Пижама, ночь и литр счастья

Стрелки часов, слившись в одну линию, замерли на цифре двенадцать. Я замер вместе с ними, не отводя взгляда от циферблата, пока одна из них, наконец, не сдвинулась вправо. Только тогда я, вздохнув, шагнул за порог комнаты. Очередной сложный день закончился, но впереди точно такой же, совсем не менее тяжелый день. Университет и две подработки… Пожалуй, это слишком. Снова тяжело вздохнув, кинул рюкзак на пол и достал из шкафа пижаму. Надев ее, я окинул себя насмешливым взглядом в зеркале. Сколько же ей уже лет? Хм… Видно совсем много, раз штаны уже выше щиколоток, а рукава так и вообще только чуть ниже локтя. Выгоревший и застиранный, некогда ярко-оранжевый цвет, стал каким-то персиковым, а милые божьи коровки теперь похожи на цветные кляксы. Но выбросить ее или хотя бы просто купить ей замену рука не поднимается. Когда-то ее подарила мама. — Вот, Мини, в ней тебе не станут сниться кошмары. Она ведь так и излучает радость и счастье! Мне было тринадцать… Пижама была великовата, но дарила столько тепла и нежности. А мама… На следующий день ее не стало, и я остался совсем один… И зачем я снова вспомнил? К чему это? Снова ведь так кошмары начнут сниться. Главное, что сейчас я больше не одинок. Улыбнувшись, я забрался на подоконник. Там, внизу в черной ночи сиял огнями огромный город, словно зовя утонуть в этих бесконечных улочках, словно приглашая стать его новой искоркой в яркой гирлянде шумящих, смеющихся людей. Зазывно играла музыка в клубах и барах, просачивающаяся потоками ко мне сквозь приоткрытое окно. В такие моменты я чувствовал себя частью этой ночной жизни, частью души ночного города. И был счастлив. Просто счастлив вот так сидеть на этом подоконнике и, прикрыв глаза, дышать прохладным воздухом, отрывками песен и чужим смехом. Правда, счастлив… Счастье… Можно ли его измерить? В чем же тогда? Килограммы? Метры? Литры? Да, наверно всё же литры. Литры… Когда тонешь, в литрах тех волн, которыми накатывает счастье, когда захлёбываешься литрами пролитых от счастья слёз… А может… моё счастье измеряется в литрах… крови, отданной ему? Это стало каким-то особым, немного странным счастьем. За эти пять лет… интересно, сколько моей крови побежало по его венам? Литр? Больше? Наверняка больше… Я улыбнулся и коснулся кончиками пальцев маленьких ранок на запястье, спрятанных под несколькими цветными фенечками. Я люблю того, кто делает больно. И мне не стыдно. Ни капли. Я люблю эту боль, люблю за то, что она только моя. Я люблю того, чьи глаза от голода сияют серебром. Люблю эти глаза, за то, что они так смотрят лишь на меня. Я люблю того, кто растягивает губы в ухмылке, не скрывая острых клыков, что порой ранят и эти самые губы. Люблю эти губы. Люблю за то, что они дарят мне еще одно счастье. — Мини, снова ты в этой своей пижаме? — Чондэ, еле слышно приоткрыв дверь, проскользнул в комнату. — И не надоело каждый раз это спрашивать? — я улыбнулся, не поворачивая головы. Он подошел к окну и прижал одну из ладоней к стеклу на уровне моего лица. — Не делай так, мне же мыть потом придется, — я неодобрительно качнул головой. — Мне так нравится. Приятно холодит кожу. Люблю холодное… — И я, — прижался к стеклу щекой. — Может, давай туда? — он неопределенно кивнул вперед. — Нет. Завтра, точнее уже сегодня, трудный день. Нужно ложиться спать. — Ты всегда с такой тоской смотришь на этих гуляющих людей, что я подумал… — Это вовсе не тоска, — улыбнувшись, я отрицательно махнул головой. — Это счастье. — Странное у тебя счастье, — Чондэ убрал ладонь от стекла, оставив на нем еле заметный след. — Да. Наверное. — Можно я? … — Чондэ вопросительно заглянул в глаза, присаживаясь ко мне лицом возле моих ног на широкий подоконник. — Конечно. Запястья коснулись прохладные пальцы, затем еще более холодные губы, потом ледяной кончик языка и только после этого его пронзили острые клыки. И стало горячо. Я улыбнулся, крепко сжав зубы. Люблю это чувство, эту острую и горячую боль, этот жар, что охватывает всё тело. И то… как утекает моя кровь к нему, то как она скользит по венам против своей воли, как тяжело и лениво мелькают мысли в голове. И это пугающее ощущение счастья. Какого-то странного, но определенно счастья. Я так его люблю… — Чондэ, спасибо. Спасибо за счастье…