Ее имя - молитва

… Я прислоняюсь впалой щекой холодного кафельного пола. «Неужели я и сегодня не умер? Смерть единственная благодать, которая может снизойти сейчас…» Это помогает смягчить боль, которая нещадно прожигает плоть. Из уст вырывается облегченный выдох, исходящий прямо из тяжелой груди. Чаша моего терпения переполнена, а затем кровожадно опустошена тем, чье имя подобно горько-сладкому яду стимулирует тошнотворный позыв. Теперь я глина в его руках. Он — скульптор. Преображает его до неузнаваемости, латает дыры в его искалеченной душе темной материей. Заполняет чашу терпким вином, вместо чистой родниковой воды, помутняющим разум, лишающим рассудка. Он — мальчишка, которого я когда-то знал, больше не оплакивает и не жалеет себя, не хватается за жизнь скользкими, от собственной крови, пальцами. Он обязан был жить ради той, что была словно луч солнца среди темных грозовых туч, что ветер принес когда-то в его страну. Но этим ветром она и была. Двуликая как Янус. Непредсказуемая как погода в календы мая. Холодная, но излучающая свет. Непостижимая, словно вершина высочайшей горы. Красота ее сравнима лишь с ядовитым цветком чемерицы. Готов сравнивать ее с чем угодно, но ничто в мире не даст ее портрет в полной мере. Идеальная. Она должна была стать моей, а не отталкивать меня. Но она все решила за нас двоих и в этот раз, и я не стану противится ее замыслу по обычаю своему. Она умнее, сильнее, превосходит меня абсолютно во всем. Всех нас, жалких людей, живших, под гнетом деспотичного правительства, вместе взятых. Так я и думаю днями напролет об Огненной Девушке. Не перестаю проецировать ее образ даже в тот момент, когда пытки колеблются на гране возможного. Она спасает меня. Дает надежду даже вдалеке от меня. Спасибо, Китнисс. Я помню про хлеб. Не переживай. Прошу, только не волнуйся. Я умру, с твоим светлым образом. Прощай. — Заткнись, — Джоанна. — Замолчи! Ненавижу тебя! — Ее надломленный голос срывается на крик. Я склоняюсь к тому, что в данном случае стоит промолчать. — Сколько можно бубнить себе под нос?! Тряпка! Это адресовано никому иному. Мне. Джоанна срывается на меня. Снова. Изо дня в день надзиратели наблюдают эту картину. Следящие камеры нацелили свои зеленые глаза прямо на нас. — Это интереснее, чем Игры, так ведь? — Джоанна встала на полусогнутых ногах и поковыляла ближе к решеткам ее камеры. — Сноу?! — зеленый глаз «наблюдателя» сфокусировался на ней. — Я знаю, ты за нами наблюдаешь. Но почему по ту сторону? Почему глазами этой камеры? Не соизволишь прийти и поглазеть на нас с первого ряда?! — Это бы тебе не помешал кляп во рту, — раздается еще один приглушенный голос. — Тебе никто слово не давал, Энобария! Знаешь ли, я больше чем уверена, что кого-то из нас выпустят отсюда. Ставлю свои последние волосы на голове, что «победителем» станешь ты. Энобария. Я совершенно забыл о том, что она в одной камере от меня. Я уже около двух недель летаю в прострации. Где-то между выдуманным мной миром и реальность, которая кажется не более правдоподобной, чем мой вымысел. И я снова погружаюсь в мир, сотканный из иллюзий, подпитываемый сывороткой, которая с каждым разом, протекая по венам, словно смола, ухудшает мое состояние. Я это понимаю. Но кто бы стал мне своеобразным звоночком для того, что бы я вовремя смог отличить реальное состояние ситуации от иллюзий в моей с каждым вздохом тяжелеющей голове. Мозг варится, словно в собственном соку. «Борись, — дает последнее наставление отец перед моими первыми Играми. Последнее напутствие перед глубоким погружением в черную глубину.» «Я стараюсь, отец. Но есть ли в этом смысл?» — Мистер Меллакрк, слышите меня? Один удар ладонью по щеке. Резкий запах достает до затылка, и я отрываю взгляд от экрана, где ветер вплетается в ее черные, как смоль волосы. Она снова в огне. Огонь поедает исполинские сосны. Маленькая птичка трепыхается, старается оторваться от пламени, которое она предвещала своим перелетом в этот лес. — Китнисс… — Ты