Сказочная ночь, а может нет...

      Порой ему не спалось. Он часами лежал в постели, рассматривая грязный потолок с осыпающейся побелкой и не мог успокоиться. Что-то грызло его, заставляло прислушиваться, напряженно ждать чего-то и не давало расслабиться ни на секунду. Первое время он просиживал такие ночи, а это ощущение всегда приходило поздно вечером и длилось всю ночь, в обнимку с мечом перед горящим камином. Но никогда ничего не происходило. Потом он все же пытался заставить себя уснуть, но стоило только закрыть глаза, как чудился какой-нибудь звук и он подскакивал с постели, хватаясь за всегда лежащий рядом меч. Со временем его начала брать злость, и он вымещал ее на бутылках из-под вина, остатках мебели и просто стенах, но это не помогало. Сблизившись, если это можно было так назвать, с компанией Хоуков, он пробовал ходить в Висельник, чтобы отвлечься, но это странное чувство гудело в клеймах и не позволяло сосредоточиться на игре, а алкоголь не лез в горло.       Как-то раз, возвращаясь из Висельника, он наткнулся на шайку головорезов, и какого же было его удивление, когда после расправы над ними, его отпустило это странное беспокойство. С тех пор, когда на него накатывало это ощущение, он шел в нижний город искать себе «приключений». Правда, в последнее время это все чаще совпадало с ночными вылазками Хоук, что несказанно облегчало дело.       Но в этот раз вылазок не намечалось, и Фенрис один отправился на Рваный берег, ведомый этим странным настороженным состоянием. По правде говоря, он надеялся встретить кого-нибудь еще по дороге, но в Киркволле было странно тихо и пусто. И вот он идет по песчаному берегу и прислушивается к ночи, которая выдалась, как назло, совершенно безмятежной. Ни облачка на небе, полная луна кажется больше, чем обычно и светит так ярко, что звезд почти не видно, а тени на песке столь четкие и темные, прям не вериться, что сейчас ночь. Теплый ветерок гладит кожу, и воздух душист от ночных трав.       Фенрис усмехнулся. Хоук упорно занималась с ним чтением. Поначалу он сильно сомневался в этой затее, а в первый момент даже подумал, что она так шутит над ним, но, оказалось, нет. И прогресс был на лицо, пусть он еще далеко не все мог прочитать, зато разные надписи и вывески перестали быть для него странными закорючками. И даже писать потихоньку получалось. Правда, с этим возникло куда больше проблем, чем с чтением. Ведь его руки не привыкли держать перо или карандаш. Но если Ри и дальше будет так упорствовать, вскоре никто и не догадается, что он, Фенрис, обучился всему этому сравнительно недавно.       Как-то раз, пока Хоук не видела, он решил проверить себя и взял с полки первую попавшуюся книгу, открыл где-то в середине и принялся читать. Тогда ему подумалось, что либо он еще слишком много не понимает, либо читает какую-то сказку. В прочем, книга оказалась каким-то любовным романом.       «Такой нереальной ночи просто быть не может», - с иронией пронеслось у него в голове. Но он ошибся, там описывалась такая же ночь, как сейчас его окружала. И даже это странное ощущение, зудящее в клеймах, отступало под натиском этой безмятежности, тишины и покоя. Возможно, он просто посидел бы на берегу, наслаждаясь спокойствием и теплом, а потом просто ушел бы обратно. Возможно, если бы с легким порывом ветра до него не донесся странный звук. Эльф напрягся, прислушиваясь. Звук был похож на плач. Фенрис осторожно пошел в ту сторону, откуда он доносился. И чем ближе он подходил, тем отчетливее становилось слышно. Это была скорее песня. Песня с плачущими нотками. Вот только слов все равно не разобрать.       