Летопись времени

Лето 1187 от воцарения сестер выдалось неспокойным и особенным, ибо многоразличные знамения на земле и в небесах грозили неведомыми напастями и небывалыми событиями в грядущем. По весне, прямо в середине месяца травня, случился невиданный пожар, пожравший в пламени южную часть Города[1] и сотворивший многие беды ее жителям. Очевидцы того пожара утверждали, что прежде видели знамение на небе, где в ночь перед несчастьем мелькнула комета. Затем же, прямо посреди празднования Дня Солнца, случилось затмение, после которого вновь запылали улицы. Непокорная стихия сбила былое величие с пышных шляхетских домов, растеклась бойкими ручейками на север и дошла до самых околиц, разрушив сотни домов и оставив после себя многое число обгоревших тел. Тут же поползли слухи о грядущей беде, что должна была постигнуть весь народ и от которой суждено погибнуть всей стране. В корчмах и харчевнях меж кружек мёда говаривали, будто вновь грядет война с силами Хаоса[2], завсегдатаи пугали друг друга россказнями о жутких колдунствах зебр из далекой Степи, расписывали козни министров, возжелавших власти, и прочие дурные проклятья, от которых и нужно было искать спасение. И даже тайные соглядатаи, разосланные принцессой Селестией по всем хуторам и местечкам, не в силах были сдержать этот волнительный ропот народа, что и не думал утихать. Кто собирал свой скарб на случай непредвиденный, кто готовился к тяжкой жизни, а кто и просто на том наживался. Но далее ничего необычного и примечательного не случилось и ставшие привычными за чаркой горелки чудливые истории о лихих временах и надвигающейся тьме постепенно сошли на нет. Единственным напоминанием о случившихся несчастьях служили лишь обгоревшие руины улиц, что долгое время, словно в назидание, оставались нетронутыми. Днем остатки пожарищ казались мертвенными и пустынными, и только робкая поросль сорняка, что местами обнаруживался среди черной золы, служила единственным напоминанием о жизни. Изредка из недр развалин взлетала пугливая пташка, и тогда вокруг раздавался полохливый шорох, невольным эхом разносившийся по округе. Прохожие редко могли бы встретиться на этих улочках, но нет-нет, да можно было услышать приглушенный цокот копыт, спешно пробегавший куда-то в сторону — к жизни, к толпе. Ночью же, когда заместо мерцавших в окнах домов огоньков свечей, лампадок да освещавших улочки мерехтливых факелов и каганцов, повсюду разливалось ровное серебристое сияние луны, руины преображались. Словно высокие фортеции они вырастали из-под земли, устремляясь ввысь и нависая над всяким, кто осмеливался выйти в это неприглядное место. Провалы окон напоминали бойницы, из которых вот-вот должны были грянуть первые залпы гаковниц и искры заклинаний, обломки стен казались поваленными частоколами, а разливавшийся повсюду запах гари перекликался с духом боя и славы, что витал над каждой битвою прошлого. От редких порывов ветра ветхие дома то тоскливо поскрипывали, будто где-то за их стенами молили о помощи раненные воины, то вновь затихали. Не каждый имел отвагу пройтись глубокой ночью по этим местам, что уже успели обрести дурную славу. Говаривали, что как-то раз прошлого месяца пара панов выпивали в близлежащей корчме, и крепкая выпивка, помноженная на тяжелые мошны, оказалась настолько сильнее любых мыслей, что ушли они лишь допив все запасы мёду. Возвращаясь же среди ночи по домам, любители мёду решили пройти, как бывало раньше, сократив тем самым путь. По дороге довелось им идти ныне разрушенной Кривой улицей, что уже тогда считалась нечистою. Никто не знает, что там приключилось, да только слышалось многим, как с дурными криками и страшными проклятьями эти паны, не останавливаясь и едва удерживая портки, бежали до самых городских ворот. Много позже местный писарь утверждал, будто видел на небе прямо под луной чью-то рогатую и крылатую тень, сверкавшую во тьме своими страшными огненными очами, да только кто поверит увлеченному питьем седогривому старику… Ныне же солнце еще только катилось к горизонту, нехотя отдавая день во владения ночи. Воздух уже начинал отдавать прохладой, готовясь к осени, но ясные погоды все еще хранили остатки летнего тепла, как то было предписано пегасам. На пустой побитой огнем улочке было тихо и спокойно, лишь легкий шорох ветерка изредка касался верхушек провалившихся крыш. Мерцающая и освещенная заходящим солнцем взвесь пепла и пыли подчеркивала пустынную картину разрушений, создавая гнетущее впечатление от зияющих черных провалов в некогда крепких