Фейерверк.

- Когда надежда оказывается напрасной. На что это похоже? - Это как будто в твоих легких находятся неровные куски льда, от которых расходятся мурашки по бронхам и стенкам дыхательных органов, а снаружи фейерверки, некогда вызванные радостью, своими искорками подпалили крылышки пресловутым бабочкам, вызвав пожар. И он топит лед в легких. А образовавшаяся вода, чтобы не затруднять из без того тяжелое дыхание, выходит прохладным ручейком из мутных от желания глаз. И знаешь, что хуже всего? Я не могу раздавить этих горящих насекомых, не могу вынуть замерзшую воду, даже если буду раздирать кашлем глотку. Глубоко вдыхать сырой воздух, пропитавшийся морской солью, которая начинает щипать ранки, оставленные заостренными льдинками – я хочу. Чтобы ребра, поддавшись мольбам измученного разума, сжались в спазме и сдавили ноющие легкие – я хочу. Остановить поток крови, чтобы заболели конечности, чтобы из глаз сыпались искры от физической боли, чтобы в ушах звенел сердечный ритм, а не чей-то голос – я хочу. Удариться головой о бетонную стену с надоевшими обоями, чтобы отшибло память. Заснуть – оторваться от тела хотя бы на день. Прекратить, потому что с меня уже хватит. Но я боюсь, что будет только хуже. Если все вдруг исчезнет. Если кто-то плеснет растворителем по моей акварели. Остаться в пустой комнате, полностью обитой матрацами; быть закутанной в теплую рубашку с бесконечно длинными рукавами, как легкие в объятиях моих невообразимо сильных ребер – не хочу. - И что же мне делать? Мне ведь больно... - Разреши мне дотронуться до твоей шеи. И я без сожаления вцеплюсь онемевшими пальцами в твое худое горло. Внутри начнется ураган, который выметет еще тлеющих бабочек и пепел от многочисленных фейерверков, которыми ты наполнял меня все это время. Твой хрип будет разрушать марш грязных капель дождя и моего рваного сердцебиения. Но я не отпущу. Потому что твои глаза умоляют не останавливаться. Я вижу остатки стаявшего льда в двух твоих космически-черных бездонных океанах. И нос раздирает запах пепла и пожара. Ты с силой сжимаешь мою руку, до синяков до багровых струек, стекающих густой лавой по твоим бледным пальцам. Потому что знаешь – мне не больно. Я тренировалась. Методично ломая костяшки пальцев о стены в твоем подъезде. Закусывала потрескавшиеся от соленых слез губы, когда слышала ваши жаркие стоны. И молчала, когда ты бил меня за истерики. Ты владел мной с самого начала. И даже сейчас, когда я потушу блеск в твоих невыносимо желанных глазах, ты не отпустишь меня. Я будто душу свою свободу, а не мучителя, издевавшегося надо мной все это время. Кажется, меня наконец покидает сознание, потому что все тише становится твой сип и невесомее хватка, некогда сдавливавшая мою руку. Когда же я согласилась на это? Наверное, когда в последний раз выводила тебя из запоя и наркотической зависимости. Когда в последний раз ты избил меня за то, что я выкинула очередную дозу. Когда в последний раз ревел, как ребенок, на моих коленях. Она ушла. В тот день ты в последний раз был моим главным человеком. С того момента ты просил, требовал, умолял, чтобы я прекратила эту пытку, потому что тебе не хватало сил сделать это самому. И я сделаю. Еще крепче сжать покрасневшее фарфоровое горло, выдавливая тусклые еле-уловимые хрипы – ты хочешь. Стиснуть зубы, запирая на замок собственные всхлипы – ты хочешь. Ненавидеть тебя. Ненавидеть за то, что только с Тобой все мое нутро щекотало счастье, мой воспаленный рассудок захлебывался в мыслях о тебе, а кровь, гонимая бешенным ритмом сокращающейся мышцы, отзывалась детским румянцем на впалых щеках - ты хочешь. А я не хочу. Не хочу запирать себя в пустой комнате, не хочу плескать растворителем по акварели. Я хочу, чтобы твои шелковые руки укутали мои ребра в медовых объятиях. И поэтому, разреши мне дотронуться до твоей шеи. Я коснусь ее трепетно своими дрожащими губами. Без сожаления. Хочешь? - Я Хочу.