Тридцать секунд

- ...А ведь мы в самом деле могли бы сотрудничать, - говорит Дуалскар, ровно через секунду нажимая на спуск и выбивая тебе мозги одним выстрелом. После выстрела в лобную часть мозг умирает, наступает его мгновенная смерть. И лишь тело в последние несколько секунд старается наладить связь с главным центром управления, отправляет сигналы, не находит ничего, сдается, умирает вслед. Со стороны эти тщетные попытки можно заметить, бросив хотя бы короткий взгляд на конечности – хотя бы одна да вздрогнет, исходя в последнейшей из конвульсий. Однако твой мозг – сильнее, чем мозг любого из тех, кого ты знаешь. А потому после выстрела у тебя остается еще секунд тридцать, еще где-то полминуты ты остаешься в сознании, еще примерно одну стодвадцатую часа способен мыслить, ощущать невероятную головную боль, намного более сильную, чем обычно. Ты тупо, бессмысленно смотришь на вражеского адмирала. Ощущаешь мелкую, редкую дрожь в левой руке. Судорожно, сипло вдыхаешь, спустя секунду же понимаешь, что это было сделано зря – постепенно умирающие легкие болезненно, горячо сжались, разрывая твое нутро жгучим, тяжелым кислородом. В последние тридцать секунд ты способен лишь на то, чтобы промотать в воспоминаниях события последних несколько часов, с немалым трудом выискивая в себе силы на то, чтобы злиться на себя за свою глупость и слабость. "Я надеюсь на тебя", - говорил Неклейменный, слабо, грустно улыбаясь. Он знал, что ты не вернешься. Ни один из шпионов еще не возвращался живым, и, несмотря на то, что ты был его чуть ли не козырной картой, вероятность того, что тебе удастся убрать с дороги адмирала Ампору (мешающего вам если не сильнее Макары, то, по крайней мере, примерно так же) едва-едва могла представить из себя процента двадцать два. Но, тем не менее, он верил в тебя и верил в то, что госпожа удача все же и на сей раз улыбнется тебе, а псионические силы помогут достичь желаемой цели. "Почему бы тебе не перейти на нашу сторону?", - говорит чуть позже Дуалскар, прижимая тебя к стене, отложив в сторону всякое оружие и явно не собираясь проявлять агрессию. – "Ты мне нравишься, ты силен, умен...", - ...а еще ты не хочешь иметь такого врага, не так ли, Скар? Уж проще убрать его с дороги. А лучше – завербовать к себе. "А почему бы *тебе* не перейти на нашу сторону?", - ты очень криво, но вместе с тем очень мягко улыбаешься, совершенно не сопротивляясь тому, что его ладони медленно скользят по твоим ребрам, опускаясь к пояснице и чуть сжимая ее. "У нас больше шансов на победу. Мы сильнее, умнее, у нас более передовые технологии и армия постепенно становится намного больше вашей. А низшекровки, по сути своей, остаются... простыми дикарями", - дикарями? Дикарями, разгромившими, по началу, половину армии высшекровок? Дикарями, едва не убившими столь ненавистную императрицу, что, между прочим, так сильно хвалится своей охраной? Дикарями, имеющими столь сильного лидера, что он смог повести за собой такое огромное количество людей? Ты чувствуешь постепенно разрастающуюся в тебе горячую злобу, но внешне это никак на тебе не отражается. Ты лишь коротко, сипло усмехаешься. – "Но только не ты, Псионик. Только не ты." Пусть говорит больше. Пусть льстит больше. Пусть поступает так, как было задумано тобой изначально. "Неужели ты думаешь, что оскорбив моих близких ты привьешь ко мне большую любовь к высшекровным и убедишь предать своих?" "Нет. Я лишь надеюсь на то, что ты действительно умен так же, как о тебе говорят и, взвесив все за и против, примешь лучшую сторону", - ты заискивающе улыбаешься, чуть щурясь, едва ощутимо выгибаясь в спине, и, чуть помолчав, отрицательно качаешь головой. "Боюсь, я вынужден отказаться." "Ты даже не подумаешь над моим предложением? Соглашайся, Псионик. Ты лишь погубишь себя, если останешься на стороне этого чокнутого подполковника", - ни один мускул на твоем лице не спешит выражать твоего невероятного желания