Слишком неправильно

Мейбл не любила всяческие планы и графики, никогда не ставила себе четкой цели, предпочитая действовать по наитию, как сложится ситуация, максимально непредсказуемо. Но однажды девочка все же нарушила свое главное негласное правило и поставила себе на лето четкую и, казалось бы, простую, очевидную, наверное, для девочки ее возраста, задачу — влюбиться. И Мейбл влюбилась. Безрассудно, неосознанно, так, что голову вскружило, так, как, пожалуй, типично влюбляться девочкам ее возраста. Да вот только самой Мейбл до этого неизведанное, желанное чувство теперь кажется ненавистным и диким. Объектов потенциальной «первой любви» было чуть более, чем достаточно, да вот только то ли судьба решила поиздеваться над юной Пайнс, то ли она на самом деле ходячий магнит для весьма специфичных личностей, что больше похоже на правду, учитывая ее личную чудаковатость. Русалдо, загадочный и романтичный, словно выпрыгнул из какого-то слезливого любовного романа для девочек ее возраста и имел, наверное, только один крупный минус, располагавшийся чуть ниже пояса; Гейб во многом соответствовал идеалу типичной девочки, — да что там! — были и сами такие «идеалы», целая группа! И все они, странные до мозга костей, великолепно вписывающиеся в концепцию этого самого любовного приключения, о котором так часто мечтают девочки ее возраста, на деле не вызывали у Мейбл и легкой дрожи. Всем и каждому в большей или меньшей степени чего-то явно не хватало, но понять чего Мейбл долго не удавалось. Кажется, в тот вечер они с подругами описывали друг другу образы своих недосягаемых личных идеалов. И именно тогда до Мейбл, сквозь шутки и заливистый смех, дошло, нет, даже не так, ее буквально огрели по голове тяжелым блоком с надписью «осознание». Кусочки мозаики сложились. Все стало предельно очевидно и ясно. Есть распространенный слух, что типично для девочки влюбиться в парня, похожего на ее отца. Да вот только Мейбл не типичная девочка. Да и что душой кривить, никогда она ей не была. Её идеал — сильный, напористый, упрямый, как сорок сереньких осликов, готовый в случае опасности прийти на помощь, находчивый и предприимчивый. Его хобби — влипать в нелепые приключения да разгадывать запутанные загадки. Он нередко, немного зазнаваясь, строит из себя величайшего умника, что выходит у него отнюдь не раздражающе, а скорее даже мило. А еще ему почему-то чертовски нравится белая кепка с синей сосной. И Мейбл влюбилась. Бесповоротно, неожиданно, так, что описанные в любовных романах всеми возможными эпитетами бабочки теперь танцуют в ее животе. Так, как несвойственно, отнюдь нетипично влюбляться девочкам ее возраста. Ведь в глубине души она всегда желала, чтобы ее возлюбленный был похож на брата, но, увы, второго такого Диппера Пайнса в мире не существует, и вряд ли он когда-либо появится. Она не скажет ему, никогда, ни при каких обстоятельствах, прекрасно понимая, что вероятностью в процентов двести ее чувства безответны. Лучше сохранить все так, как есть, наслаждаться их и без того невероятно тесной братско-сестринской любовью. Она всячески надеется, что в кои-то веки пресловутая связь между близнецами даст сбой, и Диппер никогда не догадается, не увидит, как в бессонную ночь, она сверлит его затылок незнакомым доселе печальным взглядом. Она будет все также помогать ему с Венди, если вдруг это понадобится, или с любой другой девочкой, в которую Диппер когда-либо влюбится. Она всегда будет поддерживать его в самых безумных начинаниях, из кожи вон лезть, чтобы дорогой братишка был доволен своей сестрой. Отчасти Мейбл все так и устраивает. Отчасти. Но побороть это «отчасти» она не способна. Она даже не мечтает о взаимности, и о признании, пусть даже завуалированном, и близко не думает. Нет, Мейбл скорее съест свой свитер, чем выразит свои чувства брату, тем самым наверняка ошеломив его, и даже наверняка расстроив, разозлив. Ведь все это слишком неправильно, нетипично, за гранью обычного понимания. Пусть лучше все остается так, как есть. А «отчасти» можно и потерпеть. Мейбл влюбилась. Безответно, горько, так, что хочется иной раз рыдать в подушку ночами напролет, проклиная ни то свою дурную голову, ни то глупое сердце, которому, как известно, не прикажешь. Но Мейбл терпит. Она ведь для всех, а в особенности для Диппера, девочка-улыбка, и не имеет права этот светлый образ разрушать. И Мейбл убеждает себя, что есть мочи, что ее все устраивает. И что все «отчасти» можно и перетерпеть.