***
Словно и не было этих каникул. Монотонное сидение дома ничем не лучше такой же монотонной учебы. А выбраться в парк, чтобы покататься на лыжах, увидеться с подругами, да и просто пройтись по заснеженным улочкам Эле попросту не хотелось. Мысли об актере вытеснили все другие радости жизни, и порой даже сама девушка понимала, что ее увлечение плавно переходит все грани нормального. Закончился оливье, закончились последние пирожные в холодильнике, ровно как и новогодняя заставка на всех телеканалах вновь сменилась обыкновенной. Эля даже успела сдать один долг, как вдруг черная полоса накрыла девушку с новой силой, а, учитывая то, как она не любила и боялась врачей, это была даже не полоса — огромная жирнющая полосища. Удивительно, как порою один телефонный звонок может в разы испортить настроение. Удивительно и то, что он может испортить настроение, которого и вовсе-то нет! — Вы в курсе, что в списках на отчисление? — интонации дамы из деканата были до боли схожими с говором сельской кассирши, обиженной на весь свет. — Но я же… я сдам! — Без справки о диспансеризации вы официально не допущены к сессии. Я просто не имею права проставить ваши оценки в ведомость. Кажется, «диспансеризация» звучала еще более устрашающе, чем «незачет». А говорят, что детские страхи со временем проходят. Вранье! — Я пройду, я обязательно пройду, — пропищала в трубку Элеонора, стараясь не выдать сей глупой боязни. — В своей поликлинике, — чуть более уверенно добавила она. — Как в своей? Все студенты проходят диспансеризацию в сорок второй больнице! А то знаем мы этих ваших своих! В сентябре уже троих отчислили за липовые справки! — дух деревенской кассирши, кажется, так и рвался из этой мадам. — А в марте еще проверка у нас будет. «Лучше б за взятки отчисляла эта ваша проверка!» — отчаянно пронеслось в мыслях девушки. Но, по всей видимости, отсутствие справки о диспансеризации было важнее всех баснословных сумм, угробленных в коррупционных недрах деканата. Сорок вторая больница встречала посетителей довольно вежливо, хотя обшарпанные стены вкупе с потолочными подтеками и острым запахом лекарств, от которого поначалу пришлось даже зажать нос, этой вежливости явно противились. В прочем, даже если бы сия больница оказалась дворцом президента, то желание поскорее уйти отсюда не уменьшилось бы ни на йоту. Ну не любила Эля врачей. Ой как не любила! Получив направление на рентген, девушка молча пристроилась около кабинета. — Кто последний? — равнодушно поинтересовалась Эля, прислонившись к стене. Присесть было негде: все сидячие места заняли ворчливые пенсионерки. — Мы, — буркнула женщина средних лет, державшая за руку девочку-подростка. — Это ты последняя, а мы первые вообще-то! — огрызнулась девчушка, тряхнула копной спутанных темных волос, а затем повернулась к своей спутнице и добавила: — Теть Оль, а почему мне место не уступают? Я сидеть хочу! Задолбало стоять! — Ира, ну потерпи еще немножко, не надо так кричать, ты тут не одна. Тем более, мы скоро уже идем. — Я не стану раздеваться, если врач не будет сексуальным! — вновь крикнула девица на всю очередь, которая откликнулась парой смешков. — А ну замолчи! Хватит позорить тетю! — строго ответила женщина, но Ирочка продолжала тешить свои странные фантазии. — Теть Оль, а у врача большой банан? И будут ли меня трогать за кокосы? Ой, хоть бы он был похож на Джасика, ведь… Но не успела она договорить, как подзатыльник тети слегка остудил этот бурный поток эмоций. — Все! К матери в Хабаровск свой отправишься! Пусть она твои закидоны терпит! — не выдержала та, а тем временем