицо — во-первых, Питер смотрит так, словно готов переломить её пополам одним движением, настолько зол его взгляд, а во-вторых, это действительно больно. Пальцы-клещи впиваются в её кожу. От Питера пахнет вкусным, дорогим, горьковатым парфюмом и — совсем немножко — лесом. - Нихера я не знаю, — выкрикивает он ей в лицо. Лидия всхлипывает. Питер сжимает зубы. Его лицо в дюйме от её лица, и Лидии снова становится страшно - Питер, — шепчет она, — Мне больно. - Питер, — выдыхает она, — У меня синяк будет. Слышишь? Отпусти. Горячие губы сталкиваются с её губами, и это не должно быть так, но Лидия хватается за его плечи, позволяя Хейлу прижать её к себе. Его губы на вкус как «Dirol». Лидия вся превращается в ворох ощущений: ткань футболки под её пальцами мягче, чем Мартин представлялось, крепкие мышцы под тёплой кожей, вкус мяты, переходящий с его языка в её рот. Рука Питера ложится на затылок, и это не мягкое прикосновение — это сильное и властное движение: пальцы зарываются в волосах, привлекают её ближе. Все мысли, которые были в голове ещё секунду назад, уже не тревожат так сильно. Сейчас она не Лидия с дорогой помадой на губах и улыбкой на миллион долларов, не Лидия, которой ещё в детстве вдолбили в голову хорошие манеры, и даже не Лидия, которая слышит голоса в своей голове и просыпается ночами. Сейчас она Лидия, которая льнёт к Питеру всем телом, хватается за его плечи маленькими ладошками, дышит глубоко и быстро, цепляясь за него как за соломинку. Как будто он не причина, а спасение. Тот, кто вытащит её на поверхность, как вытащил из головы Ногицунэ. Она хорошая девочка, подчиняющаяся Хейлу, который подхватывает её за талию одной рукой и приподнимает, и Лидия разводит бедра и обхватывает его ногами. Питер делает несколько больших шагов до дивана и опускает её на спину. У Лидии лихорадочный блеск в глазах, и она зажмуривается сильно-сильно. Её сердце грохочет так, что перекрывает шум в голове. Питер — этот дьявол в человеческом обличье, этот страшный и жуткий убийца Питер Хейл, которого так легко презирать — он становится тем, кто согревает её от мертвецкого холода, и воздух, кажется, разогревается так быстро, становясь почти раскалённым. Хейл расстёгивает все маленькие пуговички на её платье, от самого горла до пупка, каждую осторожно вытягивает из крохотной петельки — даже у неё самой не получилось бы так быстро. Он рывком поднимает подол платья, добираясь пальцами до её голых бёдер и тонкого белья, и прерывается лишь на секунду — когда Лидия тащит вверх его футболку. Потому что ей это нужно — почувствовать его тело таким тёплым и близким. Ей это просто необходимо сейчас. Ощущение такое, словно она несётся на скоростном лифте на восьмисотый этаж. Никаких там предварительных ласк или медленного, томительного разогрева, никакой плавности и осторожной нежности — он стаскивает с неё трусы, касается пальцами, проверяя готовность (она готова, чёрт возьми), и за мгновение расправляется со своим ремнём и ширинкой. А потом Лидия распахивает глаза и ловит его взгляд. И зажмуривает веки снова. Чтобы не смотреть. Чтобы потом не вспоминать. Чтобы не впитать в свой мозг каждую клетку его лица и то выражение, с которым Питер закусывает губу. Старается не запоминать, но восприятие откладывает в долговременную память светлые ресницы и его взгляд. Ладонь властно ложится на шею, губы скользят по подбородку, спускаются к горлу и ключицам. Пальцы гладят кожу и волосы. Мир вокруг ломается, крошится, меняя приоритеты; Лидия не вспоминает о том, зачем пришла сюда — остаются только пальцы Питера, губы Питера и тот ритм, который он задаёт и которому она подчиняется. Она вдыхает запах жвачки и кончает так, как не кончала никогда в своей жизни. А потом, когда всё заканчивается, мятные губы снова прикасаются к её губам, ловят её выдохи — дыхание Питера сбитое и хриплое. Он отпускает её из своих рук, возвращает на место штаны и отходит к окну. Лидия садится, дрожащими пальцами поправляет волосы и принимается за свои маленькие пуговицы. Она рада, что он не смотрит сейчас. Тот самый момент в жизни, когда она чувствует себя максимально неловко. - Я ничего не знаю, — повторяет Питер, стоя лицом к окну, — И если тебе нужна помощь, то попробуй обратиться к кому-то такому же, как и ты. Её ноги все ещё словно ватные, а разум в тумане, поэтому она не сразу понимает, что он имеет ввиду, но потом до Лидии всё-таки доходит. Она не знает, стоит ли сейчас говорить что-нибудь. Что-то вроде: «Спасибо. Это действительно может помочь». Что-то вроде: «О да, я поняла, что нужно сделать». Она молчит, пытаясь застегнуть все до единой пуговицы, чтобы закрыться от него до самого горла. Она сама не понимает, что сейчас произошло. Питер идёт в ванную. Он не закрывает дверь, оставляя её нараспашку, и Лидия слышит шум воды. Она находит свои чёрные трусики на журнальном столике, заталкивает их в сумку, надевает