Unthinkably

ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤ— Немыслимо.. Хрипло произношу я, в который раз, глядя на то, как капли алой жидкости аккуратно стекают по моим запястьям. Кровь красивая. Нет, серьёзно. Я уже и забыл, каков на вид этот слегка блестящий цвет. Алый, красноватый, не яркий, да и не темный. Золотая середина. Он — идеален. Такое простое слово "кровь", обозначающее ничто иное, как кровь. Но, составляющая этого вещества, на самом деле, сложная и слишком заумно было бы сейчас перечислять все химические составляющие, верно? Откуда такие пагубные мысли? Я не об этом должен думать. Но.. кровь. Она завлекает. Жидкость заполнила мою ладонь, пальцы на которой я немного сгибаю. Она же испачкала мою, прежде, белую майку. Но, мне-то плевать. Матери не нужно будет больше её стирать. Смысл волноваться про свой внешний вид? Особенно тогда, когда ты не мертвый, да и, впрочем, не живой. Я не человек. Душевно, конечно. Я не считаю себя живым, да и смысл — ведь я на грани. Шанса на то, что меня найдут — нет. Я специально не кричал, чтобы никто не услышал, собственно, родителей даже не было дома, чтобы хоть кто-то заподозрил о том, что я слишком долго нахожусь в ванной. Хм, сестра? Мне кажется, она у какой-то своей подружке, да и вряд-ли ей интересен "любимый" братик. Дурак. Сам загнал себя в ловушку. Ксо*.. ㅤㅤㅤㅤㅤㅤ ㅤ *ㅤㅤㅤㅤㅤ *ㅤㅤㅤㅤㅤ * — Пару часов до этого — ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤ— Сынок, пожалуйста, меньше двигайся. Ты же не хочешь, чтобы пошли осложнения? Всего два года, милый. В худшем случаи — три. Аккуратней. Мама снова нежно смотрит на меня, а её лицо пронзает милая улыбка. Она делает очередные наставления по тому поводу, чтобы я "двигался меньше". Что же, я сижу на одном месте, как ещё заставить себя двигаться меньше? Скептически фыркнув, я отвожу взгляд от её улыбки, не отвечая в ответ. Имею право! Просто молча пронзаю взглядом изображение за окном, которое прикрывает своей спиной мама, практически не позволяя мне обратить взгляд на что-то, кем она не является. Я же, в свою очередь, не хочу обращать внимание на этот фальш. На эту фальшивую улыбку. Плохо играешь, ма. Каждую ночь я слышу, как рыдает моя мать. Я уверен, она пытается плакать тише, да и отец её успокаивает, или, возможно, они считают, что я уснул.. Впрочем, её всхлипы и стоны доносятся из спальни родителей и просятся по всему дому. Я так и не говорил матери, что всё знаю, хотя, признаться честно — хотелось. Но, я уверен — тогда бы я никогда не догадывался о реальных чувствах матери. И поэтому, каждую ночь, в силу своей бессонницы, я продолжаю слышать то, как мама захлебывается слезами. Невольно чувствуя, как те самые слезы бегут и по моим щекам. Не подумайте, что мне есть за что осуждать свою мать, и из-за этого я не хочу улыбнуться ей. Я понимаю её горе, и осознаю, насколько оно является невыносимым. Думаю, будь я на её месте — я бы вогнал себя в жутчайшею депрессию, и так же рыдал ночью, впрочем, как и днем. Да и вы, будь матерью восемнадцатилетнего сына-инвалида, в прошлом слывшего убийцей, и который желал покончить с собой, умирая у вас на руках — так же бы рыдали ночью и днем. Моя мама умеет привести себя в самоконтроль, и на определенный срок осушить свои глаза. Она улыбается мне. Я причинил боль своей матери. Самой дорогой женщине, что была для меня в мире, не считая ещё одну. Ещё одна важную деталь моей жизни, моего отдельного мира, моего фильма, сценария моей истории. Этот персонаж, был неотъемлемой частью каждого нового эпизода. Вспоминая о ней, и думая о страданиях матери, стоявшей передо мной и улыбающейся, я задумался. Довольно надолго задумался. Вернувшись в реальность, и снова глянув на искрящееся от самовнушенной радости лицо матери, я захотел улыбнуться ей. Я понимал, что она внушает себе собраться с духом и улыбнуться, искриться передо мной и заполнять мою жизнь позитивом, так как уверенна, что я в жутчайшей депрессии — не буду отрицать, это так. Я должен был хоть как-то её поблагодарить! Но.. не мог. ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤ— Мам, ты не знаешь.. Не знаешь, как там Намэ? С неподдельным волнением произнес я, чувствуя, как неприятный ком подходит к горлу. Я не часто с кем-то разговаривал, так как не видел в этом потребность. Мама привыкла, что я молчу и смерилась с этим, и именно поэтому услышав мой голос, немного охрипший и монотонный, она вздрогнула, после заметно оживилась. Я поспешил прикрыть рот и сжать губы. Боже, как мне хочется рвать. Вырвать прямо сейчас, перед собой, на себя и, скорее всего, испачкав шикарное платье матери. Нет, не нужно делать этого. Я постарался сдержаться, проглотить всё это. В горле стало болеть, я почувствовал на языке омерзительный вкус рвоты. Сжав сильнее губы, я изогнулся в спине, наклонившись вперед. Порывы тошноты не были для меня каким-то "необычным" явлением, поэтому я старался быть спокойнее и не сильно пугать маму. Как всегда. На протяжении десяти лет я мучал своих родителей, какими-то смутными надеждами. Десять, гребанных, лет отец и мать жили с одной мыслью — «Опомниться ли наш сынок завтра?» Они подолгу не спали ночами, и всё думали о том — смогут ли пережить эти десять лет? Каждый день они считали последним — последний день их мучений.Но, это растянулось. Сейчас же, я узнаю, что мне ещё «минимум два года» находиться в коляске. «В худшем случаи — три» — ага, а как же учитывать тот факт, что я навсегда могу быть прикованным к этой железяке? Именно в этот момент я снова напомнил матери о том, что я — слаб. И слаб я по собственной вине, — именно я вогнал себе нож в грудную клетку. Никто другой, — я. Ни моя лучшая подруга — если мы вообще были друзья —, ни мать, ни отец. Я сам был во всём виноват. Я вернул свою маму в те страшные мучительные дни, повторяющиеся на протяжении десятка лет одинаково — постель, больница, слезы, сын, на грани смерти и жизни (заметили, что смерти — первее?), обморок, медсестры, работа, больница, муж, сын, обморок, дом. Я ненавидел себя за это, ненавидел за то, что позволил себе — пускай и не осознанно — так издеваться над своими родителями. Над любимыми, самыми лучшими родителями! Я умолял свои легкие продержаться ещё немного, пытался пропустить в них ещё чуть-чуть воздуха. Видимо опомнившись, мама кинулась ко мне, пытаясь хоть чем-то помочь. В порыве действий, я не желал, чтобы мне кто-то мешал, да и вообще, она бы ничем мне не помогла, и именно поэтому я оттолкнул её. Испугавшись моих резких действий, та отскочила от меня, недоуменно и с ужасом наблюдая. Легкие успокоились, и наконец-то впустили немного воздуха. Я и мама облегченно вздохнули. Встряхнув головой, так, чтобы появившиеся ненужные слезы мне не мешали, я спокойно поднял голову, снова сосредоточив внимание на окне. Мне нужно перевести дыхание. И, хотя я привык к таким приступам, это было поистине неожиданно. ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤ— Нет, я не знаю, как она там. Милый, её родители настояли на том, чтобы Вы не общались, и я думаю, что в каком-то смысле они правы. Намэ хорошая девушка, без сомнений, но. Ты не можешь больше с ней общаться, понимаешь? Пожалуйста, перестань думать о таких глупых вещах, — они совсем не приносят тебе пользу. Отдыхай, дорогой, а нам с папой уже пора. Голос матери так же прозвучал неожиданно, как когда-то для неё — мой. Я почувствовал, как неприятные мурашки сбегают по моей спине, и заставил себя поежиться. Мама, придя в себя, села рядом со мной, точнее, рядом с моей инвалидной коляской. Перед тем, как заговорить, она прокашлялась, тем самым обратив моё внимание к себе, хотя я и кинул в её сторону лишь косой взгляд, продолжая смотреть в окно. Конечно, я был уверен, что когда-нибудь разговор на такую тему начнется. Я прекрасно понимал, что мои постоянные вопросы по поводу сей девушки — это болезненно для матери, которая всячески старается мне помочь. Но, я, честно, любил их обоих одинаково — девушка являлась моей первой и единственной любовью; маме я был признателен за всё, что она сделала для меня и кровное родство само побуждало меня к безграничной любви. Они были обе важны, но, эта сильнейшая штука, именуемая как "женская ревность" была сильнее моих чувств. Я, в силу своей мужественности, хладнокровия и пофигизма, не мог сказать маме откровенно, как сильно я её люблю. Но, по тому, как мои уста аккуратно спустились вниз, изогнувшись в разочарованной ухмылке, она поняла — её слова задели меня. Она знала, что они будут болезненны для меня. Я, право, успел привязаться к девушке, которая каждый день приходила ко мне домой, давая маме новую пищу для обсуждений, переговоров и ревности. Переведя дыхание, она поднялась, затормозив около моего уха и, обжигая его горячим дыханием, шепотом произнесла — «Прости». За что ты извиняешься, мам? Это было ожидаемо, я.. я в полном порядке! Я могу в полном порядке сдохнуть внутри, за что ты извиняешься?! Сглотнув, я оторвал взгляд гетерохромных глаз на неё, осматривая её руки и ноги, которые мог случайно поранить, когда отталкивал от себя. Вспомнил недавно произошедший инцидент, я так же тихо произнес — «Ты тоже прости..» —, при этом кидая косой взгляд на возможные синяки и ссадины. Улыбнувшись той же улыбкой, она отмахнулась и быстро поспешила отвернуться, возможно, чтобы не видеть возможный приступ. К счастью, ничего не произошло. «Затишье, перед бурей» — подумалось мне, отчего я лишь фыркнул и отвел взгляд в сторону окна. Я слышал, как мама, по своей привычке, прошла на носочках к двери. ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤ— Удачно повеселиться. Выпалил я, постаравшись смягчить голос, чтобы выразить, как я рад за отца и маму. Она остановилась, задержав свою руку на холодной ручке двери. На матери было шикарное облегающее платье, которое переходило в пышную юбку, ниже колен. Платье сидела на ней замечательно, открывая прекрасный вид на её замечательную талию, которая осталась у неё даже после того, как та родила двоих детей. Что же, мама всегда умела держать себя в форме, имея простой залог успеха: «Всегда, ВСЕГДА нужно выглядеть шикарно!", что, право, помогает ей и по сей день. Она была красивой, элегантной и аристократической женщиной, пускай была далека от аристократов, — что вызывало огромную зависть у большинства окружающих её женщин. Мать и отец собирались на какую-то особую, частную, вечеринку, доступ к которой могли иметь только лучшие маги Магнолии. Благо, мои родители являлись такими. Помню, когда мы с мамой только переехали в этот город, откуда, на самом деле, была родом моя мама и, собственно, должен был и я, я тоже желал стать лучшим магом. Собственно, так я и познакомился со своим отцом — он был моим учителем; скорее всего, это был особенный план моей матери. Даже как-то болезненно вспоминать прошлое. Своё прошлое, которое имело больше счастья, чем моё настоящее. Тем не менее, эти воспоминания, подобно теплому пледу, укрыли мою истерзанную душу, будто залечивая раны, которые уже практически не болели, только изредка напоминая о своем существовании. ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤ— Спасибо, сынок.. Как-то тихо, тяжело и, в тоже время, на выдохе произнесла мама, которая, видимо, наблюдала за мной, поддаваясь таким же воспоминаниям. Сейчас бы, я, подобно и им, был наряжен в какой-то не очень удобный костюм, с элегантной бабочкой на шее, что, скорее всего, раздражало бы меня, и пытался бы держать спину ровно, под грозным взглядом матери, с укором пытающий на мне. А самое главное — я бы держать под руку любимую девушку. Сделав вдох, я лишь постарался улыбнуться и мать, заметив мои старания, в ответ, фальшиво, улыбнулась мне. Резко дернув дверную ручку, она вышла из моей комнаты. Краем глаза я, как всегда, подметил то, что она постаралась стереть перчаткой слезы, и, видимо, вновь поддалась эмоциям. Хорошее настроение, навеянное воспоминаниями, слетело, так же быстро, как с глаз моей матери слезы. Через пару минут я услышал отцовский голос, крикнувший мне «не скучай!», а после этого хлопок дверью. Что же, теперь я один. Совсем один. В темной, мрачной комнате. Сидящий у окна и наблюдающий за людьми. Здоровыми людьми.. ㅤㅤㅤㅤㅤㅤ ㅤ *ㅤㅤㅤㅤㅤ *ㅤㅤㅤㅤㅤ * — Спустя несколько часов — ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤ— За что они так со мной? Почему? Почему она не пришла? Произнес я, смотря на кафель, который, даже без достоверного прикосновения к нему, лишь осязанием взглядом казался пустым и холодным. Мурашки невольно побежали по коже, когда я попытался представить себе ощущения, которые были бы от прикосновения к нему. Я поднял взгляд, чтобы больше не сталкиваться с холодной и нетронутой мною гладью кафеля, после чего осмотрел ванную ещё раз. Мало чего изменилось с моего последнего осмотра — несколько минут назад. Я так, честно говоря, и не понял, как сумел оказаться в ванной. Я не помнил тот пункт, когда открыл дверь ванной, и лишь спустя несколько минут нахождения, я наконец-то "проснулся". От "нечего делать" я решил прогуляться по дому, точнее, поездить по дому, осознавая, что смотреть в окно — это вгонять себя в ещё большую депрессию. Свою экскурсию, я, кажется, начал с ванной комнаты, но, почему — до сих пор не уложилось в моей голове. Я, право, постарался забить на это, но, немой вопрос ещё присутствовал в моих глазах, которые с растерянностью бегали по комнате. Тем не менее, я осознавал, что пробыл тут достаточно долго, с того самого времени, как зашел. Настолько долго, что и энергетика сего места, преисполненная по больше части меланхолией и депрессией, успела захватить мой разум, и без того наполненный двумя этими чувствами. Мне было плохо. Поистине плохо. Я осознавал, что родители той девушки, лучшие друзья моих родителей, не за что более не позволят нам общаться, и это вгоняло