Хитрый план Айзена

Лес был тих - насколько может быть тих ночной лес. Звенели цикады. Шелестела под слабым ветерком листва. Мелкие ночные зверьки жили своей жизнью. Звук шагов по влажной земле терялся в этом аккомпанементе. Капитан Айзен шел медленно. Руки спрятаны в рукавах хаори, голова поднята к небу, на губах мечтательная улыбка. Его спутник, напротив, смотрел себе под ноги. Одного роста с Айзеном, в остальном он отличался разительно. Тощий и сутулый, белобрысый и белокожий, он казался каким-то вылинявшим. Время от времени он поднимал взгляд на своего спутника, и тогда по губам его скользила тонкая змеиная улыбка. Эти быстрые взгляды не остались незамеченными для капитана Айзена. Он перестал мечтательно улыбаться и спросил: - Ну что, Гин, что? - О капитан и владыка, - без промедления ответствовал Ичимару, - молю, осени меня светом божественной мудрости и открой детали твоего хитрого плана. Капитан Айзен вздохнул. - Ну пожалуйста, - добавил Ичимару. - Ох, Гин, ты же знаешь, я не люблю, когда людям, играющим роль в плане, открывается картина в целом. Их поведение от этого становится менее естественным. - Ради всего пустого, владыка, - отвечал Ичимару, всплеснув белыми рукавами, - моя роль, сколько я понимаю, заключается в том, чтобы всех раздражать, зловеще улыбаться и возбуждать к себе подозрения. Думаю, я с этим не напортачу, даже если узнаю больше, а? Несколько секунд Айзен размышлял. - Ну хорошо, - сказал он наконец. - Пожалуй, в данном случае твоя игра и правда не пострадает. Что же, слушай. - Он еще с полминуты шел в молчании, видимо, выстраивая в уме последовательность событий, а затем начал: - Итак, рано поутру дикий вопль маленькой Хинамори поднимет на ноги весь Сейретей... Луна взошла над лесом, и серебряный блик заиграл на стеклах очков Айзена - а он говорил. Вторя ему, залился в чаще соловей - а он говорил. Соловей выдохся и замолчал, луна прочертила дугу по небу и скрылась - а Айзен все говорил. Предчувствуя утро, умолкли цикады. Ичимару уже не чувствовал ног от усталости. А Айзен все говорил. И наконец, когда робкие признаки рассвета забрезжили на восточном небосклоне, Айзен слегка севшим голосом промолвил: - Затем, Гин, ты говоришь ей: “Прости, Рангику, и прощай” - и мы все трое возносимся и исчезаем в гарганте. Таков мой план. Некоторые детали я опустил для краткости. Ичимару молчал. Он молчал очень долго, и в конце концов Айзен с улыбкой сказал: - У меня такое чувство, Гин, что мой план пришелся тебе не по вкусу. - Не то чтобы не по вкусу, - ответил Ичимару медленно. - Но я, капитан и владыка, боюсь, что твой план сработает только при одном обязательном условии. - При каком же? - спросил Айзен с интересом. - Если ты раздашь всем участникам либретто, чтоб они знали, кому что делать! Айзен молча улыбался. - Ну в самом деле! - продолжал Ичимару; на время он утратил обычную свою насмешливую невозмутимость. - Как можно рассчитывать, что Хинамори поведет себя именно так, а не иначе? Она, конечно, влюбленная идиотка, но не до такой же степени? А Хицугая? Он тоже, прямо скажем, не Сократ, но есть же какие-то пределы! Айзен улыбался. - А вся история с Бьякуей! - продолжал Ичимару с жаром. - Нет, предположение, что сначала Бьякуя завалит этого Куросаки, а потом Куросаки отрастит банкай и разделает нашего Бьякую под орех, так вот, это предположение, конечно, весьма любопытно - как спортивный прогноз, я имею в виду - но с какой стати разделанный под орех Бьякуя так переменится в своем отношении к мелкой Кучики? Да ни за что на свете, наш