Экзорцист: Дубль два

Минут пятнадцать Лин возилась у стола, пытаясь что-то найти, что-то смешать, вечно что-то падало на пол, заставляя её наклоняться и поднимать. Я сидел на стуле и просто следил за ней. Ногам было холодно, а в голове пусто и так тоскливо, словно я упустил все возможности стать счастливым, и будущее настолько беспросветно, что впору повеситься. Наверное, надо было спросить у неё, в чём суть дальнейших действий, но безразличие неподъёмной горой давило на плечи. Вряд ли что-то можно сделать, это так, суета и бесполезное хлопанье крыльями. Надо ехать в больницу или больницы. Где они? Как они? Нужно бежать, чтобы успеть сказать, какой я дебил, раз позволил соскользнуть тем словам со своего языка, сказать, что без них меня нет. Даже просто мысли о том, что они могут покинуть меня, заставляют чувствовать, как я растворяюсь, становлюсь тоньше, эфемернее. Я исчезаю без них, таю… — Сначала попробуем исправить последствия, — голос девушки врезался в мой внутренний монолог, — а причины разбирать будем после. Оказывается, она стояла передо мной, как долго — не знаю, в какой-то момент я перестал видеть её, хоть и смотрел, настолько погрузившись в свои мысли. — Что надо делать? — Можно много говорить, и стоило бы прочесть пару книг прежде, чем лезть туда, но времени нет, — она вздохнула и замолчала, сосредоточенно нахмурив лоб. — Тогда говори короче. Терять нечего. — Меня отвлекают твои трусы, — фыркнула Лин, отворачиваясь к столу. — Сейчас не время признаваться мне в любви, — бросил лениво, скорее для того, чтобы больше не оставаться наедине со своими мыслями, а не для того, чтобы зацепить её. — Пф! — фыркнула она, не оборачиваясь. – Тао, дай ему штаны. Её охранник тут же выпрямился и стал расстёгивать ремень. — Эй! Ты же не собираешься отдавать мне свои?! — непроизвольно подавился воздухом и закашлял. Но парень с совершенно непроницаемым лицом расстегнул чёрные брюки и стал их снимать. Я покосился на Лин, но она стояла спиной, продолжая смешивать в деревянной миске что-то щекотно-пахучее. И я бы отвёл взгляд и не пялился на этого киллера, снимающего штаны, если бы… Блин, если бы у него были ноги! Но у него не было ног! Он расстегнул штаны и стал стягивать их, позволяя мне в шоке уставиться на… дым. У него под тканью - серый дым. Ни трусов, ни ног, ни-че-го. Сняв, он протянул брюки мне. Между краем чёрного тонкого свитера сверху и чёрными ботинками снизу — серый дым. Я даже проморгался, чтобы удостовериться, что у меня не поехала крыша. — Что за хрень? — пробормотал, аккуратно вынимая из вполне себе обычных пальцев Тао чёрные штаны. — Он — не хрень, — услышала меня Лин. — Он — морок. — Морок? Вот, блин, хрень. Штаны морока оказались мне длинными, чуток узковатыми в поясе, слишком облегающими бёдра и чересчур чёрными. Не понравились они мне, короче говоря, особенно из-за того, что я испытывал какой-то дискомфорт. Вдруг и мои ноги со всеми важными причиндалами превратятся в дым? Покосился на Тао и содрогнулся. Он, типа, сидел на полу, ну, если так можно сказать о том, у кого нет задницы. На сером облаке восседало туловище, снизу торчали уголки чёрных туфель. То ещё зрелище! — Итак, — Лин резко обернулась, сбив моё созерцание, — процесс пройдёт в три этапа. Её жёлтые глаза (жёлтые, понимаете? Ни карие, ни янтарные, а жёлтые!), как две золотые монетки, не мигая, уставились на меня. Я чувствовал, как страх неизвестности противно ползёт по спине. — Всё зависит от тебя, — сказала девушка. — Вот в этом-то и весь попаднос, — пробурчал себе под нос. – Всё, что от меня зависело, я уже сделал. Результаты налицо. — Кроме тебя никто не сможет это исправить. — Ты чувствуешь такую же безнадёгу, как я? — Нет, — Лин покачала головой, взмахнув чёрным хвостом. — Наверное, ты так привык к ней, что не чувствуешь, но я ощущаю её. — О чём ты говоришь, о безнадёге? — О силе, о твоей силе. Я поморщился: — Вся моя сила заключается в том, чтобы увидеть Тьму, подойти со своим освящённым кинжалом и ткнуть в нужное место. Всё остальное делает Свет. — Откуда он? — Что? — Свет. — Ну… Он как бы везде, — я замялся, не зная толком, как объяснить. Честно говоря, половину рекомендованных Дженнифер книг я откладывал после первых же страниц. — И вот здесь, — не дотрагиваясь, ткнул себя пальцем в грудь. — Раньше вроде был. Сейчас как-то глухо. — Он по-прежнему там, — она смотрела в меня пронзительным взглядом. Ну, как можно смотреть на меня так серьёзно, когда я стою