меня в небывалую депрессию. Даже состояние инвалида и перспектива остаться инвалидом навсегда — были столь малы и беспечны, по сравнению с этой проблемой. Я понимал одну важную истину. Она не придет ко мне, и я больше никогда не увижу её красивые голубые глаза. Да, голубых глаз много, то есть, девушек с голубыми глазами — скажем так — достаточно. Но, таких красивых, чистых глаз.. Таких нет ни у одной девушки, кроме, конечно, её. Она — была, есть и будет моей любовью. Такой любовь, как говорят, на всю жизнь — раз и навсегда. Честно говоря, я не помню, как проникся к ней огромной симпатией, которая с каждым днем не угасала, а, иначе, становилась сильнее. Она — блондинка, с кое-где черным градиентом в волосах. Её глаза — Господи! О них можно говорить и говорить, но, у меня, в силу моих возможностей, не хватило бы столь красивых изречений. Они напоминали мне океан, в котором я, с переполняющей меня радостью, утопал; являлись для меня небом, где я, окрыленный таким приятным чувством, как любовь, парил. В глазах этой девушки читалось огромное желание жить, творить и — что самое главное — быть счастливой. Счастье, конечно, у всех разное, но, я искренне завидовал такой жизнерадостности. Да и вообще — всей ей я безумно завидовал! У неё всегда были верные и чистые мысли, — такие же чистые, как её небесно-голубые глаза. Неотъемлемая часть всего её вида — её красивая внешность. У девушки чудесная фигура, приятная кожа, от неё всегда приятно и маняще пахло каким-то дорогим парфюмом или хорошего качества шампунем — проще говоря, она умела следить за собой и не жалела для себя денег, пускай и не была одной из тех девушек, которые попросту тратили деньги. Она следила за собой и в плане спорта — активно занимала им, отчего и была подтянута, с красивой талией и худыми, но, длинными ногами. У неё аккуратные пальцы, а каждое её прикосновение хотелось бы сохранить на себе — будь это возможно. Так же у девушки была красивая грудь и я, подобно многим мужчинам, «ставил твердую пятерку с плюсом», отдавая отчет этим «прелестям». Характер у девушки, отчасти, скверный: она самоуверенная — но, не самовлюбленная, что давало огромный плюс, в её копилку плюсов —, сильная, умеющая постоять за себя. Но, девушка оставалась всё такой женственной. Для меня, искушенного её чарами, она оставалась милой и беззащитной девушкой. Я считал, что она была одной из тех сильных женщин, которые, превосходя эту оболочку «отважной дамы», нуждались в защите и мужской ласке. И мне, без сомнения, хотелось защищать. Защищать её, и никого более. Её — такую милую, добрую и искусительно красивую девушку, которая и без того пользовалась популярность у парней. Да, парни любили её, старались заполучит её внимание — а что я? —, и я был не исключением. Но, она не была вертихвосткой, лишь старалась ограничить себя мужским вниманием, оставаясь с большинством — друзьями. Но, будучи даже не в плохих взаимоотношениях, мне катастрофически не хватало просто дружбы. Дружба — слишком мало для меня. Ох, уж эта любовь! Я, подобно всем влюбленным — по-настоящему влюбленным (!) — в неё парням, хотел от неё взаимной любви. Но, девушка никогда не показывала — нравится ли ей парень или нет. В ней была та чудная женская загадка, тайна или же интрига — воздержусь от подальшего перечисления синонимов. Проще говоря — она любила сохранить интрижку. А я не знал — взаимны ли мои чувства к ней? А сегодня я засомневался ещё более.. Она не пришла ко мне, пускай не бывало ещё дня — кроме сегодняшнего —, когда она не находила времени, чтобы зайти ко мне. Пускай эти встречи длились всегда по-разному: иногда она засиживалась до позднего вечера; забегала на несколько часов; а иногда, находила всего десяток минут, чтобы что-то передать мне, рассказать о своих делах и о планах на следующий день, не забывая упомянуть о матери, отце и брате (чаще всего, в этот момент к разговору резко подключалась моя сестра). Иногда, по моей личной просьбе, она отлучалась и приходила именно тогда, когда родителей не было дома, чтобы я не вгонял себя в депрессию и одиночество не заполняло мою душу. Сегодня же я, подобно многим другим случаям, написал ей в социальной сети о том, что родителей не будет в определенный период времени, но, она так и не ответила мне. Возможно, она тоже пошла на это собрание, но, этот факт я, почему-то, ранее не учитывал. Я невольно задумался, после чего, так же без причинно, кинул безразличный взгляд на зеркало. Мой взгляд наткнулся на моё отражения — интересно, я ожидал увидеть что-то другое там? Гетерохромные глаза упрямо смотрели на самого себя, и в них мелькала некая потерянность, которую я никак не мог понять, чтобы верно описать. Взъерошенные черные волосы, которые постепенно переходят в ярко-лаймовый — никогда не любил укладывать волосы, и они постоянно были в прическе, а-ля "ежик". Бледная кожа, усталый и слегка измученный вид, мешки под глазами — последствия депрессии. «Явный синдром умирания» — мелькает мысль в моей голове, которая, отчего-то, забавляет меня и на лице мелькает ухмылка, похожая скорее на оскал. Я разучился улыбаться, совсем разучился. Взгляд скользит дальше, и падает на то, чего я бы не хотел видеть. Коляска.. Вид здорового, среднестатистического парня, с некими проблемами со сном, портит черная инвалидная коляска — одна из лучших, что нам могли предложить. Устало вздохнув, я отвел взгляд. Не хочу смотреть на себя такого — жалкого, больного и никчемного. Я не должен быть таким. «Ты — инвалид. За тобой нужен сложный уход. Ты — беспомощен! С тобой очень сложно, а вот без тебя — намного легче. Ты как мигрень, — ломаешь жизнь остальным людям, не давая им спокойно сводит свои дни. Ты портишь жизнь своим родителям, себе, ЕЙ. Слышишь? Отпусти её, наконец. Ты портишь ей жизнь. Она достойна лучшего, а ты — совсем не это "лучшее". ИСЧЕЗНИ ИЗ ЕЁ ЖИЗНИ!» Голос? Я слышу какой-то голос. Какой-то голос, который произносит какие-то слова. Это мужской бас. Такого мужского баса я ни у кого прежде не слышал, и мне было странно услышать его в своей голос. Он произносит слова спокойно, с какой-то явной издевкой в голосе, будто старается зацепить меня за живое. Что-же, у него это заметно получается, так как я начинаю резко злиться. Периодически голос срывается на крик, хриплый крик. Обозлившись, я скривился и сжал руки в кулаки так, что костяшки побелели. Голос умолк, в последний раз крикнув на меня, так громко, что у меня невольно заболела голова. Никто не смеет оскорблять меня, в каком бы только состоянии я не был. Я имею чувство собственного достоинства, и никогда не страдал заниженной самооценкой — скорее, наоборот. Хмуря брови, и чувствуя, как морщинки проносятся по переносице и лбу, я резво отрываю взгляд от мрачного кафеля и кидаю его в отражение в зеркале. Глаза прожигают меня самого, но, никого более не видят. Только тот же восемнадцатилетний парень, с нездоровым цветом