***
— Что сподвигло вас на участие в Эксперименте? Энджи вертел головой по сторонам, пытаясь сообразить, где размещены динамики. Голос, казалось, раздавался сразу отовсюду. Зеркальная круглая комната с единственной дверью проглотила его после того, как он прошел пару стандартных проверок службы безопасности. Теперь он стоял перед своим нагим отражением и подбирал такой ответ, который заставил бы еще одну лампочку загореться зеленым. — Мне нужны деньги. Что тут еще добавить? — Вы осознаете, что Объединенная Демократическая Империя не берет на себя ответственность за любые последствия вашего решения? — Осознаю. Энджел, если бы перед ним было что-то, кроме него самого, мог бы осмелиться на шутку: «Как будто раньше ОДИ несла ответственность за мои решения». Но перед ним был только он сам. — Вам будут запрещены любые контакты с родственниками, друзьями, близкими до того, как Объединенная Демократическая Империя примет иное решение. Сердце Энджела снова замерло. Ему показалось, что это последний вопрос. Что его не будут спрашивать про любимый цвет, про политические убеждения, про успехи в академии, про… Ни про что. Ему показалось, что он все это время был просто мясом для скальпелей ученых, но только сейчас это выяснилось до конца. — Я понимаю. Отражение перед Энджелом растворилось в еще одной пневмодвери. Створки разъехались.***
Вокруг галдели десятки голосов, жужжала техника, мелькали огни всех цветов, двигались большие машины, сновали туда-сюда роботы-посыльные, но нервировало Энджела вовсе не это — к такому гвалту он привык давно. Жить в крупном городе ОДИ — это жить на огромной свалке техники и тел. Энджи нервировало, что он до сих пор был абсолютно голый. Никто не подошел к нему, никто не сказал, что делать дальше. Его просто вытряхнули из авоськи кандидатов на стол Эксперимента, и как быть теперь — он не представлял. — I’ve been for a walk on a winter’s day, — пробормотал Энджи. Ему нравились эти шутки, которые понимал только он сам. — Притворяешься, что молишься? — донеслось с другого конца сумасшедшего дома. Голос был приятным. Первым делом Энджел отметил это, а уже потом оценил, что его шутку поняли и поддержали. Впервые за… за всю жизнь? Кому сдались старые песни уничтоженной и растоптанной Цивилизацией нации? Повертев головой, Энджи отыскал собеседника. Метрах в пятидесяти от него, окруженный роботами-погрузчиками, стоял парень. Парень. Энджел увидел это буквально в таком порядке: пятьдесят метров, роботы, тело, парень. Парень тоже был абсолютно голым. Иначе за хрупкой фигурой вполне можно было бы принять его за девушку. Энджи побоялся прикидывать возраст. Таких тоже принимают в Эксперимент? — Чего мнешься там? Иди сюда, покажу фокус. Энджел понял, что обращаются к нему. Ставшие ватными ноги понесли вперед. Вероятно, Эксперимент уже начался. — Хватай вот этот рычаг и тяни на себя, — сказал ценитель старой музыки. Энджел успел заметить, что кожа у него болезненно-красная, а глаза — влажные, будто от долгой работы в Вирте на дешевом оборудовании. Схватить рычаг, потянуть. Ближайший робот-погрузчик выплюнул здоровенную плату. Меломан схватил ее и куда-то побежал. Энджел, потирая ладони от неожиданной нагрузки, стал осматриваться с меньшей осторожностью. Его обрадовало, что первый контакт с живым существом был, при всей своей странности, довольно безобидным. Прежде ему доводилось сталкиваться и с хулиганами в переулках и с бандитами в кафе Вирта. Первые могли отвесить затрещин, вторые били всерьез, но Энджел успевал убежать до того, как дело доходило до чего-то, кроме драки. – Эй, ты новенький? Еще один голос. Снова приятный. Энджелу начинало казаться, что сухие, надтреснутые голоса, которые дарил своим обитателям его родной Зион, чудесным образом превращались в ангельский баритон внутри лагерей военного Эксперимента. – Да, — ответил Энджи, не утруждаясь