полуобнажённый? От этой мысли мне некстати стало даже чуток обидно. Я вообще к такой холодности от девушек не привык. — Я могла бы прочитать тебе огромную лекцию о Свете и Тьме, о равновесии и гармонии, но времени нет. Скажу только, что твои силы всё ещё в тебе. Для того, чтобы их забрать, нужен сложный ритуал, одного твоего согласия маловато. Так что не накручивай себя. Силы на месте. Ты должен верить в Свет, ведь он верит в тебя. — Это всё «болтология». Что будем делать? — Тебе придётся пройти через Тьму и Свет, чтобы выйти на уровень энергии. Если ты сможешь, если ты выдержишь и сохранишь веру, то на пару мгновений твоё сознание станет чистой энергией, способной войти в энергетическое поле планеты. — Э-э-э… — я ничего не понял из её слов, что-то промычав в ответ. — Сама я никогда там не была, лишь читала. Вот здесь, — она метнулась к шкафу, покопошилась там и достала тонкую потрепанную книженцию, — здесь написано, — пролистав пару полустёртых, исписанных ручкой страниц, она ткнула пальцем в строчки, — что «всякое слово, услышанное воздухом, проникнуто духом, который вплетается в нити Вселенной, становясь единым потоком. Здесь первый плач и последний вдох, здесь «люблю» и «будь ты проклят», здесь «хочу есть» и «не хочу жить». Каждое слово — есть приказ, который, подчиняясь воле, исполняет равнодушная Вселенная». Подожди-ка, — зашевелив губами и произнося про себя, она быстро заскользила пальчиком по странице, перевернула, потом ещё: - О! «Дёрни одну нить, и рассыплется связанный ею клубок». Именно это мы и сделаем! — Я что-то туго соображаю… Три часа ночи, а ты тут какие-то сказки читаешь. Над краем книги тут же вспыхнули жёлтые глаза. — А что? Я — ничего. Сделаю всё, что нужно, — примиряющее выставил перед собой ладони. — Пошли в ванную, — скомандовала Лин, сгребая в подол кофты склянки со стола. — В ванную? — Давай-давай, — подтолкнула меня плечом. — Помни о времени. — А можно мне какие-нибудь более конкретные инструкции дальнейших действий? — боязливо поинтересовался я, глядя на наполняющуюся тёплой водой ванну. — Сначала ты выпьешь это, — перед моим носом показалась чёрная бутылочка. — Что это? — Тебе лучше не знать, просто пей, — прохладное стекло коснулось моей ладони. — Ты же в напитках неприхотливый, — ехидно хмыкнула девушка, и мне стало как-то неприятно от этого. — Я не люблю мартини и виски, - буркнул я. — Уверена, это тебе тоже не понравится, но выбора нет. Залезай, — кивнула на воду. — Ты не выйдешь? — Зачем? — Мне раздеваться прямо при тебе?! — Раздеваться? В штанах лезь, бестолочь! — и толкнула меня. Пришлось залезать в ванну в штанах. — Что теперь? — повернулся к устроившейся рядом на табуретке Лин. — А теперь – пей. — И что будет? — Посмотрим, — она пожала плечами. — Что?! — я всплеснул руками. — Ты ещё и не знаешь?! — Ты должен пройти три этапа. Это всё, что я знаю! Судя по папиным записям, это могут сделать только экзорцисты, поэтому на себе я попробовать не могла. Но у тебя всё получится! — Ты уверена? Она еле заметно отрицательно качнула головой. — Это точно не отрава? — подозрительно прищурился, глядя на маленькую стекляшку в руке. — Аккуратно! — Лин быстренько подставила под неё ладони, чтобы я не уронил в ванну. — Я настаивала этот отвар пятнадцать лет, — тихо добавила она. — Сколько? — вылупился на неё. — Пятнадцать, — повторила она. — Он обязательно подействует. Должен подействовать! — Оу, стесняюсь спросить, а сколько тебе лет? — Больше, чем тебе, Бён Бэкхён, — Лин укоризненно поджала губы. – Пей. Я поддел пробку и принюхался. Пахло кисло, кисло и протухше как-то. — Если что, туалет не занимай, — вдох-выдох — и содержимое сосуда склизко поползло в горло, отдавая протухшими яйцами, лимоном и чем-то, не менее противным. — Что теперь? — прохрипел, возвращая ей бутылочку. — Закрой глаза. Теперь будем ждать. И мы стали ждать. В тесной ванной только наше дыхание и капающая из-под крана вода. Я закрыл глаза, пытаясь расслабиться. В голову тут же полезли слова Франческо о Кае, потом Дженнифер и Минсок… Моргнул, отмечая, как потускнела лампочка. Наверное, скоро перегорит. Звук капающей воды притупился, как привычный. Вода начала остывать… Ничего не происходило уже довольно долгое время. Я никогда особым терпением не отличался, поэтому, не выдержав тишины, распахнул глаза. Тьма была вокруг. Открытые глаза смотрели в густые чернила, тревожа их взмахами ресниц… Темнота неожиданно хлынула в меня, скользко вползая в