лица, сидящий на черной инвалидной коляске. При виде столь измученных глаз, такого бледного лица, да и акцентируя внимание на коляске — невольно хочется пожалеть себя. Я правда настолько жалкий? Возможно.. Нет! Я не должен поддаваться своим собственным мыслям. Да-да, это мои мысли, которые, под воздействием разыгравшейся фантазии, решили сыграть со мной злую шутку, вообразив все мои страхи через мысли. Я просто слишком часто думаю о плохом. Не нужно поддаваться депрессии. Я должен бороться с ней. Должен. Обязан! Мало кто, попав в такую щекотливую ситуацию, были бы рады такому исходу, но, это, однако, лучше. А девушка? Черт, если она по-настоящему любит меня, она будет и с инвалидом. Она просто немного занята. У неё важная встреча и, при первой возможности, она сбежит оттуда. Я уверен — её родители просто заставили пойти на эту встречу. Отец держит её под руку, не давая ей шевельнуться по направлению в мою сторону. Но, я ещё докажу им, что могу быть лучше, чем десять лет назад. А главное — я должен показать, что я силен. На физическом плане я это проявил — после столь сложного случая я, на злобу старой костястой карге Смерти, выжил. Теперь, нужно проявить себя ещё и в духовном плане. Я уверенно кидаю взгляд в отражение зеркала, и, как мне показалось, перед собой увидел уже более живого человека, чем несколько минут назад. Нужно бороться — и никак иначе. Не отводя взгляда от зеркала и своего отражения, я хватаюсь руками за боковые ручки инвалидной коляски. Крепко упершись ногами в холодный кафель, — и прочувствовав его холод — я постепенно начал подниматься на ноги. Каждое новое движение давалось мне не просто, так как практически всякое моё действие отдавалось болью в тело, и особенно — в грудную клетку. Но, я сдерживаю крик, который так и хочет вырваться из моей глотки, наряду с рвотой. Рвотные позывы лишь усилились, когда я практически достиг цели. Аккуратно и медленно опустив ручки, я постоял совсем немного. После, стоило моим пальцам в последний раз коснуться мягких ручек, как я пошатнулся, окончательно утратив равновесие. Глядя в зеркало я заметил, как в моих глазах отчетливо прочитался страх и ужас, а образ жалкого мальчишки вернулся обратно. Я снова стал собой. Таким я и был — жалким мальчиком. Зрачки сузились, стоило мне понять, что я падаю — вниз, на встречу холодному кафелю, чтобы прочувствовать его холодно вовсю. С последней надеждой, я хватаюсь за раковину, но, видимо ухватившись не очень крепко, однако падаю, а за мной и всё содержимое, что стояло прежде на раковине и что я успел столкнуть. Моё лицо встречается с холодным кафелем, и я чувствую, как больно опекает холод челюсть — видимо её я задел больше всего. Моё тело пронзает холодно, одновременно смешанный с болью. Съежившись, я сцепил зубы и попытался дотронуться к тем местам, которые ушиб пуще всего. В то же время, я успеваю осмотреть пол и понять, что своим телом сбил достаточно много предметов — как ещё сама раковина не свалилась мне на голову? Коляска же отъехала в сторону, будто боясь, что я зацеплю её. «Видишь: ты — ничтожество!» Торжественно провозглашает голос, который теперь уже не кажется таким странным. Он кажется мне знакомым, будто я разговаривал с ним каждый день, но, в то же время вызывает у меня раздражение. Да что он понимает? Как он может называть меня ничтожеством, когда даже не пробовал жить моей жизнью — хотя бы с минуту. Уверен, он не продолжался бы и полминуты. «Легко быть смелым, когда это не твои страхи» — подумалось мне, вспоминая знаменитого «Дивергента». Когда я читал эту книгу, мне и в голову бы не пришло, что я буду использовать столь сопливую, но, жизненную цитату. Впрочем, сейчас дело шло совсем не о цитатах. Смиренно опустив глаза, будто бы принимая тот факт, что я — слабак и то, что я не поверил голосу изначально, я уставился в кафель, а после аккуратно опустил голову вниз. Стоило моему лбу соприкоснуться с кафелем, как дрожь снова прошлась по моему телу. Я смог только прикрыть глаза и сцепить зубы, тем самым исполняя на своем лице оскал. Холодная, в прямом и переносном смысле, голубизна буквально заполняла всё моё тело, и мне становилось по-настоящему жутко, не по себе. Это уже не типичная депрессия, я чувствую, как постепенно начинаю сходить с ума — чего стоят голоса в моей голове, которым я, скорее всего, поддаюсь. Я тяжело выдыхаю воздух, который согревает кафель на пару секунд. Это не игра воображения, безумной фантазии. Моё тело резко передергивает, после чего скопление мурашек сбегает с моего тела. Я ощущаю, как депрессия облакивает меня всё сильнее и сильнее, сжимает моё тело, заставляя кости хрустеть, не пропускает воздух в легкие. Мне становится всё тяжелее и тяжелее, тошнота напоминает о себе и я чувствую, как ком рвоты поступает к горлу, но, всё ещё не позволяю ему выйти из своего тела. Это не игра. Морщась, я глотаю ком, и собираюсь с последними силами, шумно вдыхая воздух. Это всё по-настоящему.. ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤ— Ладно! Я согласен! Я — ничтожество! Выпалил я, на одном вздохе, выкрикивая слова. Мне хотелось как-то заглушить эту боль, которая теперь явно проявляла себя. Мне хотелось, что тот, кто разговаривал со мной, в моей голове — услышал меня. Услышал и отпустил. Я почувствовал себя в каком-то фильме ужасов, только я боролся сам с собой и с тем, кто завладел моим телом — по крайней мере, моей головой. Тем не менее, здравый смысл остался и продолжал негодовать — меня напрягало то, как сильно я поддался этому эмоциональному всплеску. И хотя я уже понял, что это не просто так, и это вовсе не игра моей разгулявшейся фантазии — мозг продолжал упрямо говорить мне «Это просто депрессия, борись с ней!» К сожалению, я не мог — не было сил или просто отсутствовало желание. Тяжело выдохнув воздух, я в очередной раз опустил голову, соприкоснув лоб с кафелем. В голове повторялось лишь одно слово «ничтожество», но, сие слово произносил уже мой голос. Это слово въедалось в мою голове всё сильнее и сильнее. Я зло сжал губы и резко поднял голову. Меня всё сильнее начинало это раздражать и, скорее всего, в этот момент я пришел к пику. Я хотел рвать и метать всё подряд, избавиться от этого голоса и вернуться обратно к просмотру за прохожими. Но, вся моя уверенность быстро улетучилась, стоило моему взгляду соприкоснуться с вещами, которые так же безнадежно валялись на кафеле, как и я, из-за моего неудачного эксперимента; стоило мне заметить черную инвалидную коляску. Мысли вновь унеслись в меланхолию. Я фыркнул, и отвел взгляд, не в силах холодно смотреть на предметы, которые явно доказывали, что я слабый и беспомощный. Опустив взор в пол, я принялся думать о своей возлюбленной. Я — инвалид. Даже если я буду ей нужен, она однако не сможет быть счастливой со мной. Да и я — никак не хочу обременять её такой тяжелой ношей, как я. Я ведь понимаю, что быть инвалидом — сложно, а быть