Леопольд Моцарт
Сегодня в опере был особый ажиотаж, а все из-за выступления Катарины Кавальери. Вся Вена, да и не только она, знала это имя. Выдающаяся молодая певица, ученица Антонио Сальери, талантливая и легко обучаемая. Признаться честно, мне давно хотелось увидеть эту девушку, тем более она была задействована в новой опере, которую придумал мой гениальный и любимый сын. Вольфганг до сих пор не слушал моих советов, поэтому я принял решение приехать самостоятельно, чтобы наблюдать за ним со стороны. Мы так и не помирились, ведь я винил сына не только за то, что он ослушался меня, а еще из-за неразборчивости в людях. Подумать только! Жениться на Вебер, семья, которой чуть не сгубила его… Хватило нам одной смерти — моей дорогой и любимой супруги, что не смогла пережить столько переездов и волнений за единственного сына. Даже то, что дома ее ждал муж и дочь, все это не смогло удержать душу Анны-Марии на Земле. — Отец, Вы бледны, может, стоит отложить поход в оперу? — сказала Наннерль, и я невольно улыбнулся. Моя дочь, моя любимая девочка, единственный человек, который заботился обо мне сейчас. Она после смерти матушки невольно попала под мое влияние. Да, теперь я отвлекался от всего, когда общался с дочерью. — Нет, все хорошо, просто немного волнительно… Слушать творение Вольфганга, но не видеть его. Я успокоительно провел рукой по щеке девушки, надеясь на то, что ей станет легче. Как же она была похожа на мать в молодости. Такой же добрый и чуткий взор, прикованный лишь ко мне. Наконец, мы заняли свои места в отведенной ранее ложе. Как я не старался, но не смог утаить того, что еду в Вену. Мне не хотелось огласки, но все же слухи уже побрели по городу. «Отец Вольфганга Моцарта, учитель, научивший музыканта всему в скором времени посетит Вену». — вот, что писали в газетах, вот, о чем все болтали. Сейчас, сидя здесь, я ощущал на себе взгляды присутствующих. Хотелось укрыться от них, но приходилось только делать вид, что ничего необычного не происходило. На сцене появилась Кавальери, я это понял по шуму в зрительном зале, а еще по тому, как девушка начала петь. Сразу взяла верхние ноты, а еще у нее было изумительное дыхание. Закрываешь глаза и кажется, что вся песня звучит на одном лишь начальном вдохе. Я от изумления даже на пару секунд забыл, как дышать. Талант примы был на лицо, да еще какой талант! Невольно начал завидовать Сальери и Вольфгангу, ведь им посчастливилось поработать с Кавальери. Почему бы мне тоже не попробовать? Да, я давно не обучал кого-то, кроме Наннерль, но это хороший способ отвлечься от ссоры с сыном, от проблем, навалившихся на нашу семью. Многие говорили мне о том, что я прирожденный педагог. Может, не спорить с общественностью? После представления я без особых проблем отыскал фрау, что провела меня за кулисы. Моя фамилия творила чудеса. Я попросил ее позвать Кавальери. У меня были свои планы на эту девушку и ее безусловный талант. Жаль, что я раньше не повстречал ее. При этом, я так же был в курсе того, что передо мной — ее первым учителем был Антонио Сальери, который неожиданно «бросил» обучение девушки. Я не понимал почему, хотя некие догадки у меня по этому поводу все равно были. Антонио холодно относился к моему сыну, а все из-за того, что Вольфганг писал музыку от души и сердца, а не по каким-то определенным правилам. Катарина Кавальери в данный момент играла в опере, которую написал «неугодный юнец». Сальери, наверное, посчитал это предательством, даже по городу поползли слухи о том, что Катарина воспользовалась своим учителем, а потом бросила его. Я в это не верил, ибо мне хватило одного лишь взгляда на певицу, чтобы понять одно — она добрейшей души человек, а все, что о ней говорили — клевета. Я стал дожидаться прихода Кавальери, рассматривая декорации и все вокруг себя. Наннерль осталась в фойе, где я сказал меня подождать минут десять. Если все удастся, то у моей дочери появится собеседница и подруга, не все ей сидеть при мне.Катарина Кавальери