произносишь ее имя, словно молитву. — Да. Она нечто большее, чем человек для меня. — Для всех нас она нечто большее, чем простая девчушка из дальнего дистрикта. Она — угроза. — Она прекрасна… — Словно роза, — заканчивает Сноу фразу за меня. В вазе неизменный букет из увядших цветов, во главе которых несломленная временем и обстоятельствами роза. — Да. Но роза также имеет изъян. Шипы. Сноу ухмыляется, от чего уголки его рта подрагивают. — Вы довольны, — шепчет советник Эджерия едва слышно. Кажется, это была констатация факта, судя по игривой ухмылке Сноу. — Пит, — обращается он ко мне.- Обрати внимание на букет, мой мальчик. Ты видишь его? — я не подаю никаких знаков, но мной уже давно примечена ваза с цветами. — Статная бела роза среди полевых цветов, которые давно потеряли свой цвет. Она не сломлена, потому что представляет угрозу. — А почему вы не сломлены? — задаю я встречный вопрос сам того от себя не ожидая. Сознание давно отделилось от тела. Поступки противоречат заданной цели. — Мой дорогой, мистер Мелларк, вы такой наивный, словно малое дитя, — он склонил голову на бок.- Все потому, что я в свою очередь представляю угрозу для нее. Мы представляем для нее угрозу, а все потому, что у нас есть многое на эту несносную девчонку. — Верно. Она должна заплатить за то, что она натворила! Эта была ее идея! Все время она брала контроль над ситуацией! Горстка жалких ягод и система, воздвигаемая и совершенствующая долгими годами, рухнула в одночасье. Жилистые руки санитаров скручивают мне руки и вкалывают сыворотку, которая отправит меня в чудесную страну грез. — Ты наносишь себе увечья… не хорошо, мальчик мой. Ты не достоин этого. Она достойна. Его смердящее дыхание обжигает лицо, я зажмуриваюсь и в следующее мгновение отключаюсь. Несколько дней подряд, хотя я не уверен в том, что могу различать сейчас дни и ночи, в мой мозг поступает информация о том, что из себя представляет Китнисс Эвердин. И я соглашаюсь со всеми словами, какими ее описывали. В один из подобных дней, что бывали прежде, когда я находился в отключке от внешнего мира, в разум, защищенный неправдивыми россказнями, просочилась информация о том, что замышляет Капитолий, против Дистрикта 13. Стану выжидать того дня, когда реализую то, что замышлял Пит Мелларк. — Невероятно! Ты совсем слетел с катушек, парень! Джоанна держится в отличие от некоторых. Слабак! Опять накостылял себе. — Он делает это потому, что борется с прежним Питом. — А тебе откуда знать? Энобария не ответила. Глаза разлипаются. Яркий свет люминесцентных ламп бьет по глазам. — Я все слышу. — Не кряхти там, — Джоанна подходит к решетчатой стене, разделяющей нас. — Неважно выглядишь. Через несколько дней меня выволакивают из камеры, приводят в надлежащий вид. Такое уже случалось. Разнообразие среди будничных дней на пару с сывороткой, Джоанной и Энобарией, которую к слову так и не выпустили. Я сделал то, что было нужно. Мое тело покрывается ссадинами, прежде, чем я этого захотел сам. А я так не хотел, что бы моя любовь видела меня в таком состоянии. — Выключайте камеру! — Несите его в изолятор! — Отключайте камеру! — Вторит голос. Мою искалеченную тушу сваливают на носилки. — Все никчемно! — Нужно ужесточить меры. Президент Сноу, вы согласны? — Верно Эджерия. Но мы идем по верному пути. Все то, что было задумано, тихим шагом реализовывается. Мы предугадали, что его мысли будут заняты этой девчонкой. Яд делает свое дело. Разделение личности проходит успешно. И борьба между двумя «я» нормальное явление. Он так предсказуем, как и его подружка. Вторая фаза. — Так точно, Президент Сноу. Вторая фаза активируется завтра. — Я не просила тебя об этом, Пит, — Ее мелодичный голос льется, словно песня. — Ничего, Китнисс, — я крепче сжимаю ее руку.- Все нормально. Я должен был изложить все то, что помнил. Она упускает взгляд. А я вновь подавляю желание расправы. Третья фаза не была активирована, но они были довольны и тем, что сотворили на этой стадии.