Semper idem

      Вновь едва шевелю ногами. И что со мной в последние несколько дней? Совсем расклеился... Знал бы я хоть из-за чего.       Смотрю под ноги, но все равно спотыкаюсь о камень, торчащий из земли, и падаю в лужу. Фу-у-у, мерзость какая... Она не глубокая, но несет от нее как от сточной канавы. Ну вот, я теперь такой же грязный и вонючий, как вода в этой гребаной лужице!       И все равно я поднимаюсь и отряхиваюсь от песка, который комьями прилип ко мне. Да понимаю я что это бесполезно, ровно так же бесполезно, как сидеть у вентилятора в мороз и думать, что наконец согреешься! Но так и так, а моя одежда в плачевном состоянии, чего не говори.       Иду дальше, слегка прихрамываю... Так, стоп! Какого я хромаю на одну ногу? Вчера же этого не было, верно? М-да, видно, все становится уж совсем нехорошо. Эх. Ну и ладно. Раз это происходит, значит, что так надо. У судьбы свои планы. Просто так даже трава не растет и волки не воют. Вот только я не совсем понимаю надобности окунать меня в ту вонючую лужу мгновением ранее.       Я и... да чего лишний раз повторять? Зачем? Ну иду я, иду прямо по пустынному полю со скошенной пшеницей или что тут еще росло, грязь ногами перемешиваю. Вот и все! Ах да, чуть не забыл: мне еще жутко холодно. Прямо настолько, что кожа напоминает наждачку из-за мурашек. Да и этот чертов ветер, который, наверное, и нужен лишь для того, чтобы сбить меня с ног в очередную лужу, да?       А вдалеке я вижу дома. Заходящее солнце так красиво отражается от окон! Эх, хорошо, наверное, сейчас сидеть в мягком кресле у телевизора, ужинать, смотреть новости или ток-шоу, и не думать о том, как бы не сдохнуть от этого гребаного ветра и холода!       Эй, что это за уродливые тени на земле? Поднимаю голову и смотрю вверх... Странно, но надо мной кружат две черно-пепельные вороны, хах, точно два стервятника над сгнившим трупом антилопы! Над трупом... Трупом... Трупом.       Нет! Мерзкие птицы! Прочь, прочь от меня! Я еще жив, да, я живой! Я не собираюсь пока умирать! НЕТ!       Одна из крылатых тварей пикирует вниз, налетает на меня, даже не с карканьем — чудовищный свиным хрюканьем, пытается ударить своим клювом, раскрошить мне череп в кровавые осколки... А я надрывно кричу, машу руками, отгоняю эту дрянь от себя. Вокруг закружили легкие грязные перья, пыльный пух, и я насилу отбился от нее.       «Кра... кра... кра...» — клокочущее эхо разнеслось по пустоте, и эти дьявольские птицы наконец-то пропали из виду. Словно окончательно растворились в ветреном закатном небе. «Кра! Мы еще вер-р-рнемся, гадкий мальчишка! Выклюем тебе глаза, разор-р-рвем твой поганый живот, полакомимся твоими гнилыми потр-р-рохами, кра!»       По моей щеке поползла, точно червячок, теплая и липкая капелька крови. Похоже что чертова ворона умудрилась выдрать мне здоровенный клок волос...       Но ведь я еще жив, правда? Я не труп, не мертвец, я не разлагаюсь, не разваливаюсь по частям, верно? Верно, Господи? Господи! Ты хоть слышишь меня?!       Сердце напоминает отбойный молоток. Я прикладываю холодную ладонь к груди... Там так стучит... Гулко разносится по тишине...       Зачем, зачем, зачем все это? Чем я заслужил былое и настоящее? Я смогу когда-нибудь получить ответ на мой насущный вопрос? Ах, Magnum ignotum! Magnum silentum!*       За спиной послышался кашель. Наконец-то! Я тут же поворачиваюсь, надеюсь вновь увидеть то самое, такое родное для меня теперь лицо со шрамом под глазом, но увы. Сзади пустота, и только она преследует меня. Мне что, показалось? Но... но это было так (страшно?) реально.       