Я сидела у зеркала, старательно стирая при этом грим с лица. Как же я не любила его, но таковы были правила. Мои черты лица должны видеть все, даже те, кто находится на последнем ряду амфитеатра. Ужасно яркие глаза, щеки, губы, а еще брови, будто я не девушка, а мужчина с дальнего Севера. — Вас ждет Леопольд Моцарт, — сказала мне фрау, а я сначала подумала, что мне послышалось. — Что? — переспросила я у женщины, оборачиваясь к ней. Матушка тут же засуетилась, одергивая меня. Подумала, что я не знаю, о ком идет речь? Глупости! Еще до того, как стать певицей и примой оперы, я была наслышана о великом и талантливом композиторе. Он славился тем, что обучал юных людей музыке. Чего стоит Вольфганг! Теперь он ждет меня? На пару секунд мне перехватило дыхание от накативших чувств. Вышла я к Моцарту-старшему через пару минут, неловко опустив глаза в пол. Одно его присутствие и взгляд влияли на меня так, что я впадала в бессознательную дрожь, сменяющуюся жаром. Я даже не знала, что сказать. Язык к небу прилип, а ноги к деревянному полу сцены. — Рад видеть Вас, простите, что отвлек, — начал Леопольд Моцарт сам, за что я была ему безгранично благодарна. Я медленно подняла взгляд на своего собеседника. Впервые в жизни видела его, да еще настолько близко. Высокий и статный мужчина с прямой спиной, под рукой трость, на которую композитор опирался скорее по привычке, нежели по нужде. Наверное, он выглядел младше своих лет, потому что от него исходило столько бодрости и энергии… -Я просто не мог ни встретиться со столь выдающийся певицей, — продолжил Леопольд так же спокойно, с легкой хрипотцой в голосе, — у Вас замечательный голос. Я приятно удивлен. Мне и так было сложно совладать с чувствами, а тут еще столь лестные комплименты из уст знатока музыки. Моцарт-старший смотрел на меня по-доброму, с интересом и блеском в глазах. Я снова впала в краску, хотя меня обычно было очень сложно чем-то смутить. Из примы оперы я превратилась в маленькую застенчивую девочку. — Возможно, мое предложение покажется Вам внезапным и больно дерзким, с учетом, что Вы меня совсем не знаете, — вывел из ступора приятный голос. Я невольно улыбнулась, стараясь собрать мысли воедино, чтобы хоть что-то уже ответить. Было неловко молчать, а тем более на столь лестные и приятные слова. — Ну, что Вы, герр Моцарт, я бесконечно благодарна Вам за такую похвалу. Из Ваших уст это звучит высшим признанием. Я много слышала о Вас, Вашем сыне. Это честь принять от Вас предложение, каким бы оно не было, — ответила я на одном дыхании, пряча взгляд от внимательных и сосредоточенных глаз собеседника. Мне стало интересно, что мне предложит этот человек, который только одним своим присутствием заставлял меня, то краснеть, то бледнеть. — Я давно не обучал юных людей музыке. Сегодня, когда Вы пели, я подумал, что будет неплохо обучить Вас игре на одном из музыкальных инструментов. Я остановился в Вене, поэтому могу позволить себе принимать гостей в новом доме, — сказал композитор спокойно, подходя ко мне ближе. Тук. Тук. Тук. Стучит по полу трость. Либо, это мое сердце так бешено рвется наружу? Я взглянула на мужчину удивленно, не понимая до конца, что же происходит здесь? Со мной ли вообще? — Мне… очень льстит