Эльф огляделся, где-то тут должна была быть пещера, одно из излюбленных прибежищ бандитов разного сорта. Он прошелся вдоль густых высоких кустов, создающих природную стену из своих ветвей и отлично прикрывающих подходы к логову. Ему удалось довольно быстро найти лаз, через который можно было относительно тихо пройти. Возможно, он не полез бы туда, учитывая, что еще на подходе ветер донес до него запах свежей крови, и ее было явно очень много. Ненавистный лириум, конечно, сделал его сильнее, но не сделал его бессмертным, логичнее всего было сообщить обо всем Хоукам, и прийти сюда с остальными. Но тогда же он узнал и голос. Он никогда не слышал, как она поет, да и странная песня-плач искажала голос, но… Сердце рвало болью от того, что он слышал. А еще внутри в тугой клубок закручивалась ярость – он уже привык, что она всегда берет его с собой на все вылазки. Но об этой даже не обмолвилась!       Он выскользнул из кустов на открытую местность перед входом в пещеру, из которой и несло кровью, а у темного провала входа лежала пара трупов, один с распоротым горлом, другой с ледышкой в груди. Но песня доносилась от берега.       Картина, открывшаяся его глазам, казалась еще более нереальной, чем сказочная ночь вокруг. Хоук сидела спиной к нему на каком-то прибрежном камне. Легкий ветерок развивал короткие непослушные белые волосы, казавшиеся серебряными в лунном свете, охватывающем ее серебристо-холодным ореолом. Свободные рукава белой рубашки будто светились изнутри, а пятна крови на них зияли провалами бездны. Голова Мариан была чуть запрокинута назад, спина пряма, плечи чуть опущены. Сама она чуть покачивалась вперед-назад, а на руках… Со спины было видно только тонкие детские ножки безвольно свисающие с одной стороны от девушки и развиваемые ветром волосы непонятного цвета с другой. Из горла Хоук лилась песня, от которой так щемило в груди, что казалось невозможно терпеть…       Фенрис, с трудом преодолевая вдруг ставший вязким и холодным воздух, осторожно подошел к девушке, и у него перехватило дыхание. На руках магички лежала эльфийская девочка, совсем еще малышка, ей было лет восемь на вид, хотя могло быть и больше. Она была такая худенька и тоненькая, изможденная и… мертвая. Хоук бережно держала девочку, будто укачивая просто уснувшего ребенка, аккуратно придерживая ее голову и чуть прижимая к себе, поглаживала грязные, спутанные рыжие волосики малышки.       Лицо Ри, подставленное холодному лунному свету, казалось еще бледнее обычного, брови печально сведены, глаза закрыты, в белоснежных ресницах маленькими бриллиантами блестели капельки слез.       Фенрис не мог отвести взгляд от нее. Он уже прекрасно знал, что за обычной прохладностью магички кроется пока еще не до конца понятная ему доброта и забота, бесконечная и не требующая ничего взамен любовь к ближним. Он знал, она отдаст жизнь за любого из своих друзей. Даже за самого Фенриса, вечно хмурого, нелюдимого, упертого и принципиального, она не пожалеет ничего. Он не понимал этого, тем более она была магом, а маги не ведут себя так. Но она не словами, а делом каждый день доказывала ему обратное. Да, внешне она порой напоминала ледяную статую, и даже друзьям далеко не всегда показывала все свои чувства. И только все тот же нелюдимый и вечно хмурый Фенрис, кажется, только он знал каким поразительно подвижным и живым может быть ее обычно холодное лицо. Какими теплыми или грустными могут быть ее такие яркие голубые глаза. А не те два осколка льда, которыми она обычно разглядывала заказчиков, просителей и прочих, прочих, прочих. Нет, на свою семью она конечно смотрела теплым заботливым взглядом, но даже в той теплой улыбке чудилась некая отстраненность. Фенрис удивлялся самому себе, не понимая, как ему удается так легко различать оттенки ее эмоций. Не всегда правда, но все же. Еще он понимал, что разве что Гаррет еще знал ее настоящую. Брат, родившийся вместе с ней, он должен был знать. А Фенрис, он видел ее такую, когда она вечерами приходила в его имение. Поначалу он был недоволен тем, что она заявлялась без приглашения, просто появлялась на пороге спальни, непонятно как совершенно бесшумно проходя через все здание. Он пробовал бороться с этим, но она приходила снова и снова, и он смирился. Внимательно приглядывался к ней, но она не дела ничего