на сей раз бессмысленными поисками источника звука. Кому надо — те подойдут сами. — Я — Марк, — перед Энджелом возникла суровая мужская рука. Он попытался отыскать следы болезненной красноты, но не нашел ничего сверхъестественного — рука как рука. — Энджел. Чтобы посмотреть в лицо Марку, пришлось высоко задрать голову. Да, вот такого человека и представляешь себе, когда читаешь брошюрку про Эксперимент: два метра — рост, еще метр — ширина плеч, короткая стрижка, внимательный взгляд. Энджи невольно улыбнулся, будто только что встретил звезду Вирта. Настоящую, мать его, знаменитость. — Первый день? — спросил Марк. Чужое восхищение его, похоже, нисколько не порадовало. Энджи кивнул. — Пойдем, покажу, что к чему.***
Первым делом Марк показал столовую: покрытую металлическими пластинами комнату с тремя рядами столов и лавок. Еды нигде не было видно, как и посуды. — Роботы все приносят и уносят, — объяснил Марк. — Мы только поддерживаем их в рабочем состоянии. — И всё? — удивился Энджел. Не так он представлял себе Эксперимент. – Нет. Марк развернулся и вышел из столовой. Энджи не успел увидеть выражение его лица, которое сопровождало короткое «Нет». И все-таки холод в голосе проскользнул. Они прошли к казарме. Такая же комната, обитая металлом, но вместо рядов столов и скамеек — койки с тонкими матрасами, подушками и простынями. Беглый взгляд Энджела скользнул по условиям жизни, отметив, что никаких тумбочек и других намеков на личные вещи внутри не было, а потом задержался на левом углу. Там, за связанными простым узлом простынями, что-то явно происходило. — Рано, — отрезал Марк, стоило Энджелу открыть рот для вопроса, вытянул за плечо из комнаты и повел дальше. Склад — никакой одежды, медотсек — только стандартные аптечки-инъекции, цистерна с водой, а потом ровные, оборудованные интерфейсом Вирта, украшенные лоскутами простыней, занятые самыми разными телами ряды тренажеров. — Если видишь белую повязку, лучше не лезь — считай, что личная собственность, — объяснил Марк. Энджел замер возле тренажеров. Сам он не слишком часто заботился о своей физической форме и ограничивался обычно тем, что не ел слишком много хлеба. Тем более что хлеб был невкусным, пресным, а иногда в нем можно было отыскать целые куски щепок. Провести всю жизнь на тренажерах? Или как они себе это представляют? — Каждое утро — укол, — сказал Марк. — Каждый вечер — укол. Если через неделю не свалишься, будешь прибегать сюда раньше всех. После этой дряни бегать хочется даже больше, чем трахаться. — Ч-что? — вырвалось у Энджи, прежде чем он понял, что лучше бы промолчать. — Видел медотсек? Энджи кивнул. — Каждое утро ты делаешь себе укол. Каждый вечер ты делаешь себе укол. Нужное время отмечают громким сигналом — не перепутаешь. Действовать начинает не сразу, только через несколько дней. Обычно новички выпадают на третий-четвертый день. Если доживают до пятого, начинается ломка. На седьмой день почти все бегут сюда, — он указал на ряды тренажеров, — тело начинает меняться. Строгий, внимательный взгляд. — Или умирает.***
Первый укол был почти безболезненным. Тело Энджела не почувствовало ничего, кроме прикосновения тонкой иглы. Жидкость — совсем крошечная доза — проникла внутрь мгновенно. Хлоп, и готово! Как будто комарик укусил. Про комарика говорила мама, и Энджел, сидя на своей койке возле входа — новичков всегда сажали возле входа, чтоб проще было меняться — думал о ней и гадал, откуда она взяла эту фразу. Никаких комаров в Зионе давно не было, только вездесущие тараканы.***
Вечерний укол прошел не так гладко. Он ощутил, как кровь прилила к лицу, а в горле поселился комок тошноты. Нервы. Конечно, нервы. Заснуть после отбоя не удалось. Он искал взглядом Марка, но за рядами лежащих под простынями тел найти его было невозможно.***