Ваше внимание, герр Моцарт, — только и смогла сказать я, заворожено смотря в глаза напротив. — Это будет хорошим уроком не только для Вас, но и для меня. Я только сейчас могла заметить насколько у него серьезный, но в то же время проникновенный взгляд. Даже мурашки по спине пробежались. Щеки снова начали пылать, как грудь у снегиря при жутком морозе. — Господи! Это так… кхм, неожиданно… и в то же время это такая честь для меня, — начала я снова, немного теряясь в эмоциях от восхищения и счастья. Наверное, на меня было смешно смотреть, но сейчас мне было не до того, как я выгляжу, — Я и мечтать не могла, что когда-нибудь буду стоять в шаге от человека, которым восхищается вся Европа, и он будет предлагать мне занятия музыкой. Это невероятно волнующе! Кажется, он думает, что я сошла с ума. Пускай! Я начала интенсивно обмахивать лицо рукой, ибо меня бросило в жар от всего, что происходило сейчас здесь. — Мой талант и способности преувеличены. Как видите, я вполне обычный человек, — сказал Леопольд Моцарт и пожал плечами, — так, что Вы скажите на мое предложение?Леопольд Моцарт
Я внимательно смотрел на девушку напротив меня. Такая юная и прекрасная, а уже прима оперы. Она была без грима, поэтому я мог на славу налюбоваться ее природной и естественной красотой. А как она восхитительно смущалась и краснела! Я невольно от этого начинал улыбаться. — Ваша скромность лишь красит Вас, герр Моцарт, — проговорила Катарина, заглядывая в мои глаза с лукавством и озорством, — а как Вы думаете, что я отвечу? Кавальери от этой неожиданной игры в загадочность даже стала поглядывать на меня более смело. Отличный знак, потому что мне нужна была эта девушка. Просто нужна. Я понял по ее словам, взгляду и тону то, что она согласна. — Думаю, что Вы уже завтра утром приедете по этому адресу, — не менее хитро сказал я, протягивая певице листочек, на котором был записан новый венский адрес, — я очень буду рад видеть Вас снова, Катарина. Я устремил взгляд в глаза брюнетки. Она не отводила своих прекрасных карих глаз от меня. На мгновение мне даже показалось, что Кавальери немного засмотрелась. Правда, куда? На меня? — Я буду рада встретиться с Вами снова, — ответила певица тише, когда забирала из моей руки листок. На пару секунд ее пальчики прикоснулись к моей ладони, скользнув по пальцам. Я вновь заглянул в глаза напротив. Повисла тишина. По спине пробежались мурашки от того, что сейчас происходило. Меня даже в жар бросило от непонятных чувств. Сердце в груди подскочило, но внешне я остался спокоен. — Отец, — послышался за спиной голос Наннерль, и я тут же убрал руку от пальцев Катарины, хоть и испытал при этом некое разочарование. Кавальери тут же немного отошла от меня в сторону, делая вид, что ей тоже пора идти. Певица еще раз наскоро поблагодарила меня. Я сдержано кивнул и прошел к дочери, что внимательно следила за мной. — А они… и впрямь прекрасна, как о ней говорят все вокруг, — проговорила дочь, когда взяла меня од руку. Я только сдержано кивнул, потому что был согласен с этими словами. Катарина мне понравилась… и я знал, что это наша не последняя с ней встреча.***
прошел месяц…Леопольд Моцарт