мальчуган, стоявший чуть поодаль, отвлекся от своего iPhona. — Джасик — это твой хомячок? — саркастично хмыкнул он. — Это мой парень! — обиженно пропищала Ира. — У тебя парень-хомячок? — Ничего не хомячок, он, между прочим, актер известный! — Ира! Да замолчи ты уже наконец! — вновь прикрикнула женщина. — Взрослая ведь уже, а у нее все Джасики какие-то… Элеонора молча наблюдала за происходящим. При всей комичности ситуации, тетю Олю было очень жаль. Очередь ползла, словно старая черепаха, чем-то напоминая толкучку перед аудиторией, в которой проходит серьезный экзамен. В таких местах время течет по-особому медленно. Минуты вымученно сменяют друг друга, и каждая следующая длится на чуточку дольше. Вот уже даже неугомонная Ирочка, кажется, замолкла, найдя себе новую знакомую, с которой принялась обсуждать этого самого Джасика. Эля тихо стояла у стены, каждую секунду обновляя свою страницу в «Контакте». Как ни странно, это чем-то успокаивало. Волнение слегка притупилось, ему на смену пришла скука и некое раздражение. — Расступитесь-ка все! И побыстрее! — грубоватый голос медсестры вырвал девушку из бело-синего забвения. Женщина прошла по коридору, бесцеремонно пытаясь подвинуть очередь. — Да пошла ты на… банан! — вновь огрызнулась Ирочка, когда медсестра поравнялась с девчушкой. — Ремнем бы за такое! — донеслось из общего гула, а тем временем к кабинету подошла делегация из трех мужчин, вид которых ну никак не вязался ни с этой очередью, ни с больницей, ни, в прочем, вообще с этой страной. Ну а кому, как не иностранцу, взбредет в голову надеть легонькое пальтишко, укороченные брюки вкупе с топсайдерами на босу ногу? И это-то в десятиградусный мороз! И еще двое таких же. Одеты, конечно, чутка попроще, но сразу видно: не из местных. Возмущение с явным украинским акцентом не заставило долго ждать: — Вот те ж на! Шойта на Рублевке ж выходные штоле? Мы тут по часу в очереди корячимся, а эти вперед лезут! Ишь какие шустрые! Шустрые, шустрые, шустрые. Как заело в голове. Лишь беглый взгляд на одного из странных гостей — того самого… особенного, и маленький мирок Элеоноры круто перевернулся на все сто восемьдесят. Дрю Фуллер. После двух конвенций она попросту не могла его с кем-то спутать. Даже странно: земля не ушла из-под ног, сознание осталось ясным. Все это виделось не как счастливый случай, а как нечто, что просто обязано было произойти. Сейчас, через неделю, через месяц… Эля была готова встретить его везде. Сначала это распространялось лишь на зарубежные поездки, но позже по инерции перекочевало и в повседневную жизнь девушки. Сколько раз она вздрагивала, замечая в толпе кого-то похожего, сколько раз сердце ее замирало: кажется, он! И вновь начинало биться: нет, всего лишь кажется. Сколько раз… чтобы, встретив того, настоящего, она не удивилась, нет, а попросту выдохнула и сказала себе: «Свершилось!» Так же, как когда-то сказала это в Париже. — Вам плохо? — послышалось нечто… английский вроде. Да, английский. Эля не сразу поняла, что актер обращается именно к ней. «Физически или психологически?» — отчего-то пронеслось в мыслях девушки. И все-таки, видимо, ее «свершилось» как-то странно смотрелось со стороны. Медсестра, чье лицо из грубовато-отстраненного обратилось вдруг в довольно приветливое, сновала туда-сюда, предлагая гостям не то в кабинет зайти, не то подождать немного. И, судя по всему, наверное, последнее, так как в коридоре откуда ни возьмись появились лишние стулья, а гул возмущения в очереди стал на порядок больше. Эле даже сесть предложили. И предложил, кажется, он самый. Но она отчего-то осталась