стенах, будто и поныне в них теплился дух былого пламени. Однако все это вовсе не мешало двум прохожим, что неспешно ступали по проложенным посреди улицы дощатым настилам, вести размеренную беседу. Словно пустыми глазницами слепо посматривали на них выбитые окна домов, однако картина запустения, казалось, этих путников вовсе не интересовала. Один из них был одет в местами выгоревший болотного цвета балахон, подвязанный багряным поясом, что указывало на принадлежность к ученым мужам, а жидкая седая бороденка да множественные морщины лишь подчеркивали это впечатление. Некоторые посвященные могли бы узнать в нем магистра Лонгрина, известного мага и автора трактата «О тайнах бытия небесного и земного», что некогда стал сущим откровением в ученом обществе. Его же собеседник, напротив, был весьма юн — в его глазах, то с любопытством осматривавших останки пожарищ, то внимательно взиравших на своего наставника, горела бойкость и решительность. Меж тем, протекавшая меж этими господами беседа могла озадачить всякого случайного прохожего, привыкшего к насущным проблемам. – И все же благостные погоды стоят этой осенью, так приятно проветрить да размять старые кости, – старик задумчиво вздохнул и на мгновение глянул вверх, на чистое небо, радовавшее своей глубокой голубизной, — Я давно уж бросил свои былые начинания, дорогой Сильвер, и даже не знаю, смогу ли помочь тебе так, как ты на то рассчитываешь. – Но я видел ваши работы, магистр Лонгрин… И… Они мне показались очень занятными. – словно чего-то смущаясь, ответил шедший рядом пепельного цвета единорог, – Мне кажется… Будто не хватает лишь чего-то малого чтобы дойти до конца, будто истина вечно пытается ускользнуть. – И все-таки мой ученик не отошел от своего порыва? – добродушно улыбнулся магистр, – Никак не возьму в толк, отчего тебя так влечет время? Есть множество иных дисциплин, пускай более изученных, но и более богатых обширными горизонтами, – он выразительно гляну в глаза жеребцу и затем добавил, — и самое важное, что есть достойные учителя, готовые взять тебя под свою опеку. – Время безгранично, магистр, и при этом обладает великой силой. — глядя в небо сказал ученик. — Подумайте только, чего можно достичь… – И чего же, позволь? – мягко перебил его Лонгрин. – Хотя бы… Взять историю. Мало кому достоверно известно, что происходило в былые времена, и даже летописи не дают ответов на наши вопросы. Что говорится о давно минувшей смуте[3] или Хаосе? Лишь разрозненные отрывки, что часто противоречат друг другу. А сами летописи и своды? Да ведь многие разы они были переписаны в пользу тех, кто их обнаруживал. Мы живем без истории, пан магистр, и это ли не возможность открыть подлинное прошлое? Можно, наконец, узнать больше о том самом Древе Гармонии, что вскользь упоминается в хрониках, открыть многие тайны мироздания, раскрыть природу тех самых полусказочных духов смуты[4]… Прохладный ветерок, мерно обдувавший окрестности, вдруг порывисто дохнул на спутников неприятной горечью, принося с собой отголоски бушевавшего пламени. Стоявшая тишина сразу сменилась шумным потрескиванием и скрипом, доносившимся из разрушенных жилищ, так что закрыв глаза можно было ощутить себя очевидцем недавних событий. – Странные вещи ты говоришь, Сильвер, весьма поспешные, – недовольно проворчал старик, отстраненно глядя на зияющий черный провал в стене бывшей травяной лавки, – То, что случилось когда-либо, не касается тех, кто живет в наш век. Смута для нас – лишь граница между темными веками, кои нужно забыть, и ясным настоящим, – магистр отчего-то поморщился и про себя добавил: «И слава Сестрам, что их порядок нерушим». – Но ведь это несправедливо. Когда-то я мечтал изучать нашу историю, извлекать крупицы знаний о прошлом из того, что оставили наши предки. Это ли не достойный ученого мужа труд, если бы этот труд был направлен на действительное благо? – Безусловно, это достойно, – согласился старик. – Тогда почему я увидел лишь скрытую жажду получить выгоду, получить свое место и более ничего? – пылко спросил Сильвер. - Из года в год переписываются одни и те же работы, изучается самая мелочная чепуха и не более. Зачем тогда нужны все эти хронисты и их гильдия? Магистр тихо вздохнул и на мгновение отвернулся. Спокойная и размеренная беседа явно начинала перетекать в несколько иное русло. – Возможно дело в том, что наше прошлое не имеет никакого прока. Лишь праздное любопытство, – начал отвечать Лонгрин, – Эти прохвосты просто не имеют иного выбора, кроме как вариться в одном горшке и соревноваться друг