уши, в рот, в нос, забивая глотку, вызывая рвотный рефлекс… Она вползала в желудок, странно наполняя его пустотой. Наполняя пустотой… Хотелось блевать, но чернила грозились вылиться из лёгких, чёрными кляксами утопая и растворяясь в абсолютной Тьме. Она просачивалась под ногти, впитывалась в поры… Тьма становилась кислородом и кровью… Она была чёрной разрывающей изнутри пустотой, вакуумом. Не было ни звуков, ни света, ни форм, ни пространства. Не было ничего. Кроме тупого, бьющего в затылок желания… умереть, стать частью чернильного океана, захлебнуться в нём и в собственной чёрной блевотине. И вскоре исчезло всё. Хотя, вскоре… Это понятие времени, а его здесь не было. Сколько прошло? Секунды? Минуты? Дни и месяцы? Вечность… И нет мира. Ни прошлого, ни будущего, ни настоящего. Ничего нет. Ни земли, ни неба. Никого нет. Ни живых, ни мёртвых. Ни чувств, ни воспоминаний. Есть только Тьма. Лишь она — истина. Она — единственное сущее. Где я… Кто я… Муравей? Человек? Бог? Ни ног, ни рук… Сижу, лежу… Камень или молекула? Было ли что-то до? Будет ли что-то после? Жизнь… Смерть… Что это? Остатки сознания рваными вспышками, алыми раскалёнными иглами сверкают в темноте. Тьма — это не боль и страх, не наказания за грехи и искупление. Это Пустота. И не холодно, и не жарко. Никак. И разве есть что-то хуже? .. Сквозь прожжённое кислотой сознание пытался ухватить искорки, в которых был я. Нужно было сохранить себя во что бы то ни стало, хоть маленькую частичку, хоть крупицу, хоть песчинку. Но искорки вспыхивали и гасли, ускользая от меня, ныряли в нефтяное море и захлёбывались в нем, растворяясь и становясь ничем. Что, что происходит? И происходит ли вообще? Я… Я есть? Что есть я? Я… И искра срывается и, оставляя за собой острый мерцающий хвост кометы, разрезает лезвием не Тьму — меня. Она разрезает меня, выпуская наружу картинки… Вспышки… вспышки… вспышки… И слово… Тягучие, болезненные ноты, выворачивающие наизнанку, — Бэк… Бэкки… Бэкхён… Что? Кто? И я вцепился в эти звуки, впился в них, пытаясь втянуть в себя, сделать частью себя, стать этими звуками. А они бесстрашно бросились в чернильный океан и стали разъедать темноту, вгрызаясь в неё, как тысячи термитов в старое засохшее дерево. Дерево! Мелькнула картинка — толстый пошарпанный ствол и могучая зелёная шевелюра. А за ней ещё картинка — глаза, которые улыбаются, склонившись надо мной, и новые звуки: «Бекки, это всего лишь сон», и хочется коснуться этих огненных прядей. Кадры один за другим распарывали Тьму по-живому, причиняя мне осязаемую растворёнными до этого органами чувств боль. И я хотел этой боли! Я чего-то хотел! Среди этой пустоты появилось желание, и я прижал его к себе, лелея, как любимое дитя, разрешая ему причинять мне эту сладкую боль. Пусть лучше больно и ярко, остро, жгуче, лишь бы только чувствовать что-либо, хоть что-нибудь, без разницы. Чувства — именно они расползались по чернильному океану каплями растворителя, освобождая сознание от липкой тёмной пустоты. Острая щемящая радость сменялась накатывающей волнами грустью. Картинки менялись так быстро, что эмоции длились одно мгновение, чередуя друг друга. Женщина… Темноволосая, грустная, плачет… Хочется что-то ей сказать, но меня нет, и отзвуки… отзвуки, что-то вроде «ма»… Что это? Дети… смеются, показывают пальцем, и почему-то стыдно, и хочется спрятаться… И ещё, и ещё, и ещё… И вот калейдоскоп сменяет кадры медленнее, цвета в них ярче, промежуток черноты сокращается… — Бэкхён? Ты меня слышишь? Бэкхён? Холод накатил так неожиданно, что перехватило дыхание. Я тут же вскочил на ноги, судорожно дыша. Я стоял в ванной. Мокрый. Передо мной — черноволосая девушка. Это Лин. Я её помню. Я здесь. Я есть. Я Бэкхён. — Медлить нельзя! — Лин откупорила зелёный бутылёк и протянула мне. — Я… я не хочу… — поёжился от холода, вспомнив засасывающую пустоту. — Ты сможешь. Пей, — встав, она коснулась бутыльком моих губ. — Ты всё сможешь. Ты ведь Бэкхён. Самый сильный экзорцист. И была такая вера в её ярких глазах, твёрдая, нерушимая вера в то, что я действительно чего-то стою, что я взял и выпил, проглотив в один глоток. Накатившая усталость буквально подкосила ноги. Если бы не Лин, я долбанулся бы башкой об ванну. А так — лишь приземлился, расплескав воду. Пытаясь разлепить в миг потяжелевшие веки, я пару раз увидел её расплывающееся лицо, прежде чем ослепительно белая вспышка взорвалась перед глазами, погружая в тёплую, плавающую безмятежность.