В это утро я чувствовал себя весьма странно, потому что с вечера у меня поднялась температура. Поездка в оперу была лишней, тем более на улице и в здании было холодно. Я каждый раз во время заболевания откладывал лечение, потому что надеялся на то, что все пройдет сам, но в последнее время мое здоровье подводило меня. На прием лекарств не было времени, а еще желания. Сегодня я решил не отменять занятие с Катариной, потому что смог бы перебороть недуг, а уж тем более музыка на меня всегда целебно воздействовала. Наннерль крутилась возле меня все утро, потому что, словно, чувствовала сердцем то, что со мной что-то не так. Я не подавал вида, а то дочь подняла бы такую шумиху из-за болезни. «Заботится, но ей лучше не знать. Все само пройдет, так обычно бывает», — подумал я, когда девушка оставила меня в кабинете. Я сел в кресло и прикрыл глаза от того, что веки стали тяжелыми, а каждое лишнее движение отдавалось шумом в голове. В комнате было довольно прохладно, но я ощущал, как кожа пылает под слоем одежды. Часы пробили двенадцать дня, как раз в это мгновение раздался стук в дверь. Я протер глаза, отгоняя от себя сонливость. — Войдите, — проговорил я спокойно, уже зная, кто пришел. Моя единственная ученица, точнее последняя. Я чувствовал, что после нее никого не буду обучать, потому что не хотел. Дело не в сложности, а уж тем более не в Катарине. Она была способной и талантливой девушкой, но довольно своенравной и свободолюбивой — так сказала ее матушка, которая с особым вниманием относилась ко всему, что так или иначе касалось дочери. Кавальери воспитывала ее в одиночку, но при этом с лихвой по строгости и требовательности заменила обоих родителей. Певице едва исполнилось двадцать шесть лет, а она до сих пор находилась под крылом матери. От нее я и узнал все о новой подопечной, просто женщина относилась ко мне с особым доверием, поэтому рассказывала даже то, чего я не должен был знать. Катарина не желала выходить замуж, а еще мечтала о независимости от всех, хотя меня слушала всегда, словно, ей лет пять. Иногда мне казалось, что я имел на нее большее внимание, чем мать. Не знаю, чем это было обусловлено, но мать ученицы считала, что все дело в том, что ее дочери нужна была твердая мужская рука в воспитании. По сути, я был для нее чужим человеком, но при этом она всегда слушала меня, не перечила, не закатывала истерик, хотя иногда вполне логично отстаивала свою точку зрения. В такие моменты мы с Катариной вели интересные и взрослые беседы, засиживаясь после занятий на пару часов. Девушка все пыталась как-то повлиять на мое отношение к сыну, она хотела, чтобы я наконец примирился с Вольфгангом, который до сих пор не разговаривал со мной, точнее — я с ним не хотел общаться, ибо все еще был зол на него. До того, как сын уехал из дома, он хоть и был излишне активен, весел и своенравен, но не смел никогда ослушаться меня. «После Бога только папа», — говорил раньше Вольфганг. Что сейчас? Женился на Вебер, а ведь сестра новоиспеченной жены чуть не сгубила его в тот раз! Это семейство похоже на клубок змей, что все крепче и крепче оплетает руки и ноги Моцарта-младшего, а еще его разум. Катарина всеми силами пыталась доказать мне, что мой единственный сын не изменился, а еще его тяготит наш разлад, ведь он все также любит меня, уважает и ценит больше всех на свете Констанс, по ее словам, не такая уж и плохая, якобы девушка сильно отличается от остальных членов семейства Веберов. Я даже уже почти примирился с выбором сна, ибо доверял словам Рины, потому что она не стала бы лгать мне. Зачем ей это? — Герр Моцарт, добрый день, — сказала Катарина, вошедшая в кабинет несколько секунд назад. Я кивнул в знак приветствия, немного улыбнулся ей, но с места не встал, ибо чувствовал слабость. Кавальери как обычно прикрыла за собой дверь, оглядела кабинет быстрым взглядом, а потом прошла к фортепиано, чтобы по привычке разогреть пальцы перед игрой на скрипке. Да, я обучал ее игре на этом инструменте, потому что подумал — неплохо бы ей было научиться играть на скрипке, раз