женой/девушкой/матерью инвалида — куда сложнее. Мне бы хотелось всячески проявлять свою любовь, по отношению к ней, но, я просто буду не в силах делать какие-то героические поступки. Я не смогу даже на руки её взять, а, позвольте, каждой женщине хотелось бы, чтобы её носили на руках. Мне хочется делать ей такие простые мелочи; дарить подарки, огромные букеты с цветами; водить её в ресторан. Но, я просто не смогу этого сделать, так как в таком положении, — ничтожен. Конечно, сидеть на шее у родителей — тоже не лучший вариант, но, я не хочу доставлять своей девушке, а, в последствии, и жене, неудобства. Она достойна лучшего. Намного лучшего. «Отпусти её» — снова прозвучал голос, но, теперь мужской бас был тише, более спокойнее, да и вообще звучал иначе — с пониманием? —, будто теперь был призван помочь мне, а не ввести в депрессию. Я лишь смиренно выдохнул, не ответив, точнее — просто не придумав ответ. Отпираться я, конечно, и не думал. Как бы мне не хотелось, мне нужно отпустить ту, которую я люблю. Я должен отпустить её, чтобы ей — да и мне, собственно — стало легче. Но, выступал новый вопрос: как это сделать? Я могу оскорбить её, задеть — сделать так, чтобы она сама приняла решение уйти из моей жизни. Конечно, я и не собирался делать так, чтобы она считала меня доблестным рыцарем — пускай считает конченным ублюдок. Это, хотя бы, правда. «Исчезни из её жизни! ИСЧЕЗНИ!» Голос снова стал грубоватым, и произносился на повышенных тонах. Мужской бас, хриплый и прокуренный, звучал столь неприятно в голове, что в висках невольно забило. Тем не менее, голос давал мне подсказки и, наплевав на боль, которая, со временем, незаметно исчезла, я принялся обдумывать его слова. Исчезнуть? Я, чего видимо и хотел голос, серьёзно задумался над этим, проговаривая в своей голове это слово ещё и ещё. Исчезнуть. Это, всё же, не плохой план. Я должен исчезнуть из жизни своей первой любви. И, пускай я понимал это изначально, возникал уже знакомый вопрос — как это сделать? Значительно задумавшись, я провел взглядом по кафелю, на котором были разбросаны всяческие вещи, самого разного предназначения. Одеколоны, косметика, щетки, зубная паста, пена.. бритвы. Взгляд так и зацепился за невинную бритву, и я буквально прожигал её глазами. В голове промелькнула безумная мысль, и я схватил бритву отца — благо, она находилась не далеко, буквально рядом со мной. Стоило той оказаться у меня в руках, как я принялся её разглядывать. Практически сразу я подметил, что лезвие сменное, а значит его легко можно извлечь. Аккуратно, стараясь заранее не порезаться, я достал лезвие и скептически осмотрел его, держа практически за край. Я был разочарован — лезвием пользовались давно, и сие лезвие нужно было уже давно заменить на другое. Вздохнув, я откинул испорченное лезвие в сторону и принялся вновь осматривать кафель, только теперь уж ища определенную вещь — набор со сменными лезвиями, которые, скорее всего, тоже хранились на раковине и его я тоже мог повалить на пол. После длительного осмотра, я наконец-то нашел их, и моё лицо пронзила довольная ухмылка, всё так же похожая на оскал. Только вот теперь коробка находилась достаточно далеко, поэтому мне стоило многих усилий, чтобы достать коробку. И стоило лезвиям оказаться у меня в руках, как я быстро открыл коробочку и извлек первое попавшееся — теперь уже пренебрегая осторожностью. Лезвие и вправду оказалось не использованным — сверкающее, такое, что я мог увидеть собственное отражение, совсем новенькое. Оскал заискрился ещё сильнее, всё отдаленнее напоминая улыбку, в глазах заблестел лихорадочный блеск, а где-то внутри я чувствовал, как доволен собой. Безгранично доволен. «Отлично! Теперь проведи по венам. Только по венам!» Я снова услышал голос в своей голове. Боже, я поддаюсь ему, серьёзно? Мой ум ещё не мог обработать ту информацию, что я поддаюсь какому-то странному голосу, но, я, право, верил, что делаю это ради счастья своей любимой и, собственно, спокойствия своей души. В очередной раз калечу себя. Голос заметно ликовал, только почему-то решил предупредить меня — «Режь только по венам». Можно порезать что-то ещё? Нет, это будет глупо, я хочу быстрой смерти. Намного быстрой. Лишь послушно кивнув, я аккуратно провел лезвием по венам. Небольшая рана даже не наполнилась кровью. Видимо, я совсем забыл, как это делается. Меня бы высмеяли все убийцы — такой профессионал, а не может разрезать вены. Может, я просто боюсь? «Сильнее. Дави сильнее!» Голос в очередной раз дал мне подсказку и мне, отчего-то, показалось, что он просто с нетерпением наблюдает за тем, что я делаю. Он так сильно хочет, чтобы я исчез? Я насколько омерзителен, ненавистен и мерзок для него? Нет, стоп. Я даже не должен задавать подобные вопросы — я делаю это ради собственного спокойствия. Выдохнув, я послушно надавил на то место сильнее, и кровь аккуратно потекла из ранения, стекая по руке и падая на кафель. Лезвие немного испачкалось и я, будто испугавшись, быстро отвел его от уже весомой раны. Я внимательно смотрелся в кровь. Красивая. А я и забыл, как она выглядит. Совсем забыл. Ведь, мне всегда нравилась кровь. «Ещё! Ещё! Ещё!» Резко вскричал голос. Он ликовал в моей голове. Мне показалось, что теперь он стал похожим на ребенка, который был доволен тем, что делают перед ним и просил продолжения. И мне, почему-то, хотелось удовлетворить этого веселого ребенка. Пускай, я никогда не любил детей. Снова сверкнув ровным рядом белых зубов, я провел по венам ещё и ещё, давя на лезвие сильнее с каждым разом. С новым порезом крови становилось всё больше и больше. Уже через несколько минут запястье, да и, в принципе, вся левая рука, превратились в кровавое месиво. Красивая алая жидкость в огромных количествах стекала по моей руке, пачкая не только лезвие, но и кафель. Как странно было видеть, что доскональная и чистая голубизна постепенно заполняется новыми, прекрасными красками. Это вызывало у меня восхищение. Ладонь так же заполнилась кровью, а между пальцами жидкость находила выход и стекала прочь. Самое странное, что было в этой ситуации, и то, что я заметил не сразу — боль, а точнее, полное отсутствие боли. Я чувствовал, как прижимаю лезвие к белоснежной коже, как двигаю лезвие по ней и то, как постепенно вытекает кровь, но, я не чувствовал самой боли. Это казалось естественным и, отдаленно, приятным. В моей памяти невольно сплывали моменты прошлое жизни, тогда, когда я не достиг и подросткового возраста, а уже убивал. Нелепо, глупо и, в то же время, жестоко. Я получал массу удовольствия от убийств, такое же удовлетворение я чувствовал и сейчас, глядя на свои окровавленные запястья. Мне вспомнились так же мои жертвы: каждая, стоило мне начать свои легкие пытки, кричала и извивалась, моля меня о пощаде. Но, видимо сейчас, в моем случаи, что-то было не так, ибо я совсем не ощущал этой волны боли. Возможно, оно и к лучшему.. «Вот