дорогой Бьякуя - это такой чурбан, каких только... Чему ты улыбаешься? - Меня смешит твоя тревога, Гин, - отвечал Айзен. - Она беспочвенна. Все произойдет именно так, как я спланировал. Ичимару мрачно покачал головой. - Тут все дело в психологии, Гин, - продолжал Айзен. - Нужно просто хорошо знать характер тех людей, которых ты назначил актерами. Затем ты создаешь вокруг актера ситуацию, на которую он может откликнуться одним единственным характерным для него образом - и готово дело. А я хорошо успел узнать и маленькую Хинамори, и Хицугаю, и нашего дорогого Бьякую. Впрочем, - добавил он, видя сомнение в глазах Ичимару, - если ты по-прежнему не веришь в мой план, Гин, нам остается только одно. Поспорим на бутылку. - Ну, что скажешь, Гин? - спросил Айзен, когда пасть гарганты схлопнулась вокруг них, погрузив во мрак и холод. Ичимару молчал. Он был потрясен. Только что, непосредственно перед тем, как вознестись в небо, он сказал: “Прости, Рангику, и прощай”. Он не собирался этого говорить. Более того, он очень твердо настроился этого не говорить. И все равно сказал. Это были самые правильные, единственно верные слова, и они слетели с губ сами собой. - Сколько я помню, - продолжал Айзен весело, - мы не оговорили заранее, о какой бутылке речь. Если не возражаешь, я предпочитаю “Слезы феникса”. - Но я не понимаю, - ответил Ичимару жалобно. - Зачем? - Что зачем, Гин? - Зачем это все? - с мукой проговорил Ичимару. - Да, владыка, твой план сработал безукоризненно, но зачем так сложно?! Мы могли бы просто достать из Кучики-младшей Хогиоку и дать деру! Ну, еще могли бы быстренько толкнуть речь, если у тебя такая склонность, и дать деру. Зачем нужна была вся эта толчея и беготня? Зачем я дразнил Хицугаю? Зачем ты зарезал эту дуру Хинамори? Зачем вообще появился Куросаки, неужто без него нельзя было обойтись? И на кой нужны были все эти пляски вокруг Бьякуи? - Ах, Гин, неужели ты сам не видишь? Ичимару смотрел на него с мукой. - Все это достаточно очевидно, - промолвил Айзен, пожимая плечами. - Ну вот смотри. Маленькая Хинамори, к большому моему сожалению, выбрала именно меня объектом своей первой любви. Крайне неудачный выбор, согласись, который мог бы сделать ее по-настоящему несчастной, если бы ситуация затянулась. Но теперь она получила хорошую прививку и в самом скором времени, я уверен, обратит взор на более достойного кандидата. Что касается юного Хицугаи, то, во-первых, став капитаном, он сделался опасно самоуверен, и необходимо было ради его же блага слегка щелкнуть его по носу. Во-вторых, после всего случившегося он определенно начнет уделять Хинамори больше внимания. Что касается Куросаки и его спутников - ты не мог не отметить, Гин, того огромного духовного роста, который подарили им приключения в Сейретее. Опять же, нашим капитанам было полезно встряхнуться и посмотреть на свежее, не отягощенное нашими косными взглядами юношество. Теперь о Бьякуе. Наш Бьякуя после потери жены впал в депрессию, которая мешала ему адекватно воспринимать реальность. Встреча с Куросаки стала тем благотворным потрясением, которое вправило ему мозги - и, как следствие, он в корне пересмотрел свое отношение к маленькой Рукии. Я доступно объясняю, Гин? Нужно пояснить что-то еще? - То есть вот это все, - проговорил Ичимару медленно, - весь этот чудовищно сложный план - он весь был ради вот этих вот мелочей? - Вот этих и многих других, - ответил Айзен. - Но ты не прав в одном, Гин: это не мелочи. Не бывает мелочей. Ичимару молча смотрел на него. Совсем недавно, в совете 46, глядя