Zwischenwelt

Zwischenwelt. Z-w-i-s-c-h-e-n-w-e-l-t. Ныряю в это слово с головой, и удара сердца хватает, чтобы проскочить дистанцию от свистящего начала к шипящей серединке, а затем поставить решительную точку в конце – мягкую, замирающую на зубах и кончике языка приятным послевкусием. В немецком языке есть своеобразная красота, каким бы беспорядочным нагромождением букв он ни казался на первый взгляд. Всё на своих местах, всё гармонично, прямо и открыто. Идеальный инструмент для воздвижения словесного рая. Промежуточный мир. Так переводится это завораживающе красивое слово. Zwi-schen-welt. Взмах косы, свист тонкой плети, змеиная судорога. Взмах косы. Вслушиваюсь. Вижу слепящее вечернее солнце, клонящееся к горизонту, не видному за кронами деревьев, - где-то там, далеко, на севере. Чувствую запах свежескошенной травы, оседающей на землю безжизненными зелёными лезвиями-стебельками. Божья коровка щекочет руку, распахивая двойные крылья в белую точку. Следующий. И вся жизнь – в этом взмахе. Лезвие рассекает густой, жаркий воздух (zwi-), опускаясь вниз (-schen-) и срезая пыльные стебли травы (-welt). До того цельно, до того невыразимо блаженно чувствуешь себя в этот момент, что готов душу свою подставить под эту острую косу, дать рассечь её, разрубить надвое и оказаться в этом промежутке между двумя частями – в промежуточном мире. И последним услышанным словом – в пении косы, в стрекоте кузнечиков, в свисте распалённого воздуха – будет: zwischenwelt. Свист тонкой плети. Пахнет солью, кровью и потом. На губах – металлический привкус боли и наслаждения. В лицо бьёт порыв холодного ветра, подхватывающий на крылья все мысли, слова и намерения; бьёт долго и остервенело, не давая сделать новый вдох, заставляя мир перед глазами чернеть и мутиться в зыбкой нереальности. На грани. В промежутке. Свистит бич, вступая в губительный союз с северным ветром. Резко касается кожи, оставляя по себе кровоточащий след, но боль апатично плавает в небытии, не желая подчиняться наглым попыткам силой вытащить её наружу. Из промежутка. Кнут взмывает в воздух вновь, и за это мгновение, урванное у реальности, клочок пылающего сознания успевает рвануться вверх, вслед за плетью, встретить в высшей точке сопротивление (zwi-); как подбитая птица, рухнуть камнем вниз (-schen-) и замереть без движения у моих ног (-welt). Позволить бы плети обвить горло, – до черноты в глазах и белого шума в ушах – и последним словом в жизни услышать: zwischenwelt. Змеиная судорога. И смертельный яд, застывший двумя крошечными каплями на зубах. Змея бросается к моему оцепенению, готовая впиться в мой страх, впрыснуть отраву в моё отвращение и триумфально замереть над трупом моего болезненного пристрастия к красоте. В последнем себе отказать не могу, глядя в ненавидящие – бессмысленно, бесцельно, но естественно – глаза-бусинки. Хочу слышать до мельчайших подробностей, как змея срывается с места (zwi-), чешуйчатой тенью скользит по земле, разевая пасть (-schen-), и вонзает в мои атрофированные чувства острые зубы (-welt). … или… Рвануться навстречу, перехватить у самого горла извивающуюся змею, впиваясь напряжёнными до боли пальцами в гибкое горло (zwi-); сдавить её глотку, едва чувствуя стук гибнущего сердца и шорох бьющегося в судороге тела (-schen-); наконец – отпустить и поставить точку, бросая труп на тёплый северный песок (-welt). И застыть в промежутке между жизнью и смертью, между невинностью и ощерившейся совестью, между чистотой и убийством (пусть мелким, пусть смешным, пусть таким, каких совершается ежеминутно тысячи, и таким, после которых не остаётся свежих могил). Так или иначе, последнее слово – за неповторимым: zwischenwelt. Трижды подряд оказываюсь в единственном подлиннике, с которого пишутся все портреты реальности и за которым гонятся гедонисты, пытаясь заставить мир замереть и умереть в этом прекрасном промежуточном моменте абсолютной, а оттого пугающей завершённости. А затем – беру перо и вывожу на широком зелёном листе, выцарапываю на стволе могучего дуба, вырисовываю на песчаном островке одно слово. Zwischenwelt. И вижу в озорном, будто недописанном зигзаге «z», в агрессивных углах «w», оборванных по краям; в догорающей свече «i», в змеином изгибе «s», в сияющем полумесяце «c», в тёмной громаде башни «h», в цикличном полуколесе «e», безжалостном оборванном на трёх четвертях круга; в тошнотворно благоразумном «n», всё в тех же рваных углах «w», в очередном изуродованном солнце «e», в стройном тополе «l»; в поваленном кресте «t», на котором распинают все остальные ненужные звуки (ведь всё сказано в одном-единственном слове!)... Вижу промежуточный мир, цельный и прекрасный в своём пойманном моменте… И перечёркиваю. Одним решительным движением измотанного пера. А всё равно ведь слышу в шелесте и скрипе последнее слово, замершее в своём мирке, когда все слова на земле сгорают в пламени за ненадобностью; вижу свою эпитафию, своё мучительное упоение; вижу, слышу, чувствую и осязаю (поразительно – всё разом) собственный рай, воздвигнутый двенадцатью буквами немецкого алфавита. Zwischenwelt. И никак иначе.