видишь, совсем и не страшно!» Резко вскричал голос в моей голове, о котором я успел позабыть — так долго он молчал и наблюдал за моими действиями. Голос прозвучал слишком громко и довольно, но, уже не напоминал ребяческий голос, и снова приобрел свою хрипоту. От неожиданности я вздрогнул и мурашки прошлись по моему телу, отчего я невольно оскалился. Вспомнив про это странное явление — голос в моей голове, совсем не напоминающий мой личный — у меня в голове закралась странная мысль: что если голос — а точнее, его обладатель — сделал так, чтобы я не ощущал боли? Что же, тогда спасибо тебе, дружище.. «Ведь правда: кровь — это самое красивое, что есть человеке, верно? А в таком ничтожестве, как ты — уж точно. Давай, не смей держать эту красоту в себе — у тебя есть ещё вторая рука, в которой столько красоты!» Настаивал голос, стараясь и задобрить меня, чтобы я выполнял его просьбы, и одновременно оскорбить, напоминая почему именно я делаю это. Потому, что я — ничтожество, и должен освободить свою возлюбленную от себя, оков своей собственной любви. Да и вообще, этому миру будет легче, если меня не станет. Шумно выдохнув воздух через ноздри, я взял новое лезвие — старое было уже всё в крови левой руки, а мне хотелось, чтобы красота из вен правой, не смешалась с красотой из вен левой. Преодолевая всякий дискомфорт и всё так же не ощущая боли, я аккуратно провел по венам на правой руке. Кровь хлынула и я вновь осознал — как же она красива. Я проводил лезвием по коже ещё раз и ещё раз, довольствуясь тем, как быстро рука заполняется кровью. Никакой боли, лишь удовольствие. В моих глазах невольно заблестел безумный огонек, я приставил лезвие к коже и, сильно надавив, наблюдал за тем, как резко хлынула кровь, из ещё не сильной раны. Так же давя, я провел лезвие далее, делая надрез. Сия рана вышла больше, чем все остальные и удовлетворения от неё я, собственно, получил больше. С рукой я не мучался долго, и так же быстро, как и предыдущая, она превратилась в кровавое месиво. Я, довольный проделанной работой, откинул лезвие в сторону, наблюдая за тем, как кровь стекает по руке, попадая на кафель и украшая его голубизну. Ладонь так же, как и на левой руке, заполнилась кровью. Голос вновь подал знак и похвалил меня. Меня же радовало то, что я слышал в его голосе нотки радость и удовлетворения. Значит, я правда оказался молодцом и всё сделал правильно. Осталось совсем немного времени и я — умру. Несколько минут я освобожу этот мир от такого ничтожества, как я. Я постарался улыбнуться, и вновь лицо пронзил оскал. Почему-то голос стал для меня кем-то вроде отца, которого я хотел радовать правильными действиями и получать за это похвалу — это, однако, грело сердце. «Ты любишь её?» Резко произнес голос. Он звучал холодно-спокойно, будто бездушно. Будто я не сделал ещё ничего, что могло бы его радовать. Будто я не удовлетворил ни одну его просьбу, и ему, мягко говоря, было плевать на меня. На меня самого, и то, что я сижу с окровавленными руками и разрезанными венами. Это немного обозлило меня, но, я решил всё таки привлечь внимание к вопросу. Люблю ли? К чему такие вопросы? От них мне становилось так же плохо, как несколько минут назад — я снова почувствовал крепкие объятья безысходности. Та снова накрыла меня своей пеленой, возвращаясь в реальность. Оскал сошел с губ и я опустил гетерохромные глаза, бросая взгляд на кровь, которая уже не забавляла. ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤ— Немыслимо.. Тихо промолвил я, выдавливая из себя эти слова. Больно. Это не физическая боль, это сильнее, намного сильнее — душевная. Душевную боль не может убрать какой-то голос из нашей головы, голос, который наставляет нас на что-то необдуманное. Я снова уставился на свои запястья. Только сейчас, после всего проделанного, я осознал — как глупо я поступил. Сбежал от проблем — это не значит, что я решил их. Сбегают слабаки, коим я оказался. Нет, я не ничтожество, хуже — слабак, который не смог решить такую легкую проблему: поговорить по душам с девушкой и, в конце концов, разъяснить всё, что между нами есть, было и будет. Я склонил голову, опираясь руками о кафель — всё это время я сидел на коленях —, сцепив зубы. Я не хочу ощущать эту боль, лучше я буду чувствовать физическую — она намного слабее. В голове, своим голосом, я вновь и вновь повторял "немыслимо", что въелось мне в голову. Я немыслимо любил ту блондинку, с черным градиентов в волосах и голубыми глазами. Даже не любил — это слишком маленькое слово, чтобы описать мои чувства. Я обожал её, я жил, мечтая о том, что мы будем вместе. И только сейчас, когда я практически потерял её — я осознаю, насколько сильно она мне дорога. Да, ей бы было сложно со мной, но, бывали же случаи, когда инвалиды таки вставали на ноги и шли, жили той же жизнью, до происшествия. Я так быстро сдался и поддался какому-то нелепому глюку, который просто был игрой моего бурного воображения. Немыслимо. Я смотрел на искалеченные запястья и всё повторял это слово, шевеля губами. Кафель был заполнен кровью, футболка и штаны так же были пропитаны этой жидкостью, да и, собственно, я сам — сидел в луже собственной крови. Я чувствовал себя разбитым, видя всё это. Был подавлен сильнее, чем прежде. Я сделал ужасную вещь — покончил с собой, так и не разобравшись во всем; обрек родителей на постоянные укоры, что они — замечательные родители — не уследили за мной и я — ужасный сын — покончил с собой; я наступил на те же грабли, поддался прошлому и уже не имел права заполучить второй — третий — шанс, на то, что бы, якобы, начать жизнь заново. С моих губ снова слетело — «немыслимо», и я сжал уста. ㅤㅤㅤㅤㅤㅤ ㅤ *ㅤㅤㅤㅤㅤ *ㅤㅤㅤㅤㅤ * — Спустя несколько минут — «Не смей этого делать, жалкое ничтожество!» Вот уже несколько минут подряд бушевал голос в моей голове, стараясь остановить меня. Но, я поставил перед собой цель и — теперь-то — дойду до конца, а не буду убегать от исполнения. Игнорируя все угрозы, которые летели в мою сторону, наряду с оскорблениями, я шел дальше. Я сделал огромную ошибку, самую большую, что была в моей жизни — не считая подобной, которую я сделал десять лет назад. Мне нужно было исправить её и теперь я шел только ради этого. Я должен исправить её сейчас, пока у меня ещё есть для этого время. И я должен был успеть, так как время-то заканчивалось. За эти несколько минут я нашел в себе силы подняться, опираясь о стенку в ванной и выйди из комнаты, чтобы добраться до своей и закончить дело. Опираясь рукой о стену, и еле передвигая ногами, при этом оставляя кровавые следы за собой и продолжая изливаться кровью, я добрался до комнаты. Голос продолжал негодовать, но, ухмылка уже появилась на моем лице — потребовалось много сил, чтобы просто улыбнуться. Я быстро дошел до кровати и буквально уволился на неё. Лихорадочно дергая рукой, я нащупал ручку и где-то неподалеку нашел бумажку — зрение ухудшилось и разум