в холодное и презрительное лицо Айзена, такое непривычное, такое незнакомое без очков в массивной оправе, он думал: “Вот оно. Вот его истинное лицо. Наконец-то все маски сорваны!” Но теперь он смотрел - и видел: очки исчезли, но глаза, больше не прячущиеся за ними, были все такими же добрыми и подслеповатыми. Ичимару был в смятении. Он много размышлял о плане Айзена, разбирался в его жестоких, безжалостных деталях, желая постигнуть суть - и, значит, вот ради чего все было затеяно? А если так, то что нужно думать о безжалостном и жестоком плане “Вайзарды”? Если спросить Айзена прямо, не выяснится ли вдруг, что он в первую очередь пекся о благе Хирако и его друзей?.. А если так, то что он скажет, если спросить его о _том_ случае? О том случае, из-за которого он, Ичимару, обрел единственную цель и стремление в жизни? - Гин? - окликнул Айзен. - У тебя какое-то странное лицо. С трудом справившись с обуревающими его сомнениями, Ичимару улыбнулся и пробормотал: - Ну что ж, я рад, что благодаря твоему хитрому плану, владыка, наш молодняк - и примкнувшие к ним временные шинигами - решили столько своих проблем. Жаль только, что ты не вспомнил о твоем покорном слуге и его прекрасной голубке Рангику. А ведь она меня теперь на выстрел Шинсо не подпустит. Айзен кивнул, лицо его омрачилось. - Ты прав, Гин, - сказал он печально. - Я виноват перед тобой. Но, видишь ли, без этого нельзя было обойтись. Никак нельзя. Если что-то становится лучше, то что-то другое обязательно должно ухудшиться, иначе не получается. Но не отчаивайся! Обещаю, что в следующем плане я все исправлю и верну лейтенанта Мацумото в твои объятья. ... Ичимару настолько погрузился в чтение, что появление Айзена застало его врасплох. Когда белая дверь белого кабинета бесшумно отворилась и хозяин кабинета во всем сиянии своего божественного величия появился на пороге, Ичимару от неожиданности подскочил на месте и выронил из рук толстую линованную тетрадь. Она упала обложкой вверх. На обложке каллиграфическим почерком было написано: “Зимняя война. План”. - Ах, Гин, - сказал Айзен со вздохом. За свою долгую жизнь Ичимару прочел огромное множество документов, не предназначенных для его глаз, и ни разу на этом не спалился. Поэтому теперь, потерпев такое позорное фиаско, он растерялся и на время утратил лицо. - Гм, я... - промямлил он, непроизвольно пятясь. - Я, гм, только зашел в кабинет, смотрю, лежит... Ха-ха-ха... Я даже не успел... - Ах, Гин, - повторил Айзен. Ичимару умолк. - Гин, ты ведь знаешь, я не люблю, когда участнику плана становится известно слишком многое. Он перестает вести себя естественно... Ичимару стиснул зубы, ожидая неминуемой смерти. - Ну, что ж поделаешь, - заключил Айзен. - Придется переработать те части плана, где ты играешь активную роль. По счастью, их не слишком много. Так что ничего страшного. - Ничего? - переспросил Ичимар недоверчиво. - Ничего. В общем-то, я сам виноват. Не нужно было оставлять план в легкодоступном месте. Естественно, ты не смог устоять. Новый вариант я спрячу более тщательно. - И я, гм, могу идти? - уточнил Ичимару. - Разумеется, можешь, Гин, почему бы и нет. Если увидишь Улькиорру, попроси его зайти ко мне. Ичимару собрался с мыслями. - Гм, владыка, - начал он, стараясь говорить беззаботно. - Я действительно не удержался, заглянул в твой план, прочел пару абзацев... Там мне попалось такое странное место... будто ты считаешь, что на самом деле я давным-давно замышляю против тебя предательство... такая причудливая идея, а-ха-ха, даже не могу понять, откуда