на фортепиано умеет. Пусть в обществе женщины не владели игрой на этом чудесном инструменте, но я очень хотел стать учителем Кавальери. Хотел, чтобы она с ее чудесным голосом, ее талантом и обаянием… еще и умела играть на скрипке. А еще, я первый раз в жизни учил играть на скрипке не юношу, а девушку. Это было интересно для меня, как для педагога. Певица села за инструмент, перебирая пальчиками клавиши. Рина могла играть сложные произведения, но для этого нужны были занятия и тренировка навыка, поэтому я чередовал игру на скрипке и фортепиано. Сейчас Катарина лишь разогревала пальцы и музыкальный слух. Девушка наигрывала какой-то вальс, а я старался не упустить из виду любую ошибку. Становилось жарче, но я лишь утер тыльной стороной ладони лоб, немного расстегнув верхние пуговицы моего пиджака. Глубокий вдох, еще один. Замечаю на себе внимательный взгляд девушки, одобрительно киваю на футляр со скрипкой, давая понять — можно приступать к занятию. Кавальери аккуратно достала из футляра инструмент, приложив к себе. — Повторим то, что учили в последний раз, — проговорил я быстро, бросив взгляд на ученицу. Девушка извлекла из скрипки первую ноту, затем еще и еще. В ушах дико звенело… либо от ее игры, либо от того, что голова стала болеть еще больше…Катарина Кавальери
Я приехала на любимые занятия музыкой ровно в назначенное время. Матушка почему-то с огромным доверием относилась к герру Моцарту, по крайней лучше, чем к Антонио Сальери. Она никогда не была против дополнительных занятий, каких-то задержек у него после уроков. Возможно, Леопольд Моцарт — великий композитор, но лишь, находясь рядом с ним я понимала еще и то, что он умный, интересный и добрый человек с чистейшими помыслами. Для меня он был не просто замечательным педагогом, но еще и неким идеалом человека с его лучшими сторонами характера и личности. Каждый раз мое сердце замирало в груди, стоило лишь услышать одобрение и похвалу из уст моего учителя. Я едва ли могла побороть в себе желание покрыться румянцем при одном лишь взгляде этого человека на меня. Он странно влиял на мои мысли, настроение и нрав. Невольно я готова была покорно склонить перед ним голову, слушая любое его замечание, указ или похвалу. Иногда мне казалось, что этот человек мог лишь одним взглядом править мною. Если раньше мне не нравилось выслушивать какие-то замечания от окружающих, даже от моего учителя Антонио Сальери, то сейчас я получала от этого удовольствие, ведь тут же мне хотелось доказать преподавателю, что я в силах самостоятельно исправить ошибку. Услышать одобрение Леопольда Моцарта, увидеть в его глазах блеск — вот для чего я часто специально фальшивила. В доме от чего-то было слишком уж тихо, даже слуги почему-то говорили в полголоса. Наннерль встретила меня в гостиной, на лице ее можно было заметить беспокойство и грусть. Сердце в груди неприятно сжалось от предчувствия чего-то плохого. Я за последний месяц очень привязалась к семье Моцарта. Каждый раз я могла лишь восхищаться узами, что связывали членов семейства. Идеал любой семьи представлялся лишь в отношениях отца, дочери и сына. Они крепко любили друг друга, а еще дорожили общей памятью о жизни в Зальцбурге. Леопольд хоть и злился на сына, но в его речах можно было уловить и то, что он безмерно ценит, уважает и любит его. С Наннерль он был одновременно нежен и строг. — Добрый день, милейшая, — сказала я с легкой улыбкой, когда Мария Анна заметила мой приход. Девушка немного изменилась в лице и подошла ко мне ближе. За все время пока я приезжала в этот дом, мы с Наннерль нашли общий язык. Возможно, мы и были похожи