А ведь Его нет уже более двух недель, я следил! У меня в кармане для этих целей даже лежит календарик. И плевать, плевать что он двухтысячного года. Каждый год — пятьдесят две недели. Ничего не изменилось за последнюю вечность, ровным счетом ничего. И я надеюсь, о да, надеюсь всем сердцем, что не изменится.       Я привык к этому, слишком сильно привык.       Интересно, а где же Он сейчас? Жив ли, ищет меня, а может, стоит неподалеку, смотрит внимательно, следя за каждым моим движением? Это во мне говорит моя паранойя, но я глотаю ее сладкий бред, превращая его в надежду.       Каждый раз, как только я вспоминаю его, то с болью думаю: а узнаю ли я его до самого конца? Как его зовут, кто он есть на самом деле, да и почему Он приходит именно ко мне...       Все люди как книги. Кто-то интересный, кто-то занудный. Некоторые полны загадок, точно сборники задач по высшей математике, другие просты, словно ребусы для дошкольников. Ну а вот есть те, кто закрыт на золотой замок — ни дать ни взять личный дневник. И только хозяин знает, что написано внутри, какие страшные секреты. Вот Он как раз из таких.       Он приходит раз за разом... Но я верю, что если это происходит, значит, это надо. Ничего просто так не бывает, да? По какой-то причине, но это постоянно происходит — в этом есть необходимость, для него или для меня. А может я просто мало чего знаю, не? И так, значит, мне не дано этого понять хотя бы наполовину...       Я, как обычно, когда стою перед зеркалом и смотрю на себя, в сердцах выкрикиваю: «Но почему я! За что?!» и ответом мне постоянно служит тишина... Понимал бы я ее немой язык, глядишь, знал бы поболее того, что знаю сейчас.       Нет, я не против. Мне, если говорить начистоту, уже все равно. Да, в первые раза два-три я, может быть и такое, что сопротивлялся, но к данному моменту уже привык. Когда что-то проделываешь почти раз в неделю, становится как-то на это пофиг. Ну есть оно и есть, невозможно с этим ничего сделать, как не напрягайся. Карты уже сброшены на стол, а точка в конце романа поставлена. Alea jacta est?*       А Он вновь и вновь возвращается, сукин сын... Иногда полуживой, иногда в крови, не важно чьей — своей или чужой. Помню отлично, что как-то этот придурок приперся с простреленным плечом. Благо, конечно, что пуля не задела кость или сустав, но вот мне все же пришлось обрабатывать эту глубокую рваную рану, аккуратно зашивать шелковыми нитками, перевязывать. Он едва слышно постанывал от боли... Но даже это не помешало ему меня прижать к стенке потом.       Однажды Он позвал меня выйти на окраину города, как раз туда, где находятся частные дома. Он завел меня в самый крайний, с синей крышей и фиолетовым флюгером в виде выгнувшейся кошки на ней. Дверь была опечатана, но мы без проблем пролезли через окно. Свет, правда вот, не зажигали, дабы не встревожить соседей, но Он включил отопление и поставил чайник.       Может мне показалось после нескольких лет житья в землянке, но дом был шикарен, если честно: повсюду лежали мягкие ковры, висели картины с живописными видами на природу. Хм, да даже кровавые пятна на обоях, частично на потолке и нелепая выведенная мелом фигура на паркете в прихожей не нарушали уюта. По мне, так они дополняли все.       А потом... потом Он налил мне кофе... Да, пускай напиток был из железной банки, с сухим молоком, что говорило лишь о дешевизне, простоте, но это было воистину прекрасно. Когда я пил хотя бы подобное в последний раз? Год, два, пять, десять лет назад? Еще в той, прошлой жизни, кажущейся далеким детским беззаботным сном в прохладную весеннюю ночь? Скорее всего.       Было около шести часов вечера, а на улице уже потемнело. Да, солнце было на небе, но оно находилось за черными, длинной в несколько километров, тучами. Иногда вспыхивали змеи-молнии, отчаянно ревел гром, точно раненый медведь, а я как обычно вздрагивал каждый раз, как только это происходило. Никогда не привыкну к этому. Никогда.       