Утром привели еще одного новенького. Он возник неожиданно, будто появился посреди зала с роботами. Те как раз копошились над завтраком, а бедолага вертел головой и пытался понять, что делать. — Меня зовут Энджи, — сказал Энджел, протянув ему руку. — Джейми, — ответил на рукопожатие новенький. Они были похожи по росту и возрасту. Энджи нашел Джейми койку поближе и стал рассказывать все, что рассказал ему Марк, когда один из тех, кто спал возле стены, схватил новенького за руку и потащил в задернутый простынями угол. Энджел открыл рот, чтобы возразить, но там, рядом с простынями, стояло еще шестеро. Шестеро. Энджел захлопнул рот, а в голове его перемешались две реплики Марка: «После этой дряни бегать хочется даже больше, чем трахаться» и «Рано». Энджел забрался на постель с ногами, зажал уши ладонями и представил себе, что мальчика по имени Джейми никогда не было.***
Мальчика по имени Джейми никто больше не видел. Вечерний укол Энджи помнил смутно. Все уходило на то, чтобы убедить себя, что мальчика по имени Джейми никогда не было.***
Посреди ночи он проснулся, жадно хватая ртом воздух, словно только что вынырнул из воды. Тело горело огнем. Чьи-то руки подхватили его, чужая ладонь заткнула захлебнувшийся воздухом рот. — Тише, тише, скоро будет легче. Энджел узнал голос Марка. — Тащи в душевую, — этот голос Энджел не помнил. — Полотенце есть? — еще один. Третий? Энджел начал паниковать. — Тише ты! — шепотом прикрикнул Марк. — Подохнешь же. Реплика подействовала — Энджи притих, позволив чужим рукам унести себя в соседнюю комнату. Ряды раковин, ряды писсуаров, несколько «полноценных» унитазов, а под потолком — отверстия, откуда вытекала вода. Они называли все это «душевой», хотя правильнее было бы сказать «моечная». Энджела втащили внутрь, не включая свет, поднесли прямиком к унитазу, и когда Марк убрал ладонь, стало ясно, почему один из незнакомцев заговорил о полотенце. Энджи чувствовал, что из него вытекают внутренние органы, боль была адской, но стоило начать скулить, Марк напоминал о тишине. — Разбудишь кого-нибудь — тебе крышка, — коротко сказал он, когда Энджела скрутил особенно сильный приступ боли. Когда желудок опустел окончательно, его отвели под струю ледяной воды, и одуревший от происходящего организм ненадолго включился: Энджел очень отчетливо увидел все, что находилось в абсолютно темной, без единой щели в обивке, с плотной пневмодверью, комнате. Он мог поклясться в том, что видел пот на телах мужчин, которые его обступали, слышал биение их сердец, различал каждый волос, складки кожи, даже мог сказать, что у одного из них темно-синие глаза, а у двух других — карие. Но через несколько секунд — долгих, прекрасных, удивительных — тело снова согнулось от тошноты. — Тащи укол, — коротко сказал Марк. Энджел даже не смог возразить. Он представил себе, какие, на самом деле, дозы необходимо употреблять им, согласно Эксперименту? Кто, на самом деле, решает, сколько уколов получит он, Энджи, а сколько — мальчик Джейми, которого никогда не существовало? Когда к руке поднесли инъектор, он попытался дернуться, но Марк держал его крепко. Гораздо крепче, чем можно было бы ожидать даже от него. Энджел буквально не мог пошевелиться в этой мертвой хватке. Даже на миллиметр сдвинуть собственную руку. И это в свете увиденного всего несколько минут назад пугало. — Кого они из нас делают? — хрипло спросил Энджи, пока помощник Марка делал ему укол. Голос дрожал, Энджи понял, что в горле копошится что-то странное. Еж или пучок швейных иголок. — Тише-тише, — Марк прижал его еще ближе к себе и прошептал на ухо, — тебе понравится.***