такого. Чаще всего просто усаживалась перед камином с бутылкой вина и чем-нибудь на закуску. Просто задумчиво смотрела на огонь. Как-то раз он к ней присоединился. Разговор тогда вышел немного неловким, но это было лишь начало. Тем было не так уж и много, но постепенно они стали обсуждать передряги, в которые влипали недавно, противников, что им попадались, достойных было немного, оружие. О, она, оказалось, поразительно много знала об оружии. «И зачем это магу?» - задавался он вопросом. Но она не только много знала, она умела им отлично пользоваться, предпочитая пару кинжалов, когда можно было обойтись без магии. Обычный меч в ее руках не превращался в бесполезную железку, а выстрелы из лука были поразительно точны. Вот двуручный меч ей не подчинялся, очень уж тяжел для нее был. Посох отступницы в ее руках оказался интересным оружием, в ближнем бою он вовсе не был бесполезен, благодаря длинному лезвию, примерно в треть от общей длины посоха, и шириной чуть меньше ладони. Им она владела в совершенстве.       Редко, но они говорили и о себе, все больше она, ему почти нечего было рассказывать.       В эти их вечера ему доводилось видеть ее самой разной: веселой, грустной, озорной, разъяренной, флегматичной, разной. Но видел только он, они были одни, и почему-то только ему она открывалась. Он сам не заметил, как стал бережно сохранять в памяти все эти эмоции и чувства, и в тайне, не признаваясь даже самому себе, наслаждался ими. В последнее время он уже неосознанно ждал ее появления в дверях его комнаты, и странно чувствовал себя, если она не приходила. Он уже давно заметил, что и сам в ее присутствии становится более открытым. Когда она искренне смеялась, было сложно сдержать ответную улыбку. Она часто смешила его. Когда он смеялся, он не мог понять тот странный взгляд, которым она на него смотрела, он не был неприятным, совсем наоборот. И он будил что-то в эльфе. Что-то странное и непривычное. Что-то, что заставляло хотеть прикоснуться к ней, и чтобы она прикасалась к нему.       Они провели немало времени вместе. Она бывала у него почти каждый вечер. И только в те вечера, когда к нему приходило это странное чувство настороженности и беспокойства, она не появлялась у него ни разу. Фенрису даже было любопытно, что бы произошло, приди она.       Такие разные чувства он успел изучить в ее исполнении, такие разные выражения ее красивого лица успел увидеть, но того что он видел сейчас, Создатель, он не хотел бы видеть этого больше никогда! Он ни разу до этого не видел ее слез, и сейчас эти крошечные бриллиантики, запутавшиеся в ее ресницах казали ему чем-то непостижимо ужасным. А в сочетании с ее песней-плачем, разрывающей душу, которой она пыталась убаюкать мертвую девочку… Фенрису нестерпимо захотелось… Обнять ее? Да, обнять, как это обычно делают люди, когда хотят кого-то утешить. Обнять в надежде, что от этого с ее лица уйдет это ужасное выражение, и больше никогда не появится.       Но он не мог. Эльф не сдвинулся ни на миллиметр, уйдя с головой в себя, пытая прогнать чувства и желания, которых он боялся и избегал. Фенрис не заметил, как окончилась песня, а Хоук, все еще немного покачиваясь, приоткрыла глаза, рассматривая сквозь блеск слез холодный лик луны. Губы ее тихонько шевелились, будто она шептала молитву ночному светилу.       - Хуже всего, когда погибают дети, - будто бы ни к кому не обращаясь проговорила она.       - Чт… - ему пришлось прочистить горло, подступивший к нему комок мешал говорить. – Что произошло? – гениальный вопрос, но именно он сорвался с губ.       Хоук ответила невпопад.       - Девочке этой десять, Бетани и Карверу тогда было столько же, - она помолчала. – Они заигрались и убежали в небольшой лесок в сторону Диких земель. Дети, что с них взять? Все бы ничего, но они нарвались на работорговцев проходивших неподалеку. А те решили пополнить свой товар. Я просто чудом успела тогда. А потом чудом успел Гаррет. Они с отцом еле вытащили меня с того света, - она снова помолчала. – А в этот раз я не успела, они… замучили ее, - она поджала губы и чуть сильнее прижала девочку к себе, невидящим взглядом, наполняющимся жгучей ненавистью уставившись на лунную дорожку, касающуюся ее ног. Фенрис сам не понял, как, сделав шаг, осторожно положил ей руку на плечо и легонько сжал. Хоук закрыла глаза и медленно глубоко вдохнула, задержав дыхание на пару секунд, выдохнула. Повернув к нему голову, она печально взглянула на него, растягивая губы в грустной улыбке. У эльфа снова защемило в груди.       - Там кто-нибудь остался? – тихо спросил он.       - Нет, - Мариан прикрыла глаза полные боли и слегка помотала головой. – Она была одна. Ммм… Наверное первая в этой… партии, - последнее слово прозвучало с нескрываемым отвращением, ее глаза полыхнули гневом. – Последней, для этих ублюдков, партии, - почти прорычала она.       Фенрис присел на корточки, еще раз слегка сжимая плечо магички. Та снова прикрыла глаза и глубоко вздохнула. Эльф медленно отвел взгляд от ее лица, переведя его на девочку. Протянув руку он едва касаясь погладил ее по голове.       - Нужно ее похоронить, - тихо произнес он, Хоук кивнула и перехватив поудобнее тело девочки попыталась встать, но Фенрис остановил ее в третий раз легонько сжав плечо.       Девушка чуть удивленно взглянула на него. Эльф неохотно отпустил ее плечо и, встав, легко поднял тело с колен магички. Та грустно улыбнулась ему и снова попробовала встать. Ей это удалось, но так несвойственно ей неуклюже и неловко, видимо затекли ноги. Покачнувшись, она подобрала с песка посох и направилась, неуверенно ступая, в сторону густого кустарника. Она явно почти ничего не чувствовала, кроме немилосердно колющих иголочек, но упрямо шла вперед, не обращая внимания на подгибающиеся ноги. Спустя пару минут она уже ступала уверенно.       Они отошли подальше от злополучной пещеры. Хоук помогла ему пробраться через заросли кустарника и нашла неплохое место для могилы. Под раскидистым деревом она магией вырыла достаточных размеров яму, а Фенрис осторожно опустил туда тело девочки.       - Жаль, что нет хоть какого-нибудь покрывала, - хрипловато произнесла магичка, эльф с грустью посмотрел на тело девочки.       Мариан аккуратно засыпала землю обратно, а Фенрис, не двигаясь, глядел, как исчезает тело бледной, худенькой маленькой девочки. Он видела немало смертей, причиной большей их части был он сам. Но Хоук права, хуже всего, когда умирают дети.       Закончив погребение, магичка постояла еще с минуту над свежей могилой, что-то шепча, а затем быстро вырезала снятым с пояса кинжалом на дереве символ, крест с петлей вместо верхней части вертикальной перекладинки.       - Чтобы знать где, - тихо ответила она на молчаливый вопрос эльфа.       Молча, они вернулись в город, и ночь уже не казалась теплой и сказочной, теперь она была гнетущей и чужой. Фенрис ничего не сказал, когда Мариан прошла мимо своего поместья, и направилась в сторону его имения. Там они вместе спустились в подвал, взяли несколько бутылок вина из почти закончившихся запасов Данариуса, и привычно устроились на полу перед камином. Все так же в молчании распивая вино, они просидели так до утра.       Когда забрезжил рассвет, Хоук сидела, прислонившись к нему и положив голову на его плечо, кажется, дремала. Фенриса и самого нестерпимо клонило в сон. Но вставать и перебираться на кровать так не хотелось, а надо было еще перетащить туда же магичку. Она не была тяжелой, вовсе нет, но в таком состоянии… Эльф потряс головой, отгоняя сонливость. Он осторожно поднялся, поднимая Мариан за собой и подхватывая ее на руки. Осторожно уложив что-то бурчавшую сквозь сон девушку на кровать, и накрыв ее одеялом, он лег рядом. Стоило телу принять горизонтальное положение, как сознание почти сразу отключилось, и эльф уже не мог точно сказать, почудилось ему или нет, что Ри, повернувшись к нему, обняла его поперек груди и устроила голову у него на плече.