Две сплетенные розы

Она лежала в удобной кровати, застеленной новым бельем, под теплым одеялом, но все равно дрожала, чувствовала мороз на коже. Вечер давно уж уступил правда ночи, но ее голубые глаза до сих пор были широко распахнуты, а с губ время от времени срывался тихий шепот. Если бы девушка не знала, что в соседней комнате мирно спит ее возлюбленная, которую еще пару неделю назад она ненавидела всем сердцем и всей душой, то обязательно бы включила на полную громкостью любимую музыку и утонула бы в ней, как тонут люди в море. Девушка давно заметила, что музыка действует на нее не так, как на других людей. Ее она успокаивает своей мягкостью, воздушностью, позволяет думать о том, о чем не должна думать, снимает усталость после трудного долгого дня. Совсем, как Полина. И музыка, и женщина оказывают на нее одинаковый эффект, и если чего-то из этого нет, то Рита просто пользуется вторым, как заменителем отсутствующего. Сейчас бы музыка бы ей точно пригодилась. Полина бы тоже. Рита тяжело вздохнула, перевернулась на бок, позволив пижамке чуть спасть вниз и обнажить небольшую девичью грудь, и внимательно посмотрела в окно, за которым сияла луна, за которым спала Тверь. Ночной город очень красив, необычен, восхитителен, но он определенно уступает Ольховской. Во всем. Город не может успокоить, напоив теплым любимым чаем, не может погладить по светлым спутанным волосам, рассказывая какую-то историю из жизни, не может также непринужденно, мягко поцеловать в губы, как делает это бывшая учительница Максима. Все, что делает Полина, вызывает в девушке тихий восторг, смешанный с эйфорией от того, что эта великолепная, красивая женщина ее. Ее, а не Максима. Рита готова часами смотреть, как Поля задумчиво помешивает металлической ложкой крепкий черный чай, как она же читает, медленно водя своими тонкими пальцами по строчкам, и как она быстрыми движениями рук натирает свою нежную кожу, втирая в нее полезные масла, от которых у Погодиной съезжала крыша. Рита вновь переворачивается на спину и кидает быстрый взгляд начерно-белую фотографию Максимом — ее прошлым, которое она хочет забыть и сжечь. И снова понимает, что нисколько не жалеет, что ушла от него к ней. Максим, как и город, не может сравниться с ней. — Не спишь? — тихий, такой родной до боли в груди голос заставляет девушку вздрогнуть от неожиданности и через мгновение мягко улыбнуться при виде худой фигурке, остановившейся в дверях. — Как и ты. — замечает Рита и проводит рукой, будто приглашая присесть, на что Полина отвечает такой же непринужденной, плывущей улыбкой и медленно подходит к кровати, чуть вздрагивая от свежего воздуха, поступающего в комнату благодаря открытому окну, которое Погодина никогда не закрывает. Ольховская проводит рукой по втянутому животу, пальцы касаются груди и несильно сжимают, срывая с приоткрытых губ чуть слышный стон. Она тихо смеется, как всегда удивляясь чувствительности возлюбленной, и еще раз сжимает грудь, но посильнее, и ответом опять же ей служит стон. Все, как всегда. Все, как обычно. Время идет, а старые привычки не меняются. — Пойдем ко мне, — тихо шепчет женщина на ухо Рите, обжигая нежную молочную кожу горячим дыханием, срывающимся с впервые за долгое время не накрашенных губ. — Поиграем… — губы некогда-то учительницы скользят вверх по шее и останавливаются около мочки уха, несильно ее прикусив. Они любят играть ночью. Только ночью они могут быть собой. Только ночью они могут не носить эти тяжелые металлические маски, не боясь, что кто-то чужой увидит их истинные эмоции. Днем они совсем незнакомые люди, прошлое одного и того же человека…А ночью они единое, одно целое, две сплетенные розы…Алая и белая. Такие непохожие, но совмещенные.