с силой сжать в кулаке мгновенно скользнувший по запястью едва покалывающий кожу поток псионики, и, сразу же после, заехать этим же кулаком по лицу, покрытому шрамами. Только, пожалуй, секундное движение желваками, вызванное тем, что ты сжал зубы, в тщании подавить в себе вышеупомянутую тягу. Которое, впрочем, ускользнуло от внимания сидвеллера, так что, наверное, не стоит брать его в счет?.. "Хм", - облизнувшись, ты укладываешь руки ему на плечи, прикрывая глаза, чуть приподнимая бровь. Ты изрекаешь только это, но весь твой вид добавляет невербальное: мне надо подумать. Впрочем, не проходит и двух минут, когда ты выдыхаешь: "Я согласен". Ты не сопротивляешься, когда он, притянув к себе, целует тебя. Напротив, даже отвечаешь спустя какое-то время (и, черт, почему же вкус его губ кажется тебе настолько притягательным? Черт. Ты пытаешься отторгнуть в себе эту идею всеми силами). Не оказываешь ровно никакого сопротивления, когда он разворачивает тебя, прижимая грудью к стене, целуя шею, стаскивая с тебя ремень и приспуская брюки. Ты, опять же, только выгибаешься навстречу ему и его рукам, скользящим по одному из твоих щупалец, забирающимся под твою гимнастерку и почти ласково оглаживающим грудь. Это невероятно странно, непривычно и пошло, но, тем не менее, все в порядке. Тебе только и нужно, что усыпить его внимание, а подобным способом это сделать – лучше всего. Не то, чтобы ты и или Неклейменный одобряли подобную систему, но Дуалскар был одним из тех индивидов, что, пожалуй, даже слишком одиноки и которые наверняка проглотят ложь про алую привязанность, стоит только ласково прощебетать им ее на ушко. И, о, черт, наверное, у тебя слишком давно не было чужого тела, но ты невольно ловишь себя на мысли, что тебе действительно нравится происходящее. Что ты ловишь невероятный кайф, когда он трогает тебя, когда скользит внутри тебя сначала пальцами, а потом и щупальцем. Что ты не намеренно тяжело и неровно дышишь, звучно, голосно выстанывая, а делаешь это совершенно непроизвольно, царапая когтями стену и кусая губы. Что даже твое тело отзывается на его ласки согласием, не высказывая ни малейшего сопротивления. Ты думаешь о том, что, наверное, через несколько дней, когда ты соберешь достаточно информации, ты попросту не сможешь свернуть ему шею, только лишь щелкнув пальцами. Что тебе бы следовало сделать это прямо сейчас, а еще лучше – сразу, как только ты его увидел, когда не сомневался в том, что никогда не будешь воспринимать его кем-то большим, чем опасным врагом, от коего нужно избавиться как можно скорее. Но твоя чертова жадность, твое желание урвать кусок побольше и принести подполковнику Вантасу, помимо Дуалскаровой головы, пуд полезной информации... Закончив, он одевает тебя, одевается сам, но когда ты хочешь развернуться к нему лицом, тяжело прикладывает тебя головой о стену. В ушах звенит, ты едва слышно скулишь, сжимая зубы и отталкивая его от себя псионикой. "Какого черта ты делаешь!? Я ведь на твоей стороне, адмирал!" "Неужели твой командир одобряет то, что ты проникаешь в тыл врага и убиваешь поодиночке?" – он хрипло смеется, хватая со стола пистолет и снимая с него предохранитель. – "Неужели, ты, шлюха, думал, что я поверю в то, что ты так легко согласишься, а потом еще и дашь себя выебать? Большинство подстилок – шпионы. Большинство шпионов – подстилки." Он поднимает ствол, ты делаешь шаг вперед, пытаясь осознать, где прокололся. А еще ты понимаешь, что если прямо сейчас не прикончишь его – он прикончит тебя. Но, черт, ты не можешь заставить себя переломить ему позвоночник. А ведь нужно то – всего лишь поднапрячься, щелкнуть пальцами. Слабак. Какой же ты слабак. В уголках твоих глаз собирается бледно-желтая влага. Проклятье. Даже в последний момент своей жизни ты не можешь сохранить гребаное самообладание. Но в какой-то момент ты осознаешь, что твои тридцать секунд истекли. И в этот же момент наступает темнота.