постепенно туманился. Я облокотился на тумбочку и принялся записывать те слова, которые успел придумать на ходу. Я должен оставить предсмертную записку, чтобы объясниться перед родителями; чтобы они не винили себя в том, что я покончил с собой; чтобы наконец-то признаться возлюбленной так — через бумагу и буквы, и пожелать ей счастья, — того счастья, которого она достойна. Буквы лихорадочно скакали и порхали в воздухе, но, я старался писать разборчивее, чтобы мою записку поняли. «Щенок!» Взвыл голос, раздраженно кидая в мою сторону оскорбления. Но, я лишь улыбался, чувствую, как на сердце, в последние минуты, становится тепло. Стоило мне дописать последнее предложение, как боль резко пронзила моё тело. Не душевная, та самая, которую я долго ждал — физическая. Обладатель голоса собрал боль, которую я принес себе в течении всего этого вечера и сейчас скинул всё на меня. Я дико закричал, чувствую, как мои запястья жутко болят, как всё тело пронзается болью, как постепенно становится не хватать голоса. Теряя самоконтроль и равновесие, я падаю на пол, благополучно свалившись с кровати. На полу я продолжаю извиваться, стараясь как-то спрятаться от этой жуткой боли, которая с каждым разом становится всё сильнее и сильнее. Голос постепенно становится тише, я начинаю срывать его. Слезы резво хлынули из глаз, смешиваясь с кровью, и превращаясь в красную жидкость. Сцепив зубы, я нахожу силы открыть глаза. Записка, которую я писал, лежит рядом со мной и постепенно заполняется кровью. Нет, она должна сохраниться до прихода родителей.. или моей возлюбленной. Аккуратно взяв её, и найдя силы двинуть рукой, я отложил её в сторону. Сердце забилось сильнее, я почувствовал, как что-то душит меня. «Ты добился своего. Ты — сам себя убил.» Это было последнее, что я слышал. Голос, то есть тот самый мужской бас, наконец-то принял знакомый облик. Я услышал его, и узнал. Да и вообще, было бы глупо если бы я не узнал.. собственный голос. ㅤㅤㅤㅤㅤㅤ ㅤ *ㅤㅤㅤㅤㅤ *ㅤㅤㅤㅤㅤ * — Час спустя — ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤ— Намэ? Намэ, детка, что ты тут делаешь? Долго ты тут стоишь? Женщина быстро подходит к собственному дому и с удивлением смотрит на блондинку, стоящею перед дверью. Она ещё издалека заметила, что кто-то упорно звонит в дверной звонок, но, увидеть здесь именно эту девушку было странно. Хотя, вполне ожидаемо. Всё же эта девица и её сын.. общаются, и, кажется, любые запреты, которые дают родители обеих сторон, не являются помехой для этих двоих. Они общались ещё в раннем детстве, стоило только маленькому, несмышленому — как казалось его матери — мальчику ступить на территорию родной страны. Блонди стала его лучшей и единственной подругой, впрочем, это сохранилось и по сей день. Её взволновало то, что парень не открывал дверь — возможно, он просто не услышал? ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤ— Я пообещала Лидану зайти к нему, но, он не открывает дверь. Я звоню уже третий час. Вообще.. я принесла ему немного сладостей — знаю, они раздражают его, но, он говорил, что ему они нравятся. Девушка немного холодно произнесла первую часть первой своей фразы, но, потом, немного смягчив голос, спрятала голубые глаза, подобные небу в погожий день, в траве. Видимо, привычка смотреть в пол — досталась ей от отца. Женщина улыбнулась, вспоминая отца блондинки в её годы. Такой замкнутый, но, как же сильно он любил мать этой девушки, которая в последствии стала его женой, подарив два замечательных ребенка — сына и дочку. Она почувствовала, как чья-то крепкая рука осела на её плече, и, повернувшись, заметила его мужа. Да, когда они были молоды, у них часто случались мелкие ссоры, но, они были счастливы. Не всегда, но, были. Возможно, их жизнь сложилась бы иначе, если бы женщина не сбежала с неродившимся ещё ребенком в Англию, к своей тетушке. Думать об этом было немного драматично и она поспешно вернулась взглядом к девушке, которая уже показывала те сладости, которые купила ради своего друга. А ведь его мать даже не подозревала, что ему нравится сладкое.. ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤ— Твои родители не ободрят это. На выдохе произнесла женщина, опуская взгляд в пол, вспоминая недавнею ссору, где были задеты дети обоих сторон. Почему всё сложилось именно так? Она чувствовала, что в этом, неотъемлемо, есть её вина — она не уследила за сыном, это она сбежала в другую страну от друзей, мужа и, собственно, проблем. А сейчас у неё появились проблемы покрупнее, от которых уж точно не убежишь. Девушка же, на такое заявление, лишь хмыкнула, спокойно прикрывая пакет со сладостями и отводя взгляд. Снова гены отца. Женщина лишь вздохнула — сложно спорить с дочерью своих лучших друзей, в которой сохранены харизматичность и упрямство от матери, и стойкость от отца. Она спокойно прошла вперед и, открыв дверь, впустила изначально девушку, а после зашла сама. Последним прошел её муж, который, в последствии, закрыл дверь. Не медля, блондинка быстро сняла обувь и помчалась на второй этаж — уж она-то точно знала, где именно находится парень. Поднявшись по лестнице, она замерла, с расширенными глазами и суженными зрачками — перед ней тянулась линия из крови, а на стене были отчетливо видны кровавые отпечатки рук. Изогнув бровь, она повернулась назад, чтобы глянуть на родителей парня — те спокойно находились на кухне, где хозяйка готовила ужин. Сглотнув, девушка направилась по линии и отпечаткам, и тем самым добралась до цели — комната её друга. Отпечатки именно вели по направлению из ванной в комнату, и никак иначе. Дверь была немного прикрыта. ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤ— Лидан?.. Тихо прошептала та, боясь спугнуть кого-нибудь или резко испугаться самой. Она приоткрыла дверь, чтобы заглянуть в комнату и просунула в щель голову, боясь зайти сразу. И не зря. Увидев, как в луже собственной крови лежит её друг, она испугалась и громко закричала. Даже не стараясь разобраться, слезы быстро хлынули с её глаз — это было самое ужасное, что она могла ожидать. Не медля и больше не остерегаясь чего-либо, та быстро кинулась в комнату, сразу же падая на колени и пачкая шикарное платье, в котором она была после важной встречи, в кровь. Она старалась осмотреть парня, но, единственное, что привлекало внимание — огромное количество крови. Кровь-кровь-кровь. Везде попадалась лишь она. Только после девушка схватила руку парня, и только после поняла — вены. Он разрезал себе вены. Страшно было представить, какую боль он испытывал. И не только физическую. Она боялась, как бы друг не покончил с собой и потому приходила каждый день к нему, подбадривала и заряжала позитивом. Если бы она не послушала отца и не пошла на фестиваль. Зря, всё зря.. ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤ— Намэ?.. Она услышала голос матери этого парня позади себя и, повернувшись, вцепилась в неё взглядом. Глаза заметно покраснели от слез. Матери потребовалось немного времени, чтобы заглянуть за спину блондинки и тогда её глаза так же расширились, наполняясь ужасом. Всхлипнув, блондинка поднялась, сжимая в руках записку, которую она успела найти, и быстро подскочила к женщине, обнимая её за шею. Отец парня опустил глаза и поспешил выйти. Далее послышались его ругательства из ванной — видимо, он нашел остальные отметины крови. Чуть позже слышно было то, как того жутко рвет — видимо, при виде окровавленного сына, с буквально распоротыми запястьями ему стало не хорошо.. ㅤㅤㅤㅤㅤㅤ ㅤ *ㅤㅤㅤㅤㅤ *ㅤㅤㅤㅤㅤ *