стоять. — Дрю? Это вы? — произнесла она скорее как утверждение, а не как вопрос. Мужчина не то улыбнулся, не то усмехнулся как-то даже и утвердительно кивнул в ответ. Да, похоже, выглядел он устало, собственно, и разговоры вести был не очень-то и настроен, однако держаться старался приветливо, бодро: в какой-то степени это уже его обязанность. Девушка подошла чуть ближе и заметила какой-то платок, который актер старательно прижимал к груди. «Странно» — наверное, самое лучшее слово для того, чтобы описать это состояние. Странно. Но определенно нравится. — Как вы тут оказались? — весьма наглый вопрос, но он сам собою сорвался с губ. Кареглазый платиновый блондин, стоявший рядом с Дрю, хотел было встрять, но актер оказался чуть быстрее. — Мы со съемок, — кратко пояснил он. Собственно, вопрос, что они делают конкретно в этой больнице, почему-то волновал девушку куда больше, однако задать его повторно и с уточнением было несколько невежливо, если не сказать крайне нагло. — Какой-то фильм? — с некоторым удивлением продолжила Эля. — «Вечерний Ургант», — все-таки встрял блондин. Причем сделал на это на чистеньком русском, что выдало в нем профессионального переводчика. — Простите, мы попали в ДТП, и… сейчас не самое лучшее время для вопросов. Нужно удостовериться, что все в порядке. Авария… Только сейчас, кажется, Эля увидела, что платок, который держал актер, был выпачкан в крови. По спине Элеоноры пробежал резкий холодок, а в сердце прокралась щемящая тоска. Несмотря на то, что девушка уже виделась с Дрю раньше, она всегда считала его кем-то призрачно-далеким, до боли сказочным, едва-едва реальным. Тем, кто улыбался ей… из мира, кажется, совершенно другого и улыбался как-то… совсем-совсем особенно, своей очень доброй и милой улыбкой. А ведь он был обычным человеком. Которому так же, как ей, может и больно быть, и плохо. Который может страдать точно так же, как и она. Который может даже… нет! нет! И кровь на его платке показалась вдруг какой-то особенно яркой, жуткой, устрашающей. Мысль о том, что этот день мог стать последней красной чертой в жизни того, кого Эля так по-своему любила, привела девушку даже не в ужас, а в шок, и на мгновение застыла комом в горле. — Я вас где-то видел? — внезапный вопрос актера заставил очнуться от этих мыслей. — Конвенция… Париж… — протянула Эля с какой-то глупой интонацией и открыла фото на планшете, сделав это больше на автомате, нежели сознательно. Забавный фотооп с собою в главной роли заставил Дрю сдержанно улыбнуться. — Ах, да… — он посмотрел на Элю по-отечески добрым и несколько удивленным взглядом. Кажется, хотел сказать и что-то еще, но внезапно как-то нехорошо закашлялся, обратив на себя пристальное внимание переводчика и еще более пристальное — агента, коим, видимо, являлся жгучий брюнет по правую руку от артиста. Тот быстро отложил свой iPhone, по которому вел какие-то переписки, взял платок из ослабевших рук Дрю и сам приложил его к груди актера, попросив того сесть на стул. Белый платок. С красивой вышивкой по краям. И подтеками… густыми такими, ярко-алыми, где-то чуть-чуть багровыми. Если в руках у самого Дрю этот платок вызывал чувства… какие-то странные, даже пугающие, то сия вещица в руках у его агента, который, собственно, и не сделал-то ничего — лишь банально помог своему подопечному, почему-то заиграла красками несколько иными. Белый платок. Белый платок. Белый платок… Эля резко повернула голову. Белый пол. Смотреть в упор на этот, казалось бы, совершенно обыкновенный инцидент, который однако впечатлил едва ли не больше, чем сама встреча, стало