с другом в меткости описаний минувших событий. Мало кому интересно знать, в каких черепках варили стряпню триста лет назад, да к какой эпохе относится какой-нибудь позеленевший осколок древности. Это похвально, что ты хочешь достойно прожить свою жизнь, потому я бы дал тебе совет, – старик остановился и обернулся к ученику, внимательно глядя тому в глаза, – Если желаешь делать достойные вещи, определи их пользу не только для себя, но и для других. Ты можешь быть сколь угодно значимым в своем маленьком горшочке, но если остальные признают бесполезность твоих трудов, то грош тебе цена. Вот что и происходит в этой самой гильдии. «Интересно, что об этих пожарах напишут через несколько веков?» — подумал молодой волшебник, проходя мимо очередного пожарища. – «Придумают ли нападение драконов, или вызволят очередного злодея из Тартара?». Но вслух задать эти вопросы он не решился – и так было ясно видно, что пан магистр услышал больше, чем стоило ему говорить. Еще не хватало, чтобы он усомнился в серьезности своего ученика, который вместо важных дел начал рассуждать о драконах… Пройдя гнетущую своими руинами пострадавшую от пожаров улицу и выйдя на Площадь единства, магистр с учеником направились к вычурным статуям сестер Селестии и Луны, что уже сотни лет озаряли округу своим величавым золотым сиянием. Огромные изваяния, что были выше иного купеческого дома, поражали своим видом всякого, кто хоть раз бывал в Городе, оставляя неизгладимое впечатление могущества и справедливости правивших Сестер, равно как и непоколебимости устоявшихся порядков. Их взгляды были направлены ввысь, к своим светилам, но рядом с этим местом возникало стойкое ощущение, что правительницы смотрят прямо на тебя. Меж статуй располагался вечнозеленый Солнечный сад, у которого двое спутников и решили остановиться. По улицам уже гуляла прохлада, однако мягкий шорох заколдованной листвы буквально излучал приятное тепло, настраивая на нужный лад и расслабляя мысли. – Время — это непростая вещь, друг мой, – усмехнувшись, начал магистр, присаживаясь на скамейку, – Есть ли оно вообще? Есть ли минувшее или будущее? И что есть настоящее? Уже прошел миг, да тут же стал прошлым, не вернуть его уже никак… — старик пожевал губами и взглянул на оставшегося стоять ученика, — Потому и опасаюсь я за твой выбор, Сильвер. Пока еще маги и ученые мужи этой дисциплины не нашли своих догм и много среди них разногласий, не станет ли одним разногласием больше? Было видно, что ученик не спешил с ответом. Действительно, Коллегия лишь начинала осваивать магию времени, и потому не было еще ни великих имен, ни больших достижений на этом поприще. И какими бы искренними не были стремления, но неизведанность порой пугала больше всего. — Если бы мы могли заглянуть в будущее… — Боюсь, что в будущее заглянуть невозможно, – улыбнулся Лонгрин, – Оно еще только творится нашими общими усилиями и лишь от нас зависит то, каким оно станет. Однако если ты уверен в благе этого пути, если видишь трудности, то это верный путь, Сильвер. Я передам остатки своих записей, но будь внимателен и терпелив в своих стремлениях. Я знаю, чего ты желаешь, и сам того желал, будучи в твоем возрасте… Владеть временем, владеть его тайнами и прихотями… На самом же деле это время мною владело и смеялось над моими идеями, – голос старика будто сделался глуше, – И вот мой век скоро подойдет к концу. Время не терпит никакой власти, Сильвер, лишь Сестры ему не подвластны да правители далекой Кристальной Империи. А нам же суждено стать только росчерком пера в этой летописи мира… При упоминании собственной старости магистр будто еще больше поседел и сделался вовсе ветхим стариком, какие обычно уже примеряют свои последние платье и подковы, так что невольно хотелось его утешить. — Может можно… Что-то исправить? – неуверенно начал Сильвер, – Может, есть какое-нибудь заклинание, или его… — Нет-нет, что ты, – тут же распрямившись, перебил его Лонгрин, – ни в коем случае… Все должно идти так, как положено, и не в наших правах что-нибудь менять. Нет, – тон магистра вдруг посерьезнел, – И если ты все же добьешься своего, то упаси тебя небеса что-то там менять в любом времени. Ни в коем случае! Неожиданная реакция старика немало озадачила молодого единорога, но едва он успел что-нибудь ответить, магистр продолжил: — Когда-то я уже пытался разобраться с этой странной магией, но самое главное открытие ко мне пришло лишь после, и было оно вовсе не связано с заклинаниями. Ты, верно, думаешь, что можно легко… — он пристально глянул