ssr

Мисаки ведет тряпкой по перилам широкой лестницы, стирая пыль с изысканного дерева. Прикусив нижнюю губу, парень старательно убирает квартиру — Усами Акихико на целый день соизволил уехать из дома. Мисаки грустит — наверное — но чувствует себя, наконец-то, свободным человеком, позволяя себе полностью расслабиться. Усаги вернется поздним вечером с какой-то очень важной официальной встречи, к тому времени совершенно сморенный тяжелым трудовым днем (или не очень) Такахаши Мисаки будет спокойно спать в собственной постели. - Вот так, - сложно быть недовольным собственной работой, когда ты все делаешь с душой. Особенно если тебе больше нечем отплатить за доброту, а уборка и готовка — то, что всегда получается на высшем уровне. Мисаки вытирает мягким шерстяным носком брызги от воды и что-то напевает себе под нос, не в силах справиться с удовлетворением, когда внезапно начинает ныть низ живота. Слегка поморщившись, парень спускается по ступенькам; Мисаки кажется, что он что-то упустил, забыл о чем-то важном. И быть может стоило обратить внимание на довольную физиономию Акихико — тот уехал из дома уж слишком счастливым, при полном знании нелюбви к деловым встречам. Живот снова дает о себе знать, когда взгляд Мисаки упирается в календарь. Красным маркером ярко обведено несколько чисел и парень судорожно высчитывает, пытается понять какое число и день недели настигли его так внезапно. Осознание приходит больно — что-то щелкает в голове, появляется дискомфорт и просторные домашние штаны отчего-то становятся слишком тесными. - Черт, - тихо шипит он сквозь сжатые зубы и — чертов Усаги, он все знал! Мисаки ни секунды в этом не сомневается, когда пытается найти в аптечке хоть какие-то препараты, помогающие спокойно пережить проклятую омежью течку бесконечное-количество-дней-в-бесконечном-месяце-каждый-месяц. Трясущимися руками перебирая бинты и бесконечные обезболивающие, Мисаки находит записку, на которой ровным знакомым почерком написано (предсмертное) прекрасного дня, Мисаки, я вернусь ночью и надеюсь, что ты будешь ждать меня так, как не ждал никогда прежде. Мисаки приходит на ум сто способов убить, прежде чем мир начинает мутиться и меркнуть — глаза застилает пелена, ноги подкашиваются и парню правда уже не нужно ничего, кроме своего альфы. Усами Акихико пахнет сигаретами и жжеными спичками и весь этот дом пахнет именно этим запахом. Дождаться вечера? Рука Мисаки непроизвольно проскальзывает под резинку спортивок, касается напряженного члена, который отзывается то ли болью, то ли слишком резким удовольствием. Тихо охая, парень упирается лбом в холодильник, медленно ведя ладонью вверх-вниз, начиная себе надрачивать. Нижнее белье — мокрое и смазки достаточно, кажется, для того, чтобы можно было войти без подготовки. С шипением, Мисаки поглаживает большим пальцем головку члена, ощущая всем своим естеством непреодолимое желание альфы — этот гаденыш и правда знал! - Я убью тебя, Усаги... - Не сегодня, - Мисаки и правда не услышал, как открылась входная дверь. Он проводил Акихико утром, с любовью смахивая с делового костюма невидимые пылинки. - Я не мог сидеть и слушать болтовню, зная, что ты сейчас дома и страдаешь без меня, - чужие губы касаются ямочки за ухом, Усаги тепло фыркает, обжигая дыханием шею и ласково тянет зубами за мочку, быстро стягивая с себя пиджак. Мисаки вспоминает все плохие слова, которые когда-либо слышал. И употреблял. И, господи, Акихико будет жариться в аду, когда ведет языком по лебединой шее, ставит яркое красное пятно — метку. Мисаки пахнет свежескошенной травой, а еще лесной свежестью с легким налетом клубничного сока. Усаги растягивает губы в улыбке, и отсчитывает десять поцелуев — кусает острое плечо, привычными движениями стягивая домашнюю футболку. Мисаки не сопротивляется, он просто представляет, как медленно расчленит Акихико после того, как тот его хорошенько трахнет. После того, как... - Снимай, - Такахаши вскидывает голову, когда ладонь Усаги касается копчика, а потом пальцы сжимают ягодицы. С едва слышным вздохом, дрожащими