Третье «утро» прошло так же гладко, как первое. Энджел слонялся по залу с роботами, вертел в руках платы, меняя их между машинами, если видел, что у нужного помощника разрядился аккумулятор. У него не было доступа к Вирту, не было книг, не было связи с внешним миром, поэтому слоняться и наблюдать за машинами казалось самым интересным делом. – О, новенький! — воодушевленно крикнул кто-то в его сторону, и Энджел хотел было возмутиться, что он давно уже не новенький, как заметил своего первого знакомого в странном пространстве Эксперимента. Парень, чья кожа и глаза так поразили тогда Энджи, стал подходить ближе. Ближе. Ближе. Энджел заметил, что покраснение сменилось проступающими то здесь, то там язвами, а глаза — красные, больные — слепо шарили по комнате. — Не подходи, — прошептал Энджи, чувствуя, что теряет самообладание. Прошло всего три дня, а парень из немного больного превратился в ходячий труп. Рассказ Марка о том, как здесь обстоят дела, приобретал плоть и кровь. — Пошел вон! — заорал мужчина, в мгновение ока очутившийся возле Энджела. Узнать его по голосу удалось без труда: ночь в душевой и полотенце. Безымянный паренек с язвами побежал прочь, натыкаясь на коробки и роботов. — С-спасибо, — Энджи снизу-вверх смотрел на неожиданного спасителя. — Нет проблем. Рихтер, — руку протягивать он не стал, вместо этого сел на корточки и стал рассматривать Энджела. Голубоглазый Рихтер — ну просто как из сказки. Энджи вспомнил глаза Рихтера в полной темноте. Вспомнил рельеф его тела, и даже, кажется, начал вспоминать запах. — Старайся держаться от них подальше, — сказал Рихтер. — Они не заразные, но… короче, просто держись подальше.***
К вечеру третьего дня Энджел заметил, что большая часть людей в бункере объединялась в небольшие группы. Это не бросалось в глаза сразу, просто потому что почти все обитатели делали одно и то же в одно и то же время вместе со всеми остальными. Со стороны, должно быть, казалось, что они просто встают, идут в душ, завтракают, потом разбредаются по небольшим залам, потом снова стягиваются в столовую, не забывая при этом забегать в медотсек, и еще раз принимают душ перед сном. Конечно, больше всего Энджелу запомнилось происходящее за простыней, но, когда шок отступил, в дело вмешались природное любопытство и упрямство. Некоторые группы насчитывали всего двух-трех людей. Эти везде двигались вместе. Энджи видел, что они ходят в душевую, в медотсек, в тренажерный отсек, в столовую — везде — вместе. Проследить за такими было бы интересней всего, но это — он успел понять — не приветствовалось. Если ты начинал за кем-то шпионить, тебя просили так больше не делать. Энджел не получил еще ни одного подобного предупреждения, но, слыша их по отношению к другим, понимал, что, в случае отказа, нарушитель спокойствия не сможет делать больше ничего. Присмотревшись к Марку, он заметил, что тот часто подходит к новичкам, но больше всего времени проводит с пятеркой тех, кто ночевал в середине казармы. Они редко говорили о чем-то, редко ходили куда-то, но все равно связь была заметна со стороны. Перед сном он хотел спросить Марка, когда ему тоже можно будет перелечь от новичков, но вдруг испугался и вместо этого отвернулся лицом к стене. Засыпая, он услышал: — Сегодня будет еще хуже.***
Вторая ночь показалась Энджелу Раем по сравнению с третьей. Марк держал его с одной стороны, Рихтер — с другой, и потоки воды лились сверху максимально-возможным напором. Ледяная вода. В первый день Энджи случайно открыл холодную, и едва не обжегся. Ему показалось глупостью позволять воде течь при такой температуре. Что это? Супер-элемент супер-Эксперимента? То, что казалось глупостью тогда, теперь было единственным спасением. Внутри поселилась атомная бомба, и каждый вдох был ее взрывом. Голова раскалывалась на атомы, а ноги отказывались стоять неподвижно. Марк и Рихтер были единственным, что удерживало его под потоком воды. — Спасибо, — прошептал он, когда приступ закончился, и чьи-то заботливые руки обернули его простыней. Он до сих пор не знал третьего имени.***