неудобно, неловко, стеснительно. Но — черт возьми! — чем старательней девушка отводила взгляд, тем сильнее хотелось ей повернуться снова. Из теплой воды на жгучий холод словно — так неуютно, неприятно, колко. Или наоборот: из холода в дом да в теплейшую ванну? Непривычно сначала, да, как-то и горячо, как-то и… слишком лично, но вылезать обратно ой как не хочется! Сия банальнейшая сцена источала странный завораживающий магнетизм. Если девушка когда-то и боялась врачей, то уж определенно не сейчас. Будь ее воля, она бы сию секунду юркнула в этот кабинет. Самой же себе назло! Фальшиво озадачили и цены в местной «Пятерочке», и кризис в стране, и даже сам Владимир Владимирович. О, как захотелось скрыться вдруг за всей толпой с ее обычными темами и растворить в серой массе коварную мысль о том, что ей… не страшно уже, нет, ни за здоровье актера, ни даже за его жизнь, а… попросту интересно. Интересно, словно она, сама того не заметив, попала в захватывающий фильм с тем, кто так неравнодушен в главной роли. — Светик! Пошли к окну! Ромку Желудя врубим! — донеслось вдруг из глубины коридора. Чья-то рука резко подвинула Элю к стене, и та едва удержалась на ногах. — Светик! Дуй сюда! Нифига ж себе! Это… это же Дрю Фуллер!!! Настоящий!!! Ирочка ловко протиснулась прямо к актеру и буквально пихнула ему телефон в отчаянной попытке сделать селфи. — Кто вам дал разрешение на съемку? — хриплым голосом спросил Дрю, закрывая ладонью фотокамеру. — Че?! — не поняла Ира, пытаясь высвободить себе место между кумиром и блондином, который еле-еле вытеснил ее со своего стула. — Пожалуйста, больше так не делайте, — вежливо, но строго пояснил он. — Простите, — почему-то сказала Эля, а не Ирина, извиняясь не то за наглую девчушку, не то за собственные мысли. Спустя минуту дверь кабинета открылась, и вся очередь облегченно выдохнула. — Ой, ну хоть глаза мозолить не будут олигархи эти забугорские! — пробубнила какая-то пенсионерка, а на пороге тем временем показалась врач, держа в руках чей-то готовый снимок. — Лазарева! — выкрикнула она фамилию пациентки, виновато поглядывая то на гостей, то на главврача с характерной козлиной бородкой и характером, судя по всему, таким же. — Ну что, у вас все? — прохрипел он. От интонации своего начальства доктор, кажется, стала ростом ниже. — Простите, — пролепетала женщина, — аппарат забарахлил. Пока настроили, пока продезинфицировали! — Я вас сам так продезинфицирую! — не сдержался было мужчина, но, повернувшись к гостям, тот час же замолк. — Прошу вас, все готово. Блондин быстро перевел слова артисту и помог ему встать со стула, хотя тот и не нуждался в особой помощи. Ну, по крайней мере, так казалось со стороны. Эля завороженно смотрела на закрывающуюся дверь. С долей тоски, со скрытым наслаждением, с каким-то трепетным интересом. Не столько даже сам актер, сколько это весьма ревностное сопровождение превратило обычный визит к врачу в некое таинство. Слишком личное, быть может, но от того еще более желанное, чтобы ну… ну хоть краешком глаза… В отличие от чистеньких покоев частных клиник США, этот кабинет встречал гостей весьма традиционно для России: разбитая плитка, обшарпанная мебель, оборудование, которое на Западе, наверное, уже не видели лет так десять, и докторша, что смачно бубнила себе под нос, спешно разгребая со стола какие-то бумаги. Каждая мелочь этой комнаты порождала множество сомнений и вопросов. Все казалось таким неприятным, неуютным, чужим, не вызывало доверия, представляясь даже не кабинетом врача, а лишь странной на него пародией. Дрю посмотрел на своих сопровождающих, взглядом удерживая