тем, что безмолвно подчинялись авторитету одного человека на земле. — Отец ждет Вас у себя, но ему с утра нездоровится, — сказала мне Мария Анна тихо, — он просил не говорить, все еще думает, что способен побороть болезнь. Как бы не случилась беда, я не переживу, если с ним что-то произойдет. Я ласково обняла девушку за плечи, потому что понимала насколько она была подавлена. Три года назад умерла ее мать, оставив заботу о дочери на муже. Что будет, когда и его не станет? «К чему эти ужасные мысли», — одернула я себя, потому что не очень хотелось думать о том, что Леопольда Моцарта когда-то не станет. Я только могла догадываться причине того, почему учитель не отменил занятия. Наверное, все дело в его твердости, ведь никогда еще планы не рушились, а уж тем более из-за болезни. Ему не хочется показаться слабым в глазах окружающих людей, хотя он тоже обычный человек. — Все будет хорошо, обещаю, — прошептала я и поспешила в кабинет. Два легких стука в дверь, ожидание ответа. Я вошла в комнату, сразу же бросив взгляд на учителя. Бледное лицо, уставшие глаза. Я не подала виду, что что-то заметила, лишь прошла к фортепиано по привычке, аккуратно откинув крышку. Я чувствовала на себе чуткий взгляд мужчины, поэтому было сложно не сбиться на мелодии вальса. Голова была забита совсем не мелодией, а самочувствием моего наставника. Пальцы меня не слушались, да еще и в кабинете было прохладно. Герр Моцарт не заметил, как я пару раз сбилась с ритма, что меня насторожило. Неужели, все настолько плохо? Я обернулась к нему, замечая то, как он утирает лоб рукой, а потом расстегивает пуговицы на пиджаке. На несколько секунд я впала в некий ступор, но все же смогла совладать с собой и чувствами, что охватили меня. Его хрипловатый голос, взгляд на меня, этот тон — невольно сердце в груди сжалось. Я не могла ослушаться его. Он мой учитель. Через пару минут игры на скрипке, что сегодня никак не хотела подчиняться мне, я заметила на лице Моцарта еще большую бледность, а эти прерывистые вздохи. На Леопольда было тяжело смотреть, поэтому я опустила инструмент, чем вызвала удивление композитора. — Что такое? — спросил он, а я аккуратно убрала скрипку на пуфик у фортепиано. Мужчина встал с места, опираясь на трость, все крепче и крепче сжимая ее. Я знала о нраве музыканта, о его требовательности и строгости, поэтому начала сразу с дела. — Вы совсем бледны, герр Моцарт, — ответила я, подходя ближе к моему учителю. На его лице скользнуло удивление, сменяющиеся негодованием. Конечно, он думал, что я ничего не замечу, — с Вами все в порядке? — Все хорошо, — сказал он, немного хмурясь, но я то все узнала от Наннерль, но обещала девушке не выдавать ее. Я немного сощурилась, заглянула в глаза напротив. — Вы себя плохо чувствуете, — продолжила я, — Вам бы отдохнуть, — но тут он меня перебил. — Все хорошо, Вам лучше уехать домой. Этот строгий взгляд уставших глаз на меня, тяжелое дыхание, жар, что я чувствовала даже, находясь в метре от Леопольда. Я достала из своей поясной сумочки платок, что всегда носила с собой, аккуратно приложила его ко лбу мужчины… — Что Вы-де… — шепнул композитор, но тут наши глаза встретились. Снова. В такие моменты я начинала задыхаться от чувств, что накрывали меня. Я ласково провела тканью по щеке, немного прикусив губу от волнения, охватившего меня. Кожа герра Моцарта была горячая, а еще он дышал жарко и прерывисто. Все смотрел в глаза, как удав на кролика. Я даже шевельнуться не могла. — Вам нужно лечь, герр Моцарт, — продолжила я шепотом, невольно коснувшись кончиками пальцев щеки моего учителя. Сердце в груди екнуло, а я, кажется, сама впала в эту безумную агонию. Что же он делал со мной?Леопольд Моцарт