Я просто сидел один в гостиной на ковре, точно маленький ребенок, разглядывал чучела голов диких животных, что висели на стенах, и пил кофе. Эх, видно сразу, что хозяин этого роскошного жилища превосходно знал толк в хорошей жизни. Так я и размышлял, пока Он не позвал меня со второго этажа. Негромко, но я услышал, хотя не могу похвастаться абсолютным музыкальным слухом.       Я побежал к Нему, о да, со всех ног побежал, нечаянно опрокинув кружку. Конечно, мое счастье, что она была уже пустая.       За окном вновь полыхнуло, и я остановился, закрыв уши руками. Но это заняло лишь мгновение, потому что потом я сразу поспешил к Нему. Мне так не хотелось, чтобы Он назвал меня медленным. И пускай Он ни разу не сказал обо мне ничего плохого. А почему? Это одна из неразгаданных мной загадок. Он наверняка знал правильный ответ, но я считаю, что даже стоя на краю жизни и смерти не сказал бы. Лишь как обычно потер свою щеку, закрыл скорбно глаза и отвернулся прочь.       По крыше забарабанил дождь, словно замаршировал полк солдат, когда я зашел в комнату на втором этаже. Полутемную комнату, в которой шторы из плотной бархатной ткани с ярким цветочным рисунком были задернуты, а в углу на столике горела единственная свеча. Комнату, в которой меня терпеливо ждал Он.       Он еще раз позвал меня, назвав по имени. Не громко, почти шепотом, так ласково... Никогда я не слышал Его гневных криков, Его ругани, даже если делал что-то не так. Лишь нежный полушепот. А почему? Ах, если бы я знал, если бы я только это знал!       Я покорно подошел к Нему так близко, как только мог, поднял голову, посмотрел в эти выцветшие от прежней боли и неизвестных мне бед глаза.       Он наклонился и поцеловал меня сначала в лоб, потом невесомо чмокнул в кончик носа, пока не добрался до моих губ. А что я? Я не сопротивлялся ничуть. Это было раз в восьмой, а то и в девятый, так что я был как-то спокоен. Раз Он находится рядом со мной, значит, так надо. Ему до боли одиноко, хочется любви, и так уж сложилось, что лекарством от всех этих недугов являюсь для него только я.       Он, не прерывая поцелуя, аккуратно потянул меня за ворот кофты, и мы сели на кресло, стоящее у стены. Ну, вернее сидел Он, а я находился у Него на коленях лицом к Нему, но это ничуть не важно. Важно лишь то, что я был рядом с Ним, а Он рядом со мной. Вот и все дела.       Он прекратил поцелуй и отвернулся, глядя в пустоту. Я чувствовал, что Он гладит меня по спине, так нежно, томно вздыхает время от времени. Прижавшись ухом к Его плечу, я закрыл глаза. О чем сейчас думал этот человек, связаны ли эти мысли с тем местом, куда он потом всегда уходит или же нет? Увы, этого знать мне не дано.       Он прижался щекой ко мне и начал тихонько раскачиваться из стороны в сторону, время от времени называя чужим именем и слезно прося прощения. Он извинялся за все: за то, что не успел, за то, что не разобрался, за то, что поступил сгоряча и не рассчитал своих сил. А я все кивал. Соглашался. Прощал Его, не понимая за что. За что-то из его нелегкого прошлого?       Сколько мы так сидели? Может быть минуты две, а может быть и час, да и какое это имеет сейчас значение?       Он поднял меня на руки с невероятной легкостью, словно я весил не больше пустой коробки из-под обуви, и понес меня на кровать, стоящую напротив кресла. Она была такая мягкая, а на ней лежало серое покрывало, сделанное под шкуру животного: не то волка, не то еще какой дикой собаки.       За окном уже вовсю бушевало ненастье, грубый ветер гнул высокие и тонкие деревца, чуть ли не ломал их пополам, гонял и кривил потоки дождя...       