Четвертый день. Марк говорил, что четвертый день для многих новичков — переломный. Энджел искоса поглядывал по сторонам, гадая, кто из этих несчастных прокаженных переживает свой четвертый день. Того самого, первого знакомого, нигде не было видно. Энджи с ужасом подумал, что вчера и был его четвертый день. Или пятый. Или шестой. Сколько раз нужно проживать Ад, чтобы все закончилось? Рихтер нашел его сидящим в углу душевой. — Поднимайся, — сказал он. Энджел остался сидеть. Тогда Рихтер подошел ближе, обхватил новичка под мышками и поднял на ноги. — Раскиснешь — умрешь, будешь много думать — умрешь, не будешь меня слушать — умрешь. Понятно? Энджи медленно покивал головой. Ему было понятно. Он умрет. Сегодня, завтра, послезавтра или через три дня. Не важно. Однажды он раскиснет. Однажды он начнет по-настоящему задумываться о происходящем. Однажды он не послушает Рихтера. И умрет.***
Вечером четвертого дня он не пошел в медотсек. Рихтер, Марк и еще двое мужчин — сильных, высоких, взрослых — пришли к его койке, стащили с матраса, уволокли в душевую и там, прижав к стене, сделали инъекции. Две. Три. Четыре. Энджел заплакал, когда понял, что считает, и понял, до какого числа досчитал. Перед глазами плыло. От волнения, от уколов, от усталости — он уже не различал. — Засыпай, — сказал кто-то. Энджи не знал его имени. Он сполз по стене душевой на холодный кафель, сжался и провалился в сон.***
На этот раз сознание не спешило подкинуть Ад. На этот раз Ад подкидывал кто-то извне. Энджел чувствовал удары по щекам и понимал, что они не причиняют ему боли. Просто было неприятно, что кто-то так грубо обращается с его лицом. Он открыл глаза и уставился перед собой. Удары были медленными. Мед-лен-ны-ми. Он мог различить, как движется чужая ладонь в воздухе, мог заметить колебания кожи, микроскопические изменения в ее структуре, когда, сталкиваясь с его собственной, она покрывалась легкими красноватыми пятнами. Резко вскинув вверх руку, он перехватил ладонь до того, как та в очередной раз коснулась его тела, и потянул на себя. — Вставай, — сказал Марк. Перетянуть его такой нехитрой манипуляцией не удалось. Но Энджела переполняла гордость от того, что он смог увидеть чужой удар, понять его, перехватить и предотвратить. Голова закружилась, стоило принять вертикальное положение. Он понял, что начинает терять сознание. — Если ты заснешь еще раз, ангелок, — перед Энджелом стоял Рихтер. Марк, заломив руки новичка за спину, стоял сзади. — Если ты потеряешь сознание еще раз, малыш, — Рихтер улыбался. Мрачно, жестоко, холодно. Его ледяные глаза были абсолютно безразличны. — Если ты хоть на секунду потеряешь контроль, Энджи… — Я умру, — прохрипел Энджел. Во рту пересохло, он хотел пить. Много. Долго. Очень долго. Перед глазами возник поток холодной воды, который вчера вернул его к жизни. — Вода не поможет, — прочитав его мысли, сказал Рихтер. Он вдруг переместился ближе. Его лицо было в паре сантиметров от лица Энджела. А его рука… Энджи почувствовал, что чужие пальцы коснулись его члена. Это ощущение было таким же далеким, как пощечины, приходило из другого мира, но, цепляясь за него, он мог удерживаться на краю. — Вот это поможет, — сказал Марк, и его голос раздался над ухом, почти как в тот раз, когда он сказал другое. То, что удивило Энджела: «Тебе понравится». Пальцы Рихтера были ловкими, и даже если бы он сделал что-то «не так», даже если бы промахнулся, прищемил нежную кожу, может быть, даже если бы он влепил с колена в пах — все равно, Энджел чувствовал только отголоски. Его тело переложили на пол, а сознание перетекло в поверхность кожи, которой касались чужие пальцы. — Он хороший, — голос Рихтера ненадолго стал теплым, но когда Энджи посмотрел ему в глаза, его передернуло — алые, абсолютно алые. — Он нежный, — эхом отозвался Марк. Энджел зажмурился, чтобы не видеть цвет глаз. На ум пришли истории о вампирах. На ум пришло, что он так и не понял, куда же делся несуществующий Джейми. — Не