их рядом с собой. — Обойдемся без осмотра, — он повернулся в сторону агента и брезгливо стряхнул с себя потолочную штукатурку. — Пусть дадут обезболивающее и пойдем. Вызови такси, заскочим в отель, я переоденусь. И оттуда сразу же в аэропорт. Я нормально себя чувствую, — несмотря на свою бледность и несколько тяжелое дыхание, актер говорил достаточно бодро и суетливо. — Да, и еще проверь, на какое время у нас билеты. Возможно, их придется поменять. — Ты с ума сошел? — опешил брюнет. — Если тебе вдруг станет хуже, ты сорвешь мне все контракты! Мистер Браун даже говорить со мной не будет, пока лично не убедится, что ты в полном порядке! Что правда, то правда. Мистер Браун, впрочем, как и все другие продюсеры, настоятельно порекомендует сначала выздороветь и лишь потом нырять в глубины большого кино. А пока что он возьмет кого-нибудь другого. — Не станет, — упрямо ответил Дрю, хотя уже и сам был в этом не уверен. — Что, все трое на прием? — послышался зычный голос докторши, чья ехидная интонация ну никак не вязалась с ее натянутой улыбкой. — Нет, только мистер Фуллер, — пояснил переводчик и указал на актера, который уже успел сесть на стул, характерно закинув одну ногу на другую, и уткнуться в свой iPhone. — Тогда, может быть, может быть… — видя, что блондин вроде как при деле, та перевела взгляд на агента. — Может, вы выйдете? Чего толкучку создавать? Подождете своего мистера за дверью! Главврач отвлекся от бумаг и многозначно хмыкнул. — Можете остаться, — тот час же поправилась женщина. — Ну, — она взяла ручку и бесцеремонно гаркнула прямо в лицо Дрю: — Что случилось? На что жалуемся? Тот вздрогнул, отвлекся от телефона и посмотрел на докторшу не то растерянно, не то даже раздраженно. Да, его и правда удивляло, какого, собственно, черта, врач обращается прямо к нему. Конечно, в родном Лос-Анджелесе это не вызвало бы нареканий, но тут ситуация была несколько иной. — Видите ли, — встрял черноволосый, — мистер Фуллер попал в ДТП. Водитель превысил скорость и выехал на встречную полосу. Мы отделались легкими ушибами, а ему, как вы уже, наверное, заметили, повезло меньше… — он говорил, говорил, говорил, лишь изредка прерываясь, дабы уточнить что-либо у актера. Его интонации были четкими, спокойными, деловитыми, подобными тону умелого продавца, что трясется за свой вожделенный товар. — Помогите ему, пожалуйста, и как можно быстрее. Через несколько дней у нас важный контракт. — Контракт у них какой-то! Что, прям такой уж и важный? — искренне рассмеялась женщина. Похоже, эта троица и вправду стала забавлять. — У меня вон муж пьющий, трое детей, двушка в Капотне, работа по десять часов в день, а зарплата, знаете ли, не как в этом вашем Хулливуде! — последнее слово та произнесла с особенной иронией. Главврач искоса посмотрел на свою, по всей видимости, очень смелую сотрудницу. — Cмешные ж, ей-богу! — буркнула та. Докторша встала со стула, демонстрируя тучную фигуру, надела резиновые перчатки и сделала шаг в сторону Дрю. — Ну что ж, пусть раздевается ваш этот мистер! Тот послушно поднялся и с недоверием глянул на врача. Расположения женщина явно не вызывала, но возражать сейчас было бы уже крайне глупо. Осмотр виделся как неприятная обязанность, которую однако надо было выполнить: сделать пару нехитрых телодвижений и вновь сесть обратно, избавив себя хотя бы от разговоров. Актер поднял руки, чтобы снять свой дизайнерский джемпер, но тотчас же скривил лицо: черная материя насквозь пропиталась кровью и, видимо, плотно прилипла к ране. Каждое резкое движение давалось с ощутимой болью, но он, несмотря на это, начал