на удивленного единорога, так что тот невольно прижал уши, – Да еще и тяга к истории… Эта дисциплина все же очень опасна, Сильвер, особенно в твоем случае. Подумай только, скольких дел можно наворотить, отправив в прошлое какой-нибудь… — Лонгрин оглянулся вокруг, словно подыскивая пример, — Да хотя бы этот камешек. Старик немедленно левитировал лежавший подле скамейки осколок булыжника и ткнул его под нос ничего не понимающему ученику. — Каждое наше мгновение жизни есть частью одной большой истории, которая уже свершилась. Мы сами того не подозревая ее сотворили, и весь тот закономерный порядок наших дел… Нам он кажется неприкосновенным. А теперь лишь представь, как ты получишь таким камнем по лбу, пока идешь в харчевню после моих занятий, что из этого случится? Странное предположение Лонгрина еще больше сбило с толку молодого жеребца, и он, нахмурившись, тщетно пытался понять, что именно имел в виду его наставник. Однако наблюдавший за мыслями своего ученика старик был предельно серьезен, и на лице его не мелькнуло и тени улыбки, покуда Сильвер пытался рассмотреть камень. — Не знаю, может… — В том и дело, что не знаешь, – не дал ему договорить магистр, - И никто не может того знать, что случится в такой момент. А далее подумай, что попал этот камень в далекую древность, о которой мы может знать из легенд и сказаний. Совсем неведомо, что он может принести с собой! Достаточно ему помешать одному событию, которое случилось так, как мы его знаем, и все дальнейшие узелки этих дел и свершений будут разрушены! — Но как это обычный камешек кому-то помешает? – непонимающе мотнул головой Сильвер, – Ведь это просто камень… — В том и дело, что никто не ответит на твой вопрос. Быть может, он и не помешает, а может статься и так, что в древние времена на него наступит какой-нибудь простак, проткнет себе ногу да сляжет от болезней. И если в своей жизни он успел многое сделать, пускай нам вовсе неизвестное и наверняка пустяковое, то теперь-то он уже ничего не сделает. И все его дела окажутся не существовавшими ровно с того момента, как ему под ноги попался этот осколок. А далее же лишь из-за этого измениться может все! Начиная от нынешних порядков и устоев и заканчивая нами самими! И все лишь из-за обычного камешка. Юный волшебник не нашелся что ответить на такое разъяснение, тем более что ему так до конца и не понялось, как же именно слегший столетия назад пони мог лично повлиять на существование всего сущего в сегодняшний уходящий день. Странной пока что казалась вся эта история, но что-то подсказывала, что к ней стоило бы прислушаться. Между тем небо неуловимо бледнело. На улице смеркалось, и вечерняя прохлада обильно разлилась по округе, заставляя поскорее расходиться по домам. Прохожих на площади становилось все меньше, зажглись первые огоньки в окошках, и на улицы опустилась привычная тишина уходящего дня. Две фигуры еще сидели на скамейке, продолжая увлеченную беседу, но вечер явно давал о себе знать. — Однако же, мы довольно задержались, друг мой, – улыбнувшись, старик поднялся со скамейки и расправил одежду, стараясь смахнуть с себя осевшую пыль, – Мой желудок явственно требует вечери, а в почтенном возрасте следует прислушиваться к своему организму. Потому я хотел бы продолжить эту беседу за добрым кухлем домашнего узвара после плотной трапезы, – он мечтательно крякнул, - Наша кухарка сегодня готовит отменное жаркое, так что если моему ученику не запланированы иные дела, то предлагаю разделить ужин, благо иных гостей не предвидится, а в одиночестве принимать пищу старику тоскливо. Что скажешь? Сильвер и сам ощущал настойчивое и вяжущее бурчание у себя в животе, а потому отужинать в доме магистра Лонгрина было бы отличной идеей, благо еда и питье там были куда приятнее обычной стряпни, что готовила дорогая тетушка. Отторгала скорее лишь надобность возвращаться домой под покровом ночи, что с учетом множества сплетен и дурных историй в последнее время было вдвойне неприятным занятием. Но голод все же оказался сильнее, потому утвердительно кивнув, он вскоре направился вместе со своим учителем в сторону Квартала ученых, где располагались дома магистров Коллегии. Проходя по серым улочкам, они еще также продолжали неспешные разговоры, не замечая, однако, что за ними наблюдает пара проницательных глаз, внимательно следивших за каждым движением молодого единорога. Лишь только Сильвер и магистр повернули за угол очередной извилистой улочки, бледный силуэт тут же метнулся за ними, стараясь ни на секунду не упустить цель из виду.