ты ее... - Ах, Гин, - снова вздохнул Айзен. - Вот это я и имел в виду. Потеря естественности. - Я вовсе даже... - Но я переработаю план с учетом того, что ты знаешь, что я знаю, что ты замышляешь. Все будет в порядке, Гин, не переживай. На нетвердых ногах Ичимару проследовал к двери. Но на пороге обернулся и спросил - он не мог не спросить: - Владыка, еще одно место в твоем плане меня насторожило. - Интересно было бы послушать, Гин. - Там у тебя написано, - продолжал Ичимару, тщательно подбирая слова, - что я пытаюсь похитить у тебя Хогиоку, а ты потом отрубаешь мне руку. Вот этот пассаж не кажется мне удачным. - Разве? - спросил Айзен задумчиво. - По-моему, он очень удачен. - Владыка, давай договоримся заранее, - сказал Ичимару твердо. - Я не буду отнимать у тебя Хогиоку. Я даже вообще не возьму Шинсо в Каракуру, оставлю его дома. А ты оставишь мою руку при мне, а? - Нет, Гин, - Айзен печально покачал головой. - Я понимаю твою обеспокоенность, но без этого никак не обойтись. Руку придется отрубить. - Почему? - опешил Ичимару. - Почему?! Гин, разве ты забыл, что я обещал тебе? - Что? - спросил Ичимару испуганно. - Я обещал, что составлю следующий план таким образом, чтобы вернуть тебе расположение лейтенанта Мацумото. Ичимару уставился на него в немом изумлении. - Я все обдумал, - продолжал Айзен. - Она очень сильно злится на тебя, так? Ты совершил кучу непростительных поступков, ко всему прочему бросил ее, предал ее доверие. Простыми извинениями тут не отделаешься. Даже если она узнает, что все это ты делал ради нее - все равно она будет злиться. Тут надо давить на жалость. Вот когда она увидит тебя без руки и на пороге смерти - тогда злость разом пройдет, и все у вас наладится. Ичимару с трудом переварил это логическое построение. - А нельзя, - уточнил он робко, - как-нибудь обойтись меньшей кровью, а? Скажем, ты только обозначишь удар, ну или как-нибудь аккуратненько меня пырнешь, а я уж сам упаду и изображу, что нахожусь на пороге смерти? - Нет, Гин, - ответил Айзен твердо. - Я все это хорошо обдумал. Простого ранения недостаточно. Вот инвалидность - это будет наверняка. Офицерский состав Готея-13 был повержен, Каракура лежала в руинах, а Ичимару, рассеянно положив руку на лезвие могущественного Киока Суйгецу, решал самый сложный в своей жизни вопрос. “Он предупрежден, - думал он. - Он предугадал заранее, что я нападу на него здесь и сейчас, и значит, нападать здесь и сейчас не имеет смысла. Но он наверняка предугадал, что я, зная, что он знает, не стану нападать. И, значит, он не ждет, что я нападу на него сейчас - потому что это было бы бессмысленно. А значит....” И одними губами прошептал: “Банкай!” ... Он сумел! Он поставил все на одну безумную попытку и выиграл! Он мчался по безлюдным улицам, и Хогиоку сиял и пульсировал в его ладони, словно звезда. Все было не напрасно, все злодеяния, которые он совершил, окупились сторицей, Рангику наконец-то была отомщена, и теперь... На него пала тень, и знакомый голос произнес: “Гин”. Ичимару отвел взгляд от Хогиоку и поднял голову. Владыка Айзен сильно изменился за то недолгое время, что они не виделись. Особенно Ичимару почему-то поразило полное отсутствие бровей. Глаза под исчезнувшими бровями были уже совсем нечеловеческие, но взгляд их, добрый и подслеповатый, Ичимару узнал сразу. - Я знал, Гин, что ты обязательно попытаешься, - улыбнулся Айзен, занося Киока Суйгецу для удара. - Постарайся не умереть от кровопотери и передавай мои наилучшие пожелания лейтенанту Мацумото. Совет вам да любовь!