усердно отклеивать ткань. — Не надо так геройствовать, — сделал замечание главврач. — Марина Вячеславовна, ну что вы смотрите? Помогли бы человеку! — Вот ни черта ж не могут! Снимай уже давай! — в сердцах воскликнула докторша и по-хозяйски небрежно протянула руки в сторону артиста, но строгий жест его агента заставил вдруг умерить пыл. — Позволь, — тот аккуратно стянул кофту с Дрю. Увидев сочную кровавую рану с осколками стекла, брюнет сочувственно похлопал его по плечу и тихо сказал: — Держись. — Светик… Ва-а-ау! Чем они там занимаются! — со стороны двери послышался восторженный шепот. Никто не знал, сколько уже времени Ирочка молча подглядывала в щелку, но этот эпизод никак не мог остаться без ее бурного словесного ликования. — Светик, я… я новый фик придумала! — с придыханием проговорила она, и маленькое влажное пятнышко тотчас же выступило на ее брюках. — Вау! Вау! Он разделся! Кажется, стало мокрее. Липкие струйки текли по ногам, мелкие капельки падали на пол. — Закройте дверь! — грубый голос докторши заставил Ирочку подпрыгнуть от неожиданности, и только сейчас девочка поняла, что вылила на себя всю свою банку «Кока-Колы». — Слушайте-ка, братцы дорогие, — фамильярно высказалась женщина, когда дверь кабинета наконец захлопнулась, — может, вы сами и осмотрите свою звезду?! Диагноз там поставите, лечение назначите! А то нам, простым смертным, нельзя до него дотронуться! — Простите, пожалуйста, — вежливо ответил переводчик, — но мистер Фуллер хочет, чтобы его осмотрел главный хирург. Можете его пригласить? — он повернулся к мужчине в белом халате. — Это я, — учтиво ответил доктор. — Сдался мне ваш мистер! Как хотите! — язвительно фыркнула докторша, бросила на стол перчатки и, кажется, облегченно вздохнула. — Устроили мне тут цирк! — Марина Вячеславовна, вы б помолчали да аппарат бы лучше подготовили, — укоризненно сказал главврач и, надев очки, подошел к гостям. Мужчина пристально вгляделся в рану, после чего достал пинцет, дабы вытащить оттуда стеклянную крошку. — Расслабьтесь, сделайте вдох. Будет немного больно, — сухо проговорил тот и поправил очки. — Отойдите от него, вы будете мне мешать, — обратился он к остальным двоим. — Больно! Ишь чего! Потерпит! А то звезды мы тут, видите ли! — саркастично выкрикнула Марина Вячеславовна. Похоже, и минуты тут не могло пройти без колкого словечка этой женщины. Главврач на удивление промолчал: настолько сильно он был погружен в свою работу. Движения его казались аккуратными и четкими, во взгляде виделась серьезность. И вроде бы ничто не вызывало нареканий, однако эта уж слишком выраженная педантичность вкупе со строгой маской на его угловатом лице выдавали в нем образ типичного советского профессора, который не имел ничего общего с радушной атмосферой Западных больниц. Дабы хоть как-то отвлечься от неприятной процедуры и не тратить впустую свое драгоценное время, актер взял со стола телефон и принялся что-то усердно писать. Каждый извлекаемый осколок отдавался острым жжением в груди, а марлевый тампон, который врач старательно прижимал к ране, источал настолько сильный запах спирта, что нормально дышать, казалось, стало попросту невозможно. Переводчик несколько поморщился, агент и вовсе отвернулся: кроваво-стеклянное месиво на груди его подопечного было зрелищем совсем не из приятных. — Небольшие фрагменты я удалил, — доктор наконец-то выпрямился, — остальное потом, сейчас нужно сделать рентгеноскопию для того, чтобы понять, задеты ли внутренние органы. Марина Вячеславовна, у вас там все готово? — Готово, готово, — буркнула она и плюхнула на колени Дрю