туфли и спускается по лестнице бегом, рискуя переломать каблуки. Находит ключи от Тойоты, плюхается на переднее сидение, откидывает голову назад и начинает смеяться. Это такой истерический хохот, который невозможно остановить, до слёз и икоты. - А ты не слишком разборчива в парнях, — говорит голос Коры Хейл в её голове. Она смеётся как припадочная, даже не пытаясь прикрыть рот ладонью (хорошие девочки так не хохочут). Лидия заводит машину только тогда, когда понимает, что достаточно успокоилась, чтобы не попасть в аварию по дороге до дома. Она идёт в душ, выпивает стакан молока, съедает миндальное пирожное и усыпает. Спокойно и без кошмаров. Чувствуя мятный поцелуй Хейла на своих губах, его тяжёлое и тёплое тело, его пальцы на своём затылке. Согревшаяся. Живая. Завтра ей нужно будет уговорить шерифа, чтобы он разрешил поговорить с Мередит.***
Утром поцелуй на её губах перестаёт существовать. Через четыре дня оставленный Питером под ключицей бордовый засос становится лишь чуть заметным синяком. Она думает, что больше никогда не будет встречаться с Питером, и уж тем более никогда не пойдёт к нему. Эллисон. Эйдан. Дерек. Ариэль. Четвёртый ключ открывает список до конца. Всего несколько дней — и всё расставлено по местам. Это Мередит, и Лидия сидит в участке вместе с Пэрришем и отцом Стайлза, пытаясь добиться от этой психованной подробностей, узнать что, чёрт возьми, всё-таки происходит. Узнать почему ненормальная банши решила перебить тьму народа. - Я хотела помочь, — говорит Мередит. - Я хочу поговорить с другим человеком, — говорит Мередит. Лидия сглатывает и спрашивает у неё, уже заранее зная ответ, — С кем? - С Питером. Бабах. -С Питером Хейлом. Ну конечно же. Ну конечно же, мать твою, с кем же ещё, правда? Кто ещё может иметь отношение ко всему этому бреду. Кто, если не он. Лидия выходит в коридор, смотрит на Мередит сквозь стекло и достаёт телефон. Всего лишь его имя, стандартный шрифт в списке контактов, но это вызывает в ней дрожь. Лидия передаёт телефон шерифу Стилински, — Позвоните ему, пожалуйста. Она сама не может. Просто физически не может заставить себя нажать на вызов. Это как нажать на кнопку, которая взорвёт весь твой мир. Снова. Питер приезжает спустя полчаса. На нём тёмно-зелёная футболка-поло и вечная улыбочка. Лидия знает, что он чувствует её внутреннее состояние, её дрожь и волнение, но всё равно старается не показывать этого. Старается сохранять спокойствие — никаких признаков того, что не прошло и недели с тех пор, как они трахнулись на синем диване в лофте, даже не раздевшись. Он идёт к Мередит, и потом всё становится на свои места. Это всё Питер, даже если он того и не знал. Это его желания воплощает двинутая банши, которая хотела помочь. Питер лежит на полу, и шериф Стилински направляет ствол прямо ему в лицо. - Эта идея появилась у неё из-за тебя, — говорит Лидия вслух. Я же говорила, что это ты. Я же знала. - Прекратите, — просит она, — Именно этого он и хочет. Разве вы не видите? Отец Стайлза обещает Питеру выпустить пулю прямо промеж глаз. Он поднимает пистолет и направляет его ровно в переносицу. Туда, где у Хейла есть две маленькие морщинки — услужливо подсказывает Лидии её память. - Хватит. Пожалуйста, хватит, — просит она, — Отпустите его. Вы должны его отпустить. - Я бы прислушался к банши, шериф, — улыбается Питер и кидает на неё короткий взгляд. Джон Стилински опускает пистолет. Питер уходит, даже не обернувшись. Лидия смотрит ему вслед. Смотрит — и только сейчас выдыхает. А потом ей звонят Стайлз и Малия. Списка смертников больше нет.***
Это не ирония. Совсем не дурацкий вымысел — она оказалась абсолютно, на сто процентов права. - Скажи мне, что все в порядке, — требует Лидия у Стайлза. Стилински звонит ей из Мексики. У него всё такой же бодрый голос, и он тараторит и тараторит без остановки, а она просто прижимает телефон крепче к уху и слушает, не перебивая. - Ты понимаешь, Лидия, понимаешь? — на заднем фоне слышны голоса Скотта и Лиама, но Лидия слушает только Стайлза, — Это всё он. Питер. Это он во всём виноват. Все живы и здоровы, со Скоттом и Кирой всё в порядке, но Лидии на мгновение кажется, что она сейчас задохнётся. - Его напичкали аконитом и сейчас повезут в Дом Эйхен. Ничего он больше нам не сделает, никому из нас. «Передай Питеру, что твой отец взорвал его сраного берсерка», — хочет сказать она, — «Передай Питеру, что он редкостный козлина и гадкий лжец». «Спроси у него, почему он приставил ко мне эту тварь, но не приказал убить меня, ведь это так просто. Гораздо проще, чем тратить на меня время — долбаный берсерк мог бы прикончить меня всего лишь одним движением», — хочет попросить она. - Я очень рада, что всё обошлось, да. Встретимся, когда вы вернётесь в Бейкон-Хиллс, — говорит Лидия и дальше уже не слушает. *** Ночью ей снится Питер. От него пахнет жвачкой и вкусным, дорогим, горьковатым парфюмом.