Любовь и танки

— Короче, как обычно, едешь на горку, тридцать четверку твою мы прокачали, гусли и рация в норме — теперь будешь меньше нубить… хотя, я в этом сомневаюсь)  — Пффффф! — Ладно, погнали) — А ты куда? Ну вот, как-то это нервно прозвучало. Не хочу без него ехать, но у нас разные классы танков — у меня 34-ка, у него ис, придется порознь кататься… — Я направо с тяжами поеду. — Окей. Я напряженно ждала, когда последние секунды пронесутся у меня перед глазами и раздастся знакомое «в бой!» Предчувствие было нехорошим — брать горку мне никогда не удавалось. «Опять ругаться будет, эх». Мне так хотелось взять эту несчастную горку, услышать, как он говорит своим бархатным, довольно-мурлыкающим голосом — ну вот, можешь иногда! Его голос отдавался у меня в ушах завораживающей, гипнотической мелодией. Вероятно, именно так сирены очаровывали Одиссея. Вместе с другими 34ками я помчалась на горку. Дальше все шло по обыкновенному сценарию: половину наших четверок покоцала арта, половина — вражеские четверки и пт-шки. Так прошел «героический захват». «Ну, я итак это знала, что уж тут». Я переместила камеру на Штира. Тот прятался за домиками под этой самой горкой и ждал врага. — Тебя там что, уже замочили? — Ага, отозвалась я устало. — Ты на этой горке уже который раз подыхаешь, ну как можно так играть, все же прокачали, ты не в топе, конечно, но в середине списка — должна нагибать! Хоть по кому-нибудь попала? — Задела одну птшку. — Понятно. Ну следи тогда за мной, сейчас я их героически нагну. Еще 10 минут боя… Зная Штира, он успеет убить как минимум, четверых. Показались первые вражеские исы. «Благо, что по этому направлению ты не один пошел, тут еще один ис, кв и ис-3. Только вот горку мы просрали, а значит, нашу арту сейчас вынесут… Пока вы тут сидите, выжидаете. Да, они уже летят к арте. Впрочем, это ты знаешь лучше меня».  — Ах ты ж черт! Я услышала хорошо знакомое «повреждение боеукладки». — Да эти мудаки полезли как придурки на рожон! Стадо, блин! Сольемся, нафиг! — Один фиг, все равно просрем — арту вот-вот вынесут, — философски заметила я. — Не просрали бы, если б вы горку взяли. Ну вот, опять я его подвела. Не выходит из меня великого нагибатора. Ведь я играю не для того, чтобы нагибать, а чтобы быть рядом с тобой, дурак… — Так, я двоих замочил, сейчас к их базе поеду, попробую завалить птшину и арту, все лишние фраги. Молчание. Шум гусениц. — Смотри, будешь на тяже ехать, делай так же. Вали сначала арту, потом в горочку — там птшка в кустах сидит. — Угу. Неповоротливую арту Штир вынес быстро, а вот птшку взять не удалось — хп не хватило. Тем временем нашу арту уже вынесли. Было понятно, на чьей стороне победа. — Эх, нубыыыы, нубыыы… Так просрать! .. — Да не переживай, не корову проиграли) Ты четырех фрагов замочил, мало что ли?) — Могли бы выиграть! Вот зачем играть, если не умеешь? На этот риторический вопрос я ответить не могла. Точнее, могла, но ответ бы Штиру явно не понравился. *** — А меня во взвод зовут — посмотрели мою статистику, ну там медали — говорят, ты нам нужен, классно нагибаешь) — Ты хвастун. — Неееет, я не хвастун, я реально умею играть, и руки у меня не из жопы. «Это я знаю, что не из жопы… Просто хочу тебя подразнить немного, глупый. Иначе ты будешь уж совсем совершенством. А ты не должен знать, что в моих глазах ты — совершенство». Угуугу, — безразличным голосом ответила я. Пойдешь? — К ним-то? Ну, можно поиграть, конечно. Ага… если он пойдет играть во взвод… то оставит меня. Кажется, он никогда не догадается о том, что я чувствую. — А ты тренируйся, ты хуже Доста играешь! Она намного лучше тебя нагибает. Эх, вот мы с ней играли недавно…- в голосе Штира появились мечтательные нотки. Да, с твоей Достоевской мне не сравниться. Она же такая добрая, что может разжалобить даже камень. И еще, она никогда тебя не расстраивает. Еще она всегда тебя поддерживает. Еще она… она знает, что я тебя люблю. Только ты никак не догадаешься. — Я хочу ей признаться, ну… Это прозвучало как гром среди ясного неба. Признаться? Нет, я знала, что этот момент когда-нибудь наступит, но почему-то не хотела об этом думать. Признаться… Я представляю, как тебе будет тяжело это сделать. Только я знаю, чего тебе стоят твои «нагибания». Как ты изматываешь себя работой, сколько сил вкладываешь в свою цель. Ну и она тоже знает. Для всех остальных — ты просто «железный человек», не ведающий сомнений и усталости. И только мне ты можешь посетовать, что мол, вот, Досточка твоя такая лапушка, а ты все не решаешься признаться… А я буду говорить — да признайся, возьми себя в руки! А в сердце тем временем будет поворачиваться острый железный прут. Ты же почти не снимаешь свои железные доспехи. Все держишь в себе. А если что и рассказываешь о себе лично — то только ей. Но есть одна вещь, о которой никогда не узнает Достоевская. Та сторона тебя, которую ты показываешь только мне. Это твоя темная сторона, притягательно злобная, расчетливая, циничная. Отвратительная ненависть к людям. Ко всем лоботрясам, бездельникам, портящим этот мир. Только со мной ты можешь ругаться матом, с ней ты такого себе не позволяешь. Ну оно и понятно, лапочка испугается и убежит. Я знаю, кто я для тебя. Та, кто не убежит. С кем можно быть самим собой. Абсолютно. Полностью. Что-то вроде сестренки. Ты знаешь, что я понимаю тебя. Ты знаешь, что мы привязаны друг к другу, но не чувствуешь, что скоро все исчезнет. Как-то я спросила тебя, знаешь ли ты, что для меня главное. Я не думала, что ты ответишь. Но ты ответил четко, без раздумий — свобода. А раз так — то пришла пора сказать «Прощай…»