какую-то простыню, что при ближайшем рассмотрении оказалась помесью ночной рубашки и рясы священнослужителя. — Чего застыл? Надевай давай и к аппарату! Или вам, звездам, особое приглашение нужно?! Тот недоуменно посмотрел на женщину, а затем на странную вещицу: ткань оказалась даже не белой, а мутновато-желтой, со множеством пятен и подтеков. Запах старья и вонь дешевых женских духов заставили вновь закашляться. — Прошу прощения, но мистер… — вмешался было блондин, однако сердитый взгляд докторши разом его прервал. — Извини, Дрю, — он виновато повернулся к актеру, — кажется, тебе придется это надеть. Напяливать на себя то, что, вероятно, иногда использовалось в качестве половой тряпки, было не слишком-то и приятно, если попросту не сказать противно, однако никакого иного выхода на горизонте явно не предвиделось. «Черт бы побрал этого водителя!» — в мыслях выругался актер, брезгливо зажал нос и кое-как накинул балахон. Увидев подопечного в таком необычном виде, брюнет едва удержал смешок. — А что? Достаточно креативно! — усмехнулся он и вытащил iPhone из заднего кармана. — Ну-ка встань как-то поинтересней, голову поверни! Сейчас пошлю это Смиту, он просто обязан видеть, как его ученик проводит время в России. Актер нервно рассмеялся, в шутку пытаясь выхватить телефон, но, дабы как-то разрядить эту гадкую обстановку, все-таки немного попозировал. — Во! Супер вышло! Потом сам же в «Инстаграм» свой выложишь. — Сто грамм у них какие-то… — пробубнила докторша. — В общем так, ребятки, шагом марш и на выход. А ты давай к аппарату! Вся очередь его одного ждет! — Марина Вячеславовна! Укоризненный взгляд начальства заставил вытащить пыльные фартуки и кинуть их гостям. — Надевайте! И чтобы стояли молча! Хватит тут лимузины свои считать! Огромная железная махина, которая, судя по всему, и была тем самым аппаратом, выглядела очень устрашающе. Нависшие провода, датчики со стрелочным циферблатом, массивная стальная труба, конец которой упирался в грязный стенной кафель, — все виделось каким-то неприятным и холодным. Тяжелым. Грубым. Слишком чужим. Лежать под этой трубкой было совсем не лучше: казалось, еще немного, и та попросту свалится прямо на голову. Яркий свет неоновой лампы, что едко так слепил глаза, и это мерно-трансформаторное гудение — не видеть бы ничего, не слышать, да и вовсе бы не дышать. Осталось лишь думать: все просто работа — одна из ролей, которая уж слишком коротка. Вот только кабинет этот — явно не съемочная площадка. Помолчать, впрочем, не удалось так же, как и расслабиться. Минуту спустя позвонил мистер Браун, что вызвал бурную дискуссию между актером, которому продюсер, видимо, был куда важней, чем весь этот рентген, и его ловким личным агентом. Тот наврал в телефон с четыре короба, наверное, и детали этого вранья очень рьяно обсудил с артистом. Кое-как закончилось все, конечно. Под крики докторши строптивой, разумеется. — Ну что ж, вам сильно повезло, — после всего, что пришлось пережить, слова врача казались издевательством. — Ничего критичного я не нашел, однако небольшой ушиб легкого все же есть. Всего несколько дней в стационаре, и ваше здоровье будет вне опасности. Несколько. Дней. В этом. Стационаре. Дрю закрыл ладонью лицо. А светло-то как!.. Душа огнями сияет кристальными, а дымка белесая так сладко-сладко в мечту затягивает. Все вокруг играет нежнейшими переливами и дышит ароматами нетленных красных роз. Поступь ее мягкая, невесомая словно, а волненье в груди так и бьется трепетно. Тихонько-тихонько дверку палаты приоткрывает. Как затаится сердце — ни единого удара, кажется. И время