А Он стаскивал с меня одежду, неторопливо раздевался сам, попутно шептал всякую дрянь. Эх, слушал бы я и слушал эту дрянь, если честно.       Он снял с меня все, кроме футболки и носков. Так всегда, каждый раз. Он раздевается полностью, а меня оставляет так. Я спросил его об этом однажды, но Он только поднял ворот своей куртки, да покачал головой из стороны в сторону. Как, впрочем, обычно и отвечал на все мои вопросы.       Он откинулся на подушки, невесомо провёл рукой по моей шее. А потом все было как обычно, а хотя... я впервые делал подобное на такой роскошной и большой кровати. Он был как всегда нежен со мной, и я изо всех сил старался доставить Ему как можно больше удовольствия. До моих ушей вновь и вновь доносилось то самое чужое имя, и Его глаза были прикрыты, так что заглянуть в Его душу было невозможно.       За окном бушевало ненастье, где-то отчаянно лаяла и выла собака, но это все было там, на улице, снаружи, в другом мире за треснувшим стеклом окна, и меня нисколько не волновало. Для меня тогда существовал лишь Он, да эта комната с обоями цвета топленого молока, поверх которых висели фотографии в деревянных и пластиковых рамках. Фотографий, с которых на нас смотрели совершенно неизвестные и чужие нам люди.       Смотрели и улыбались...       Как я помню, тогда дождь закончился лишь под утро, а когда я проснулся, слепяще светило солнце. Его нигде не было, Он, как обычно, ушел, оставив меня одного. Я вылез из-под теплого ватного одеяла, быстро оделся и аккуратно заправил кровать. Не оставлять же после себя бардак?       И все же я мысленно Его благодарил. Не знаю за что, правда, но я Ему всегда благодарен. Так уж получилось. Еще одна тайна для меня.       Он вернулся ровно через двадцать дней, и нашел меня, хотя я находился вне того места, которое про себя с горечью называю домом. Порой мне кажется, что узнать мое местоположение для него ничего не стоит. Где бы я не находился — хоть в другом штате, хоть на Луне — Он обязательно меня найдет.       Найдет, и все будет как обычно.       Меня до сих пор мучает вопрос: а куда же все-таки Он потом уходит? Он не отвечает на него, и каждый раз, когда я его задаю, просто отворачивается в сторону и, не моргая, смотрит в одну точку, будто в глубоком трансе. Его губы безмолвно, по-рыбьи, произносят то самое имя. Да, я не знаю, куда Он пропадает, но знаю вот что: возвращается Он оттуда одиноким, брошенным и холодным, как снег в середине января. Точно таким, каким Его сделало то молчаливое и умершее прошлое с тем чужим именем.       А я...       А я ведь и создан лишь для того, чтобы возвращать все на круги своя. В данном случае я как антибиотик для больного воспалением легких. И теперь я вижу, что живу не просто так. Какой-никакой, а смысл есть.       И вот, неужели, я вновь слышу тяжелые шаги позади себя?! Такие чужие, но уже ставшие настолько родными...       Все же мне становится все хуже и хуже от каждого его визита. Я-то прекрасно понимаю, что привязываюсь к нему все сильнее. А если Он вдруг не вернется? Что тогда будет со мной? Переживу ли я это? А если не станет меня? Как же я его ненавижу... но люблю...       Не важно. Все это сейчас не относится ни к чему. Он вновь пришел, и в этот раз я не буду сопротивляться. Ни в этот, ни в следующий, ни в последний разы. И если даже это все происходит, значит, для чего-то это и нужно, верно? А для чего? Зачем? Вот этого уже нам знать не дано. Ни мне, ни, я полностью уверен, Ему.       Он тут, я надеюсь, что это не очередной мираж из-за пустоты, плохого самочувствия и пронизывающего холода. Он пришел, и все будет как обычно.       И я разворачиваюсь. А сердце внутри так стучит, так стучит...       Как и всегда.       Я улыбаюсь, надеясь на то, что дальше будет так и только так.       Dum spiro spero... Dum spiro spero*