руками, парень стягивает с себя штаны вместе с бельем, неловко переступая их и отталкивая ногой в сторону. Акихико думает, что нет никого красивее этого нескладного подростка — Мисаки худой, с выпирающими ребрами и острыми мальчишескими коленками-плечами. А еще — высокий, чуть ниже самого Усами, с огромными (и чертовски наивными) глазами и темными, всегда пахнущими клубникой, волосами. Мисаки — самый прекрасный, когда упирается ладонями-руками в белоснежный холодильник, слегка отставив попу назад и смотрит вот так, с желанием и мольбой. Мисаки — тот самый, единственный, Усаги касается ледяными пальцами ложбинки между ягодицами и проводит средним пальцем чуть дальше, вниз, упираясь в текущий сфинктер. - Ты ведь ждал меня, Мисаки? - с хрипотцой, что по рукам бегут мурашки и волоски встают дыбом. Мисаки сдавленно кивает, ощущая лбом прохладу металла и чувствует, как чужая ладонь ложится на член, а пальцы медленно начинают разрабатывать щедро смазанный анус. Хочется скулить, как побитая собака — Усаги издевается, совершенно не торопясь, хотя Такахаши Мисаки уверен на сто процентов — у альфы все также плохо. - Чтобы убить, - Акихико подхватывает парня, когда вставляет второй палец, кругообразными движениями все глубже и глубже проникая внутрь. Мисаки закатывает глаза, прикусывая губу (слегка распухшую от частых укусов) и ноги его совсем не держат. - Я ведь знаю, что ты совсем не хочешь этого. Не этого. - Я хочу убить тебя. И — самую малость — наконец-то почувствовать в себе, чтобы вновь стать едиными. Слышится звук расстегиваемой молнии и холодные руки — очень горячие — касаются, кажется, самой души студента. Усами шепчет что-то непонятное, нежное и возвышенное, рассказывает про свои романы или про то, что очень хотел бы сделать с самим Мисаки; пальцы выходят с пошлым порнушным хлюпом и Такахаши хмурится, ощущая себя пустым. Неприятно ерзая и подавая бедрами назад, он чувствует, как упирается что-то твердое в ягодицы и сжимает ладони в кулаки, тут же разжимая и цепляясь пальцами за белоснежное полотно, когда член касается сжатого колечка мышц. С губ срывается стон и остается совсем мало сил стоять на ногах, когда с легкой болью Акихико толкается вперед, ощущая как плотно обхватывают мышцы и как легко происходит проникновение. Мисаки скребет ногтями по полированной поверхности холодильника, за несколько легких толчков ощущая себя отправленным на седьмое небо. Усаги совсем не беспокоится за помятый костюм; Мисаки стонет и тихо просит сильнее, не отдавая себе отчет. Касаясь губами сведенных вместе лопаток (ах, если бы были крылья), Акихико опускает руки на чужой пах, входя в один темп. Мисаки кончает сразу же, как только большая ладонь делает пару движений — Акихико рычит, сильнее вдавливая парня в предмет кухонной техники и резко толкается вперед, входя по самое основание и задевая простату. Сдавленный вздох боли — Усаги ощущает, как плотнее сжимаются мышцы и начинает завязываться тугой узел — совсем немного времени, чтобы дойти до своего предела. А потом усмехнуться, слизывая с собственных пальцев чужую сперму и с чавкающим звуком вытащить из пульсирующего ануса член; Мисаки сползает вниз, не отрываясь лбом от дверцы, и на виске можно заметить маленькую бусинку пота. Акихико пытается сдержать улыбку, когда парень смотрит затуманенным взглядом ему в глаза, но это также тщетно, как не хотеть свою омегу в течку. - Иди в ванну, Мисаки, - Усами стягивает с себя развязанный галстук и расстегивает пуговицы на смятой рубашке, - Иди. Я сейчас приду к тебе. У Мисаки узкие бедра и худые ноги, по которым (хотелось бы) не стекает сперма. Усаги вытирает кухонным полотенцем член, стараясь отогнать от себя ненужные мысли. Было бы неплохо когда-нибудь иметь детей от Мисаки. Было бы очень неплохо. А потом подает омеге руку, ощущая себя нужным и — еще рановато заводить второго ребенка. Но это было бы чертовски здорово, особенно если у малыша окажутся такие же пухлые губы, в которые сейчас Акихико впивается требовательным поцелуем, обещая, что время в ванной не пройдет незамеченно.