растаяло будто — миг один как за целую жизнь. «Дрю, я к вам», — завороженный шепот срывается с губ. А в ответ тишиной лишь веет. О, умилительный его сон! На цыпочках, дабы не разбудить, подходит, ставит в хрустальную вазу цветы. Те распускаются так… ярко-алым, и цветенье то захватывает дух. Одеяло поправляет… легонько-легонько. Белоснежное, мягонькое такое. А манит-то как искушающе… ой как манит! Ну… секунду всего лишь я! Залезу быстро так и вылезу! Да не заметит никто! Да даже я не замечу! А манит-то все сильней… и сладко так, сладко! О, нет силы больше! И к черту бы все… Зарылась: пуховое, теплое… мягко! И вдруг вынырнет как — ни палаты, ни Дрю. Только телевизор верещал в гостиной. — Ну что, сходила в больницу? Я уж и с работы вернулась, а ты все спишь! Кусок не отвалился ведь, а сколько нервов-то было! Ладно уж, паспорт твой на столе. Отель выбирай иди, едем мы на твой Капри! — донесся из комнаты мамин голос. — Так я уж на речке Истра жить приготовилась, — загадочно ответила Эля. — Знаешь, чудеса случаются и в России. Мама с недоверием глянула на дочь. Но то, что она слышала, ей определенно нравилось. — А сдашь как все остальные долги, отец обещал вновь вернуть тебе шофера. — Да ладно, мам, сдался мне этот шофер! Я уж это… на метро, пожалуй, ездить буду.***
Этим вечером заснеженный город был как-то по-особому приветлив, и хотя календарная весна еще не вступила в свои права, в воздухе уже ощущался ее пьянящий пряный запах. Первые проталины на земле, первые легкие весенние сапожки… И все же порою так мало нужно для того, чтобы каждый ощущал себя хоть чуточку, но счастливее! Столик в больнице накрыли скромно, зато с душою: заведующая вон сушки принесла, медсестра печенье, лаборантка новенькая за конфетками сбегала, ну а Марина Вячесловна не пожадничала и на тортик. Дежурство, конечно, обещало быть долгим, но где, как ни в хорошей компании, оно идет гораздо веселее, а уж когда есть что обсудить и над чем посмеяться вместе… — Начинается уже! Начинается! — крикнула рентгенолог, и все устремили свой взгляд в маленький экран советского телевизора. «Здравствуйте! Здравствуйте! Вас приветствует «Вечерний Ургант», и сегодня у нас в гостях…» Всю передачу Дрю веселился, шутил, с радостью отвечал на вопросы под бурные аплодисменты публики, а за кадром обнимал всех-всех своих фанаток, и в теплых его объятиях рождалось огромное счастье! — Ну расскажи, расскажи, Маринка, каково это — видеть на своем приеме настоящую мировую звезду? — медсестра в роговых очках потерла ладони от нетерпения. — Ой, Раиска, вот что я тебе скажу: звезда эта — то еще дите малое! Вот то ли дело мы, русские женщины, и мужу обед приготовим, и ребятишек в школу отведем, в магазин сбегаем, дома уберемся, посуду помоем, дежурство отсидим! И не нужны нам в наших нелегких делах ни переводчики, ни агенты! Утро. Еще светать, кажется, не начало. Эля шла по пустому коридору. Осталось лишь справку одну забрать, и диспансеризация будет успешно пройдена. Поворот. Полутьма. Раскиданные бумаги. Она и не заметила, как в потемках налетела на какого-то брюнета. — Извините, — вежливо сказал он. Английский, кажется. Да, английский. Эля открыла рот от удивления. — Вы? Вы же… агент Дрю Фуллера. Он… он что, все еще здесь? — Дрю уже два дня как в отеле, — протараторил тот. — Вы извините, я очень спешу. У нас сегодня самолет и… — Вы там скажите ему, пусть выздоравливает скорее! — улыбнулась Элеонора. — Да-да, обязательно передам. И лишь когда мужчина почти что скрылся за поворотом, девушка вдруг резко его окликнула: — Ах да, и фик этот тоже передайте ему, пожалуйста!