бойся нас, — голос, незнакомый. — Мы отдали тебе лекарство, — еще один голос. — Мы защищали тебя, — пятый? — Мы будем заботиться о тебе, — шестой?! Сознание Энджела было совсем тусклым. Он ощущал, когда чьи-то пальцы касались кожи, он мог дополнить это ощущение одной, двумя мыслями, но на большее мозга не хватало. Мозг, казалось, сам перестраивался вместе со всем остальным организмом. И, как в прошлый раз, здесь же, в душевой, очень неожиданно и резко Энджела «включило». Он ощутил реальность во всей полноте: почувствовал запахи, услышал нежный шепот фигур, которые его окружали, и очень остро почувствовал внутри себя чужое тело. — Он красивый, — Марк? Энджел открыл глаза и уставился в потолок, выгибаясь собственным телом навстречу чужому. Ему показалось, что только через это соприкосновение он может вернуться в сознание. Чужие руки обхватили его бедра и подтянули ближе к себе — ощущение реальности стало еще острей. — И с ним хорошо, — чей-то голос, на выдохе. Рихтер? Марк? Как их зовут? Сколько их? Энджел прогнулся еще раз, расслабляя тело, выныривая из собственного безумия. И понял, что ему все равно. Сколько их, как их зовут. Плевать. — Не жадничай, — смех. — Спасибо, — прошептал Энджел и услышал, что его голос перестал быть хриплым. Он стал приятным и мягким. Таким, какой понравился ему, когда он впервые встретился с еще одним новичком, которого никогда не существовало. – О, — смех, — нам совсем не трудно. Он почувствовал под собой чье-то тело и не смог вспомнить, когда его перекладывали. Лица коснулись пальцы, губ — губы, запястья кто-то крепко сжимал, но Энджел не сопротивлялся. Рядом, вокруг, внутри был свернувшийся клубок чужого тепла. — Теперь, если ты хочешь спать – спи, — прошептал на ухо Рихтер, и Энджелу захотелось заснуть в его голосе.***
Пятое утро было тяжелым. Первое, что ощутил Энджи после пробуждения — желание. Похотью назвать его было сложно. Для похоти оно было слишком сильным. Ни Рихтера, ни Марка, ни тех, чьи имена его не интересовали, вокруг не было. Он окинул казарму безразличным взглядом и пошел в душ. Ему было плевать, кого он встретит там. Нужно было только найти тех, кто был с ним вчера. — Ты куда несешься? Дьявол! Иногда стоит спрашивать имена, чтоб не оказаться в такой ситуации. — Смайли, — мужчина поморщился, заметив замешательство на лице Энджела, который накануне ночью горячо шептал ему в губы «спасибо». — Хотя, наверное, тебе все равно. Энджел кивнул. Ему было все равно. Смайли прижал его к стене и рассмеялся, разглядывая лицо. — Марк сказал, что из тебя выйдет толк, а я не верил. Приношу свои извинения, — он опустился на колени и — Энджи проглотил кусок воздуха вместе с удивлением — обхватил его член губами. Желание было настолько сильным, что Энджелу хватило пары движений. Кончая, он вспомнил, что пять дней назад стоял перед входом в бункер Эксперимента, и теперь гадал, кому мог понадобиться подобный Эксперимент. — Будешь много думать, — Смайли уже был на ногах и вытирал рот тыльной стороной ладони, — умрешь. Лови кайф, парень, пока у тебя есть такая возможность.***
К вечеру пятого дня Энджел понял, что ждет сигнала к инъекциям сильнее секса. Мысль об игле посещала его чаще, чем мысль о Рихтере внутри себя. Он видел розоватую жидкость, которая находилась до поры до времени внутри шприца, а потом поступала в кровь, стоило закрыть глаза ненадолго. Когда дали сигнал, он вместе с остальными пошел к медотсеку и встал в очередь. И увидел то, что раньше не смог бы заметить даже при очень большом желании. Потасовки, угрозы, шантаж, драки — все происходило так быстро, что даже его обострившееся, странное, новое зрение выхватывало только фрагменты. Эти существа, назвать их людьми было уже сложно, двигались и говорили слишком быстро. Секунда, не больше, ушла у одного из них на то, чтобы отпихнуть оппонента к противоположной стене