Эстетика потерянного

Щелчок зажигалки. Это который? Третий? Я сбился со счёта ещё на первой затяжке, когда тело стало легче, и пришло ощущение, будто бы мысли покинули даже самые уютные переулки города, называемого моим сознанием. Громко сказано, да? И я посмеялся бы над этой чепухой завтра утром, хотя едва ли вспомню об этом через десять минут. Медленное тление и кошки, царапающие горло. Третий лишний, ты правда не чувствуешь? Кайл? Рыжий затягивается едким дымом, который куда гуще и горче дыма сигарет, которые он, кстати, отрицает. Сомкнутые веки, дрожащие ресницы, секунд десять он не выдыхает, и я задерживаю дыхание вместе с ним. Приближаюсь к его лицу настолько, чтобы губами ощутить тепло дыма, согретого в несчастных лёгких шаткого любителя пригубить эту дурость. - Будет плохо, Кайл, – выдаю я, демонстрируя хромающую дикцию. - Но хорошо сейчас, – он улыбается, а я - зачем-то - улыбаюсь ему. Он так похож на тех людей, которые пьют до тех пор, пока их ноги не потеряют землю, а комната не потеряет свои резкие очертания, пока не сделают что-то, о чём пожалеют позже, потеряв контроль над собой. Такие люди совершенно не умеют пить, вернее - не умеют найти нужный момент, чтобы остановиться. Точно так же я и Кайл - мы не умеем многих вещей, чёрт возьми. Рыжий не умеет курить траву, а я - я не умею найти себе место – остановиться где-то, на чём-то, остаться с кем-то, мне всегда кажется, что я прошёл только полпути и до привала ещё далеко. Любовь и дружба, секс и одноразовые знакомства - я так часто не могу отличить одно от другого, будто бы, чтобы разобраться в этих элементарных вещах, мне не хватает каких-то знаний, будто бы в этом есть какая-то наука, которая мне чужда. Да и эти простые вещи не так просты, когда твоя жизнь для тебя — это дальний путь, где ты сам боишься найти привал. Это я к чему? Да, Кайл не умеет курить траву. - Кенни. – Меня передёргивает, я поднимаю туманный взгляд и встречаюсь с другим туманным взглядом. Рыжий протягивает мне скрутку. – О чём ты там бормочешь? - Размышляю вслух на крайне философские темы. – Я беру у него чёртов косяк и слегка приминаю пальцами то место, где у нормальных сигарет находится фильтр. - А кажется, что несёшь полную чушь. И, может быть, я поспорил бы с ним, если бы помнил, о чём я вообще бурчал себе под нос. Чёрт, постоянно сбивающиеся мысли напрягают. Пожимаю плечами, опуская взгляд на скрутку: - Ты прав, чушь. – Тушу её о прожжённый линолеум моей комнаты, а после мну её между пальцев. Пусть он злится, но третий лишний. - Не собираюсь убирать тут за тобой, когда ты всё вокруг обблюёшь. – Ловлю его недовольный взгляд и непонимание в глазах. - Я мог бы воспользоваться окном, Кен. Да уж, в моей коммуналке сложновато с сортиром, временами. Но дело даже не в линолеуме, нет, я не знаю, в чём дело, просто меня тошнит от вида упоротого в хлам Кайла вечером и страшно бледного с банкой воды в обнимку по утру. Тошнит от того, что он так похож на меня, но больше всего - от того, что это всё, что есть между нами - похожесть в отвратительных состояниях. Нет, мы ведь когда-то были друзьями, мы что-то значили, наша дружба была священным даром, который мы не сберегли. И это не сентиментальная чушь, ведь правда? - Ке-ен, – Брофловски машет ладонью у меня перед глазами. – Ты опять бормочешь. - Опять чушь? – усмехаюсь я. - Что-то про священный дар. - Это о нашей дружбе, – честно признаюсь я. Брофловски хмурит брови, пытаясь, видимо, понять, как связаны между собой эти два понятия. - Не напрягайся, – едко выдаю я. Не знаю, зачем я разозлил сейчас сам себя, но хочется продолжать. - Мы променяли её на кое-что получше. – Да, я знаю, что в