Дорогостоящий антидепрессант

      — Стайлз, блять, раскрой свои глаза, — заорал Уиттмор, кидая вазу в стену, — ты мне нахрен такой не нужен, окей?       Один из осколков отлетает и оставляет на бледной щеке Стилински неглубокую рану. Парнишка вздрагивает и смахивает пальцами капельку крови. Он всем своим существом ненавидел Джексона, но вот уже несколько месяцев прогибался под ним, потому что не мог справиться с собой.       Уиттмор был первым, кто обратил на него внимание, и Стайлз просто умолял кого-то там наверху оставить все как есть.       Джексон приглашал его к себе в просторную студию в центре Лондона и трахал так, что выбивал все депрессивные мысли, после чего оставалось только идти домой с глупой улыбкой на лице, а потом выслушивать вопросы отца и лгать так, как будто от этого зависит вся его блядская жизнь.       Стайлз пил таблетки от затяжной депрессии, успокаивал нервы травяными настоями подруги Лидии, рубился в приставку с лучшим другом, но по-настоящему на него действовал только Джексон. Очень редко он позволял Стайлзу остаться на ночь, а когда солнце только начинало вставать, просыпался, будил измученного, но спокойного мальчишку, и молча вырисовывал длинными пальцами на его спине узоры — Стилински тут же покрывался мурашками и про себя повторял «блять, пусть это длится как можно дольше». Но все хорошее кончается. После будильника Уииттмор снова превращался в отморозка, вставал, кидал ошалелому Стайлзу вещи, и выставлял за порог, пока тот натягивал на себя трусы.       Стилински начал привыкать к такому образу жизни, незаметно для себя оставался на ночь чаще, чем раньше, иногда готовил омлет с беконом и стирал вещи — словом, становился парнем одного идиота, который никогда не ценил его как личность.       — Я, — Стайлз попытался подобрать слова, — я ничего такого не хотел…       — Не хотел, но получил, — Уиттмор скидывает с полки книги, которые стояли там, потому что того требовал интерьер, — проваливай, я повторять не буду. Выволоку тебя отсюда, предварительно избив.       Стайлз думает, что Джексону надо пить таблетки для успокоения гнева.       Он наблюдает за всем этим словно в замедленной съемке и со стороны. Готовность сказать все, что угодно, сделать все, о чем попросит Уиттмор, даже сожрать собственное дерьмо, накрывает с головой, смешиваясь с безысходностью и мыслями о том, что именно сейчас его собственный мир рушится.       Как же он никчемен.       — Не изобьешь, — сглатывает Стилински и движется к выходу, — знаешь что? — произносит он, не повышая голоса и не понижая, — я готов стерпеть все, быть твоим мальчиком на побегушках, а ты выставляешь меня за порог. Ты же сам себя сожрешь.       Уиттмор только смеется и сверкает глазами.       Стайлз скорее всего успокаивает сам себя, пытается убедить собственное «я» в том, что Джексон пожалеет о сделанном. Но в той части мозга, которая не затуманена таблетками и травяными настоями, зияет островок правды — нихера он не будет жалеть, а только вздохнет спокойно.       Поразительная способность Уиттмора видеть в других лишь восковые фигуры, которые помогают удовлетворить физические потребности, для него самого остается загадкой.       Он смотрел на людей и не видел их, натыкался на них, но не извинялся, как будто он единственный во всем мире живой человек, как будто только он имеет право жить полной жизнью.       Стайлз видел его насквозь, а, лежа в собственной кровати глубокой ночью, только и думал о том, что этот еблан его дорогостоящий антидепрессант. Он помнил, каково было до Джексона — головные боли по утрам от недосыпа, постоянное недоедание, доктора, пытающиеся вытащить его на поверхность в нормальную жизнь, отец, который снова начал пить, глядя, как чахнет его ребенок, постоянное нервное напряжение, скачки настроения и галлюцинации, от которых хотелось копать себе могилу.       Но в один прекрасный день Стайлз упал в обморок прямо перед спешащим на работу Уиттмором, а тот, впервые в жизни заметив другого человека, подхватил его на руки и попытался привести в чувство. Напоил чаем в ближайшей кофейне и долго разглядывал бледную кожу, острые скулы, тонкие губы, родинки и синяки под глазами. Стилински был настолько зажат, испуган и утомлен, что произнес тогда только еле слышное «спасибо» и всем своим видом как будто кричал «я сейчас снова шлепнусь в обморок». Тогда Джексон, ненавидя себя и весь окружающий мир, позвонил отцу парнишки, дождался, пока тот забрал его, и на всякий случай узнал их адрес.       — Ну, уебывай отсюда нахер, — уже не так уверенно выплевывает Уиттмор, ревностно следя за дерганными движениями Стайлза.       Стилински закрывает глаза.       Царапина на щеке неприятно жжет. Вокруг витает запах свежевыстиранного белья и кондиционера. Дорогущий одеколон Джексона щекочет ноздри, вызывая в памяти воспоминания, который начинают долбить в голову, как дятел долбит кору дерева. Накатывает тошнота, начинает кружиться голова, а в легкие перестает поступать воздух — паническая атака после такого стресса не удивительна.       Уиттмор смотрит в теперь уже раскрытые стеклянные глаза Стайлза и понимает, что его руки сами тянутся к хрупкому парнишке, в надежде перехватить его до того, как он разобьет голову о кафель.       — Блять, Стайлз, дыши, — Джексон не знает, что делать, гнев моментально улетучивается, оставляя лишь пустоту и отрицание того, что происходит, — что мне делать? Блять…       Он оглядывает комнату, которая словно пострадала от шторма, видит открытую дверь в ванну и тащит задыхающегося Стилински туда, намереваясь окатить его холодной водой и привести в чувство.       Стайлз машет руками, цепляет пальцами рубашку Уиттмора, пытаясь что-то сказать.       — Заткнись, Стилински, — рычит Джексон и кладет парнишку в ванну, трясущимимся руками включая воду, — закрой свой гребаный рот и начни дышать, или я тебя убью своими руками.       Глаза Стайлза мутнеют, лицо краснеет. Уиттмор залезает следом, приподнимает Стилински и прижимает спиной к своей груди, шепча ему на ухо:       — Дыши. Пожалуйста, дыши, оставайся у меня сколько хочешь, готовь, стирай, только не смей сейчас сдохнуть в моих руках.       Стайлз знает, что это работает не так. Он пытается прийти в себя, комната больше не вращается, сильные руки Джексона не дают соскользнуть вниз. Эхом отдается головная боль, разрывающая голову, от ледяной воды его начинает трясти, а попытка вдохнуть во всю мощь его легких отзывается судорогой во всем теле.       Джексон уменьшает напор воды, поворачивает кран, делая ее теплее, и качает на руках обессиленного парнишку, как маленькая девочка укачивает куклу, которая, по ее мнению, нуждается в близости и утешении.       — Я могу остаться? — сипит Стилински.       Уиттмор колеблется только секунду.       — Да.