одним пинком. — Две дозы — чтобы не сдохнуть, — Рихтер возник рядом с ним и, положив ладонь на плечо, наклонился к уху. — Нравится, как ты реагируешь на это, — объяснил он. И только потом Энджел понял, что возбуждается. Чужой шепот, на ухо. Так в первый раз Марк обратился к нему лично. — Три дозы — чтобы усилить эффект. Четыре — чтобы выйти за границы. Сможешь выйти за границы пять-шесть раз — считай, что вышел из бункера. — Выйти за границы? — не понял Энджел. — Вчера, — коротко ответил Рихтер. Энджел вспомнил, как руки Рихтера держали его бедра, а Марк нависал сверху, и его член был внутри. Там. Там. — Держись нас, и все будет хорошо. — Кто-то из ваших уже вышел? — спросил Энджел. Пытаясь улизнуть от воспоминаний, он начал понимать, что происходило в застенках бункера. Впереди замаячил путь наружу. – Да, — ответил Рихтер. — И не один. Энджи обернулся к Рихтеру и посмотрел ему в глаза, вспомнив их цвет минувшей ночью — догадка посетила его: — Ты можешь выйти, — одними губами сказал он, понимая, что от посторонних взглядов его полностью закрывает чужое тело. Рихтер не ответил — только улыбнулся. И все встало на свои места. Они не отбирали новичков по проверенной методологами системе. Они не отбирали новичков, опираясь на советы мозгоправов. Они просто бросали всех желающих в бункеры, предоставляя тем, кто уже прошел тест, возможность самостоятельно решать, кого пропускать дальше. Возможно, красная лампочка вообще не работала. Возможно, красной лампочки даже не существовало. — Хотел бы я знать, кто начал это, — сказал Энджи вслух. Но через секунду это уже не имело значения, потому что Марк, который подошел к ним, держал в руке охапку инъекторов. Один, два, три… Энджел судорожно считал. — Тебе хватит, — рассмеялся Марк, перехватив его взгляд, подцепил за подбородок и поцеловал.***
Пятая ночь была сказочной. Он больше не боялся. Он больше не считал. И не спрашивал имен. Он больше не хотел выйти наружу. Он хотел попасть дальше. И каждое прикосновение, каждый поцелуй, каждая ладонь приближали его к этому. В какой-то момент Рихтер подхватил его на руки, отнес к стене душевой и, прижав, вошел в него, заслонив собственным телом от всего вокруг. Они оказались наедине. — Я покажу тебе кое-что, — сказал Рихтер. Глаза его снова были красного цвета, хотя Энджел до сих пор не понимал, как он может различать цвета в абсолютной темноте. Движения Рихтера были медленными, и ускорять их Энджел не решился, хотя ему хотелось больше. Быстрее. Глубже. Рихтер внимательно смотрел на Энджела, а потом необычным образом приоткрыл рот, обнажив верхний ряд зубов. Энджи впился взглядом в клыки: неестественно длинные и острые. Такими легко можно убить, если перехватить в уязвимом месте. Рихтер поднес свое запястье ко рту и сжал челюсть — кровь потекла по его подбородку. Вокруг них Энджел услышал шепот чужих голосов. Но потом запястье Рихтера оказалось возле его собственных губ, и когда Энджел осторожно коснулся чужой крови языком, ему стало все равно, что именно шепчут эти голоса. Он облизал то, до чего дотянулся язык, а потом вцепился в рану собственными зубами. И понял, что они тоже изменились.***
Открыв глаза, Энджел понял, что ему нужно куда-то деть силы. Он не ощущал ни сонливости, ни утренней усталости, только огромное количество энергии, которой нужно было дать куда-то выход. Впервые с тех пор, как он попал в бункер, ему захотелось очутиться в отсеке с тренажерами. Осматриваясь, он заметил, что именно здесь околачиваются прокаженные. В казарме их было незаметно под простынями, а в коридорах они старались не ходить по одиночке, но здесь, в тренажерном отсеке их были десятки. Изможденные, покрытые язвами, гнойниками, они выглядели уродливо и жалко. Энджела передернуло, и он решил уйти, но, разворачиваясь, столкнулся с Марком. — Они ничего тебе не сделают, — сказал тот и многозначительно