этом не одна вина Кайла, да и вообще - он когда-то взывал к моему благоразумию, пока я не научил его правильно скручивать и правильно затягиваться. - То есть, теперь хороший из нас ты? – Взгляд Брофловски всё ещё туманный, но в нём блестит нечто трезвое и полное злобы. На самом деле - стоило подумать дважды, прежде чем закипать. Я просто злюсь за то, что он ни в чём не виноват, злюсь за то, что он был недостаточно моралфагом, за то, что он сделал это, чтобы как-то сохранить нашу дружбу, а в итоге помог мне всё проебать. Я поднимаю взгляд к потолку и вижу его сквозь смог, который в темноте особенно красиво переливается серыми оттенками. Эстетика проёбанной дружбы, вот что это. - В общем, я всё понял, Кен. – Голос рыжего неприятно хрипит. На этом он поднимается на ноги, опираясь о стены, и хромой шатающейся походкой ковыляет до моей кровати, на которую заваливается, блаженно выдыхая в подушку, укутывается в одеяло и далее не шевелится совсем. Пару минут я стараюсь дышать тише, прислушиваясь к его дыханию, пока оно не становится ровным, шарю по карманам в поисках пачки сигарет, закуриваю и долго изучаю рыжий затылок, фигуру, искажённую одеялом, торчащую из-под него левую пятку, а после – белый потолок (который, кстати, не такой уж белый), затянутый серым туманом. Становится душно или тошно, в любом случае – хочется воздуха, я нахожу силы, чтобы преодолеть этот тяжкий путь в семь квадратных метров, что составляет моя комната, чтобы открыть окно и глубоко вдохнуть влажного тяжёлого воздуха, что бывает перед дождём и от которого становится только хуже. Кайл во сне прячет свою пятку под одеяло, тумана в комнате становится меньше, в голове тоже, я трезвею вместе со своими семью квадратными метрами, наблюдая, как яснеет белый-небелый потолок. - Кен… - Кайл невнятно бормочет, отвлекая меня от созерцания туманов, пяток и потолка. Я хочу ответить ему, ибо за всей неразборчивостью я точно уверен, что произнёс он именно моё имя, но вовремя понимаю, что рыжий бормочет во сне, и всё внутри сжимается и холодеет, а после резко закипает. Он произносит во сне моё имя, ну надо же. Интересно, в каком контексте в его голове там всплыло моё имя? Брофловски морщит брови во сне, губы его дрожат так, будто бы он сейчас чихнёт. Думаю, мы ругаемся, всё нормально. Я подхожу к своей кровати и аккуратно опускаюсь на неё, дабы не разбудить ругающегося со мной во сне Кайла. Я стягиваю с него честную половину одеяла и устраиваюсь на подушке так, чтобы дышать ему в затылок, почти закрываю глаза, когда рыжий сдавленно стонет. - Эй, всё нормально? – Волнуюсь, хотя и знаю, что худшее, что может с ним быть, это обблёвывание моего прожжённого линолеума и мой последующий гнев. Долго жду ответа, но в ответ слышу только размеренное сопение. Прижимаюсь к нему вплотную и аккуратно обнимаю, вдыхая запах его волос, которые пахнут, кажется, пылью и травой - родной до боли запах. Интересно, стоны имеют какое-то отношение к контексту с моим именем? Если честно, я был бы совсем не против, если бы так и было, тогда бы я даже помог бы ему воплотить свои игры подсознания в реальность, хотя о чём я думаю? Мне нравится быть просто Маккормиком, который обнимает Брофловски по ночам в пустой холодной комнате, где в воздухе витают ароматы всевозможной дури, и наблюдать за тем, как всё летит к чёрту, ничего не делая, чтобы это как-то исправить, и только временами злиться на себя и окружающих. Кайл дёргается во сне, я прижимаюсь ближе и закрываю глаза. Значит, всё так и закончится однажды, потому что, откровенно говоря, я не хочу, чтобы что-то менялось, потому что это, наверное, и есть мой привал, к которому я, наконец, пришёл.