«Здравствуйте, моя семья. Я уверен, что вы будете читать это все вместе, или, хотя бы, перечитывать. Если вы это читаете — меня наверняка нет живых. Меня, в любом случаи, не будет в живых, так как времени осталось совсем мало. Я сделал одну большую ошибку, которую не нужно было делать вообще. Я снова совершил суицид, верно. Просто поддался депрессии. Не судите меня сильно, — всё равно я буду ещё не раз осужден — у меня была сложная ситуация. Я был подавлен, но, прошу — в этом нет вашей вины. Я сам виноват. Пока у меня есть время, я хочу сказать пару слов: вы все мне дороги. Мне дорога ты, мама, дорог ты, отец, дорога ты, моя любимая сестричка. Я не успел восстановить с вами отношения, но, прекрасно понимаю, что вы все очень сильно меня любите. И, поверьте, я тоже вас люблю, потому, что вы — родные мне люди. Мне очень жаль, что я понял это слишком поздно и не сумел вовремя разобраться с мыслями. Как говориться: «только потеряв, осознаем важность». Я прошу вас не скорбить обо мне, ибо мне будет сложнее видеть то, как вы страдаете. Так же, я хотел бы выделить пару строк ещё для одной важной составляющей в моей жизни: моей первой и единственной любви. Дорогая Намэ, я очень сильно люблю тебя. Настолько сильно, что каждый день, просыпая, первое, о чем я думал — была ты. Когда я заставлял себя есть, я думал, что делаю это ради тебя, что ты, когда в очередной раз придешь ко мне, видела меня здоровым. Не совсем, конечно, здоровым, но.. Ты не представляешь, как дороги мне были те моменты, которые ты проводила рядом со мной. Я, подобно искусному фотографу, запоминал твою улыбку, то, как мило ты смеешься, то, как блестят твои глаза, когда ты говоришь о том, что тебе нравится. И потом, будто фотографии, я пересматривал эти воспоминания. Ты особенная — ты тратила время каждого своего дня, чтобы прийти к пустышке, как я, и провести время в его компании. Я не умел точно выражать свои эмоции, да и не умею. Но, рядом с тобой мне было спокойно. Мне хотелось, что я — защищал и успокаивал тебя, а не ты — меня. Но, так сложилась моя судьба. Я просто уверен, что я не первый человек, который признается тебе в любви и, возможно, для тебя я — просто друг. Прости, если когда-то я поступил не так. Но, мне, возможно, можно простить мои ошибки — ты была первая, кого я так сильно полюбил. Просто ответь: «ты любишь меня?» В любом случаи.. Будь счастлива, пожалуйста. Мои дорогие и любимые. Простите меня за то, что я бросил вас, обрекая на более сложную жизнь. Но, послушайте меня: никогда не сдавайтесь. «Не сдавайся, держись и у тебя всё получиться!» — сказал мне мой отец. Но, видимо, я был плохим учеником. Так же, если вам когда-нибудь покажется, что вы выглядите плохо — особенно девушкам —, запомните: «Ни один человек на свете, будь то женщина или мужчина, не видит себя в зеркале таким, каков он есть на самом деле». И, пожалуйста, пользуясь моим случаем — признавайтесь любимым. Странно, каких только путей мы не выбираем, чтобы скрыть свои истинные чувства. У меня была мечта. Мечта быть счастливой со своей любимой. Но, я пренебрегал ею. Я играл своими мечтами.. а потом, мечты начали играть мной. На этом, пожалуй, всё, ибо времени у меня больше нет и не будет. Помните, что кто-то, где-то точно любит Вас. По крайней мере, это, наверняка, буду я..»

ㅤ *ㅤㅤㅤㅤㅤ *ㅤㅤㅤㅤㅤ * Девушка замолчала. Письмо было оборвано и, возможно, какие-то слово там были ещё написаны, но, кровь слишком сильно залила листок в конце. Отложив записку, она подняла взгляд на женщину, которая сидела возле неё. Убитая горем мать прикрыла ладонями своё лицо и принялась рыдать. Были слышны лишь всхлипы, и дерганье её плеч выдавало то, как сильно она рыдает. Опустив взгляд, блондинка перевела глаза на десятилетнею сестру парня, которая, так же потупив взор своих синих очей в пол, сжимала край своего платья, в которой отправилась сегодня к подруге. Возможно, если бы она не ушла к подруге — брат был бы сейчас живой и, как всегда, сидел в углу своей комнаты, вместе с этой девушкой, и смеялся. Только с блондинкой он был рад проводить часы. Вздохнув ещё тяжелее, блонди повела взгляд в сторону отца парня, который стоял возле двери и, видимо о чем-то задумавшись, прятал взгляд в пол. Точно как её отец. Руки мужчины были сложены на грудной клетке. Сдав вдох и выдох, она снова взяла письмо в руки. Пустые строки, в которых совсем немногое осталось от парня, которого она знала.. и любила. Конечно же, если бы он признался ей не через пустой лист бумаги, с корявыми буквами — она бы с радостью ответила взаимностью. Ведь девушка, будучи ещё совсем маленькой, глупенькой девочкой, повстречала свою первую любовь, которая осталась в её сердце навсегда. Она немного наклонилась, чтобы глянуть на парня, который уже лежал в своей постели, накрытый одеялом и вымытый от крови. Сейчас казалось, что он спит — спокойствие, в которым застыло его лицо внушало это ей. Она хотела подойти и поцеловать его в лоб, пожелать спокойной ночи и, как всегда, пообещать, что несомненно придет завтра. Но, он был мертв. Это сложно было понять. Его губы были немного сжаты, видимо — боль заставляла его кричать. Волосы были растрепаны, а пару прядей выбились из челки и упали на глаза. Его глаза.. первое, что сразу попалось под взор девушки. Гетерохромные глаза — одно око было кораллового цвета, и плавно переходило в голубоватый; другое же было кремового и плавно переходило в алый. Сейчас они были закрыты и девушка не могла увидеть их, хотя, так хотелось. Сделав глубокий вдох и тяжело выдохнув, девица снова глянула в письмо, а именно на те строки, которые посвящались исключительно ей. «Ты любишь меня?» — мелькнуло перед её глазами и она, потупив взгляд, невольно сжала губы. Боль. Душевная боль пробилась в её сердце. Краем глаза она посмотрела на "спящего" парня, и боль сильнее ударила в сердце. «Будь счастлива.» — прозвучало у неё в голове, будто в голову проник парень. Его приятный голос пустил мурашки по коже девушки и та, приободрившись, посмотрела на парня. Нет, он всё так же "спит". Правдоподобно спит. Сжав письмо, та отвела взгляд в сторону и почувствовала, как горячие слезы обжигают её щеки. Так, любит ли она его?..

ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤ— Немыслимо..

ㅤㅤㅤㅤㅤㅤ ㅤ *ㅤㅤㅤㅤㅤ *ㅤㅤㅤㅤㅤ * *Ксо — с японского "черт", "дерьмо".