добавил, — теперь. Энджи покорно пошел к одной из свободных скамеек. Марк объяснял, где лучше всего можно «расслабиться», а в голове Энджела вертелись невеселые мысли. — Когда можно будет выйти? — спросил он, подловив момент, когда вокруг не осталось чужих ушей. — Не думай об этом, — строго ответил Марк. — Не думай об этом вообще. Тогда сможешь выйти очень быстро. — Ты не понял, — Энджи покачал головой. — Конечно, понял, — Марк выглядел раздраженным. — Я не хочу назад, — Энджел улыбнулся, обнажив верхний ряд зубов. — Он хочет дальше. Рихтер стоял в паре метров. Энджи посмотрел сначала на него, а потом — на Марка, и заметил, что эти двое смотрят друг на друга, широко улыбаясь.***
Рихтер вывалил на пол склада ворох инъекторов. Они втроем стояли в помещении, заваленном коробками. Инъекторов было много. Очень много. Энджел почувствовал, что у него по подбородку течет слюна. — Ты уверен, что хочешь пойти дальше? Энджи понял, что сейчас, как в самом начале своего путешествия по Эксперименту, он стоит перед окончательным «да». — Он уверен, — ответил Рихтер. Марк кивнул и подошел к пневмодвери, подперев ее куском металлической обшивки. Энджел не удивлялся, что у него достаточно сил для этого. — Будет неприятно, — предупредил Рихтер. Энджи кивнул. Его взгляд перебегал от одного шприца к другому. Он пытался сосчитать. — Не важно, сколько их, — с усмешкой заметил Марк, видимо, подловив новичка на подсчетах. — Тебе хватит.***
Энджел постоял перед пневмодверью пару секунд, размышляя, что лучше: выбить конструкцию вместе с каркасом ногой или раздвинуть в стороны, ломая сложную систему противовесов. Марк и Рихтер стояли за его спиной, и часом раньше Энджи считал бы, что они — его страховка. Теперь ему не нужна была страховка. Ему нужно было просто решить, что лучше. Он выбрал первый вариант — меньше движений. Дверь вылетела наружу вместе с куском бетона. Энджел оказался в зале, забитом недовольными людьми. Рихтер забрал дневную порцию инъекций. Рихтер нарушил правила. Рихтер поступил нечестно. Энджи наклонил голову на бок, прислушиваясь к чужим интонациям. Слушать их было смешно. И противно. Он выхватил из воздуха первого, кто подвернулся под руку, сжал пальцы, дробя чужую кость, а потом вернул на место, оставив человека наедине с чудовищной болью. Рихтер и Марк все еще были у него за спиной. Он искал взглядом Смайли. Ему казалось важным убить сначала того, кого он знает. Кого он успел выделить из серой безликой массы. Смайли стоял дальше остальных. Он не жаловался. Он был заодно с Марком. Энджи замер в миллиметре от лица Смайли, понимая, что тот увидит его еще очень не скоро. Понимая, что, для того, чтобы быть заодно с Марком, нужно выпить его кровь. И отдать ему свою. Понимая, что из одного бункера может выйти только один новичок. Пальцы без труда проникали в грудную клетку. Когти разрезали кожу, ладонь выворачивала ребра, добираясь до самого важного. До самого дорогого. — Приношу свои извинения, — тихо сказал он. Глаза Смайли округлились от ужаса — он увидел и почувствовал. Сразу. После этого считать и запоминать лица было уже ни к чему. Они были одной сплошной массой с кровью внутри. Кровь можно было пить, выливать на пол, на стены, оставлять в телах. Можно было делать все, что ему хотелось делать. Он был свободен. Когда в бункере не осталось ни одного живого существа, кроме него самого, Марка и Рихтера, Энджел остановился возле последнего трупа, облизал пальцы, сравнивая вкус крови, и посмотрел на тех, кто сопровождал его все это время. — Дальше, — сказал Энджи. Рихтер обнял его сзади, Марк подошел спереди и, привычным для Энджела движением прокусив запястье, сообщил: — Теперь, ангелочек, тебе придется умереть. Позади него Рихтер набрал в легкие воздуха, чтобы сказать что-то, но Энджи сделал это вместо него: — Но мне понравится. Раздался тихий, довольный смех.