Я рада, что ты со мной

      Дверь оглушительно захлопывается. Изран устало опирается руками на стол. Вирен взволнованно следит за ним, стоя у окна. Он в ярости, планы рушатся, враг обрел могущественного союзника в лице Довакина, который вероломно принял скверну вампирской порчи.       Рядом с мастером Израном сидит его помощница-эльфийка Таланате и мерзко ухмыляется своим мыслям. Должно быть, перепалка, случившаяся только что, пришлась по душе ее извращенному сознанию. Хотя бы потому, что в этом походе с особой миссией, способной помочь Страже Рассвета в борьбе с немертвыми, участвовала Вирен. И, разумеется, не справилась. Более того, даже не попыталась помешать Довакину совершить фатальную ошибку и освободить древнего вампира, который… Которая… Полностью изменила представления Вирен о немертвых. Ее просто не за что было убивать. Разумеется, Довакин после обращения подкрепил вывод о том, что мы становимся теми, кем сами позволяем себе стать. Но Серана была и оставалась чем-то особенным.       Всю жизнь Вирен учили, что вампиры есть зло абсолютное, которым движет только жажда крови и удовлетворение самых низменных пороков. Изран заменил ей отца, защитил от мира, и такова была его наука. Никакой альтернативы, только слепая, всеобъемлющая ненависть, длящаяся годами, веками и тысячелетиями. Как же невероятно это было — найти таких друзей. Только что они предлагали свою помощь, но были отвергнуты в пользу закостенелых предрассудков и многолетней вражды.       Изран надиктовывает приказ о мобилизации особо сильных отрядов для убийства Довакина и его спутницы Сераны из клана Волкихар. И Вирен как будто выныривает из своих мыслей.       — Но, отец, — говорит она. — Они же столько сделали для нас…       Таланате вскидывает голову, словно собака почуявшая свежую кровь. Она прищуривается и елейно произносит, растягивая слова.       — Что же ты, мышка? Защищаешь наших врагов? Ты же не настолько глупа, думая, что мы дадим им вырезать людей в замке, пока все будут спать. Это то, что держит их на этом свете. Особенно эту…       — Нет! — перебивает Вирен и чувствует, что щеки ее начинают гореть. — Серана не хочет никому зла.       Опешив на мгновение, Таланате видит что-то такое в глазах Вирен, от чего лицо ее вмиг озаряется отвратительным, злорадным восторгом.       — Взгляни, Изран! Выросла твоя девочка! — воскликнула эльфийка. — Вовсю якшается с упырицей! Вирен испуганно пятится, натыкается на стену и затравленно пытается поймать взгляд мастера, в поисках хоть какой-то поддержки. Но он старательно не смотрит на нее.       — Ты же понимаешь, насколько ты неправильная? Насколько ненормальная? — Таланате выходит из-за стола и приближается вплотную. По ее лицу всегда можно было читать, как по книге: торжество и ярость, предвкушение расправы, больное удовольствие, которое всегда сопутствовало ей, загнавшей в угол очередную жертву. Смысл ее жизни был в причинении боли во всех возможных проявлениях. Ее красивые губы разрезает улыбка, сладкая, как мед, разбавленный соком паслена. — Ты думаешь, она захочет тебя, маленькая мышка? Разве что сожрать! Забыла, что эти твари могут влиять на разум? Она околдовала тебя, ты ее игрушка.       — Серана не хочет никому зла… — шепотом повторяет Вирен, на что Таланате визгливо хохочет.       — Хватит!       Окрик Израна громом катится по кабинету. Тишина, наступившая после, окутывает Вирен плотным саваном отчаяния. Мастер никогда не примет такого перемирия, даже с отдельным представителем клана Волкихар, даже с таким замечательным. Вирен, словно завороженная, наблюдает, как Изран поднимает с пола сумку, колчан, арбалет и почти торжественно передает все в ее бледные дрожащие руки.       — Ты вольна идти, куда вздумается. Но знай, что назад дороги нет. Я с тобой церемониться не стану.       — Отец…       — Нет, — взгляд Израна колючий и решительный. — Ты никогда не была моей дочерью.       Вирен не верит в происходящее. Она понимает, что ей предложен выбор, что ей нужно только взять свои вещи и отнести их в свою комнату. Там она почистит и смажет арбалет, заточит кинжал да отдохнет от бесконечной дороги, а вечером спустится к теплому очагу трапезной, где расскажет товарищам о своем путешествии с Довакином и… У тени отвращения и разочарования на лице мастера Израна есть имя. Серана. Та, о ком нужно забыть, которая недостойна простого доброго отношения. А те непостижимые чувства, вызываемые ее насмешливым голосом, ее улыбкой, откликнутся презрением и порицанием в душах друзей. Дом превратится в темницу, а семья — в надзирателей.       И Вирен бежала из замка, задыхаясь слезами и горечью. Каменные ступени были склизкими и мокрыми — гадкий моросящий дождь то утихал, то начинался снова. Серое небо висело над головой тяжелым камнем, грозя удавить, растоптать и уничтожить. Таким было лето в восточном Рифте.       Предательство. Да, так это называется. Хотела быть взрослой? Принимать решения? Плати, выбирай и не жалей. Потому что не правильно видеть мир только черно-белым. Не все чудовища таковыми являются. Иначе, почему нечеловеческие глаза Сераны смотрят с такой теплотой?       Как во сне Вирен идет к конюшням, плотнее запахивая куртку, в тщетной попытке защитится от промозглого, неприятного ветра. Вскоре она видит две фигуры в капюшонах, которые суетятся у лошадей. Вирен верит, что Изран даст ей фору, но нужно спешить. Дождь усиливается.       Сколько лет жизни дарованной проклятием успела отсчитать Серана, прежде чем её закрыли в той гробнице, Вирен не знала. Порой она вела себя совсем как ребенок. Вот и сейчас, бросив поводья, кинулась на встречу, победно ухмыляясь от уха до уха, словно это было какое-то соревнование. Словно не ради нее Вирен только что отказалась от своей жизни, отдав предпочтение ночи и холоду ее сухих ладоней. Пусть даже она не узнает об этом, пусть это будет роль молчаливого верного пса, раба или даже одурманенной заклинаниями скотины. Вирен думает, что Серане не нужна никакая магия, ведь она может получить любого. Просто потому что она такая, какая есть.       — Я так и знала, что ты выберешь новые приключения! — радость у нее искренняя и яркая.       Так хочется сказать больше и посмотреть, как переменится этот золотой взгляд. Счастливая улыбка Сераны стирается дождем и сменяется беспокойством, когда Вирен подходит достаточно близко. Ей так не хотелось терять себя, ведь все и без того знают, какая она слабая, но глухие рыдания сами вырываются из груди и она уже не видит ничего вокруг, кроме осколков своего уютного дома, своего детства, и какой-никакой, но семьи.       — Не плачь, — Вирен слышит мягкий шепот Сераны совсем рядом и почти перестает дышать. Двигается она бесшумно, и нет от нее тепла. А ее сверхъестественный слух наверняка уловил, как часто забилось рядом живое сердце, когда она накрыла своим плащом их обеих.