Я не помнил совсем, как оказался у себя в спальне. Наверное, Наннерль позаботилась об этом, как обычно бывало в те дни, когда я болел. Дочь не отходила от меня ни на секунду, поэтому приходилось уже иногда упрашивать ее уйти к себе, хоть немного отдохнуть. Я открыл глаза… в спальне были закрыты шторы, поэтому царил полумрак. Было жарко, но я знал, что окно открыто. Я почувствовал на себе чей-то взгляд. Далее последовало легкое прикосновение пальцев к щеке, от чего по телу прошла дрожь. Мне хотелось что-то сказать, но я не мог. — Не нужно беспокоиться, — сказала девушка тихо, а я узнал по голосу Кавальери. «Как? Она все еще была здесь?» Я помнил, что просил ученицу уехать домой, она даже согласилась. Тогда, почему она была здесь сейчас? Ее пальчики медленно гладили меня по щеке, словно, она боялась испугать меня, либо потревожить. Девушка не отводила от меня взгляд, а я невольно закусил губу. Неправильно это… Она не должна быть здесь! Я присел на кровати, чтобы сказать Катарине одно: Ее ждут дома. Заметил, что мы в комнате одни, дверь закрыта, а Кавальери как-то особенно взволнованна. — Вы не должны бы… — начал я, но тут же девушка приложила к губам палец, давая мне тем самым понять, что я должен молчать. Я удивленно посмотрел в глаза напротив, а потом… Потом ее пальчик медленно обвел мою нижнюю губу, от чего я впал еще в больший жар и ступор. Что это? Сон? — Вы еще слабы, — тихий шепот возле моих губ, а потом мягкое прикосновение к губам. Я опешил, даже забыл как нужно дышать. Самое поразительное, что мне это нравилось. Наверное, я спал. Раз так, то это самый замечательный сон. — Я никуда не уйду, — горячий шепот в мой рот, а я уже невольно сам целую сладкие и мягкие губы Рины. Ее пальцы соскальзывают на мою шею, от чего по коже пробегает волна дрожи. «Господи…» Язык проникал в рот глубже, а я уже прикрыл глаза от удовольствия. Раз это сон, то пусть он длится вечно. Жаркие поцелуи, которых мне было мало, ее пальцы, проникающие под ворот нательной рубашки. Голова шла кругом… Я страстно прижимался к губам девушки, ощущая, как волна возбуждения накрывает меня с головой. Молодая, красивая… Кровь в жилах вспыхнула от одной лишь мысли об этом. Катарина с томным вздохом посасывала мои губы, а ее пальцы цеплялись за мою разгоряченную кожу. Она задыхалась от поцелуев, подавляла в себе желание поступить более развязно. — Герр Моцарт, — прошептала Катарина, скользнув губами по щеке. Я облизнул медленно губы, выдыхая воздух прерывисто. Почему я это делал? Возможно, дело в том, что во сне можно делать все, что можно. Все, что хочешь. Значит, я хотел этого. Правда отрицал, либо не хотел верить, но сознание сыграло со мной злую шутку. Влажные губы Катарины на моей щеке, девушка что-то неразборчиво говорит, ласково гладит меня по плечам, укладывая обратно на подушку. Я снова выдыхаю тяжело и прерывисто, ибо все еще не до конца отошел от того, что было минуту назад. — Но, — начинаю я, но тут же пальчик девушки оказывается на моих губах. Я умолкаю, на пару секунд прикрываю глаза. Мне все еще жарко, тело пылает под рубашкой, но мне это нравится. Давно угасшее во мне чувство, воскресло только что. — Вам нужно уехать, — пробормотал я хрипло, — Ваша матушка потеряет Вас, — закончил я и открыл глаза. Комната была пуста. «Господи, что за сон! Самому от себя тошно. От этих мыслей». Я утер пот со лба, облизывая губы медленно. Мне все еще чудилось, что я ощущаю вкус губ Кавальери во рту. Сердце в груди стучало бешено и безумно. Наверное, я сошел с ума?!