этюд об античастицах

мы когда-то встречались; ты вспоминаешь это, когда ярость кипит в тебе, когда она клокочет проснувшимся вулканом и вот-вот грозит выплеснуться наружу. Когда пальцы, обтянутые перчатками, крепче сжимают пушки и их тяжесть ни капли не помогает совладать с собой. ведь он пришел тебя остановить. Ты понимаешь это, когда красного в твоей жизни становится слишком много. Когда становится до омерзения больно где-то в груди и это чувство хочется вырвать с корнем. а этот чертов мальчишка стоит под проливным дождем и что-то говорит тебе. Ты не слышишь его голос, кровь в висках стучит намного громче, чем капли дождя разбиваются о покрытие крыши кап-кап-кап. И ты понимаешь, что нет, не сегодня, не сейчас, возможно, лучшим шагом будет сейчас отступить. Он слишком много видел, а кровь, что струилась по ране в плече, не была бы лучшим помощником. вы когда-то встречались; вспомни, ту детскую площадку: маленький мальчик с непослушным черными волосами, в выглаженной клетчатой рубашке и с большим рожком малинового мороженого. Его глаза были такими же голубыми как небо в тот самый жаркий день, когда ты, с битой наперевес, плелся из не самого благополучного района домой. Вспомни, как он смотрел на тебя, как его рот открывался в вопросе, который он так и не смог сформулировать, потому что был слишком мал, чтобы понимать и чувствовать так много. ты помнишь? конечно, помнишь. то, как он бережно брал тебя за руку, будучи меньше тебя на десяток дюймов и уверенно тянул к лавочке, где сидела красивая женщина. Он говорил, что это его мама и она даст тебе мороженое. Ты же вырывался, помнишь? Говорил, что тебе не нужно все это, но так и не смог сопротивляться этому мальчишке с непослушной шапкой черный волос, которые он постоянно убирал маленькой ладошкой со своего лба. мы когда-то встречались; ты вновь вспоминаешь это, когда клинок твоего кинжала встречается с ребрами этого самого мальчишки, одетого в красно-черное и с слишком ярким желтым плащом изнутри. Ты вспоминаешь это, ты, черт возьми, помнишь это. Он лишь вскидывается под тобой, выгибая спину от сильнейшей боли, когда клинок вновь, еще глубже еще еще еще врезается в его бок со всей силы, что накопилась в тебе. Со всей яростью и болью, что бурлила в тебе и никак не могла найти свое успокоение. а оно могло быть в его объятиях. его крик одновременно доставляет тебе неописуемое удовольствие, его хочется разлить по колбам и хранить где-то в недоступном месте. Хранить, возвращаться лишь тогда, когда становилось запредельно плохо. Как становилось тогда, когда в тебе умирает что-то особенно ценное и важное. на улице опять дождь, в этот раз он смешивается с кровью. его, твоей, вашей, а этот мальчишка сопротивляется из последних сил, приставляет холодный металл своего посоха к твоему горлу, старается повалить на спину, чтобы добить. Он уверен почти уверен в том, что еще немного и победит, то видно в его глазах. Тех самых, цвета летнего неба, которые сейчас видно из-за выбитых белых стекляшек визоров. Но ты лишь усмехаешься. Своей самой коварной кровавой улыбкой и легким движением скидываешь мальчишку с крыши. вы когда-то встречались; ты видел его, когда он, занесенный снегом, лежал на крыше соседнего дома и ловил тебя в объектив фотокамеры. А ты продолжал смеяться, усложняя ему задачу с каждым разом. Тебе тоже было холодно как и ему. Его черные и все еще непослушные волосы тоже запорошило снегом, а глаза казались еще ярче наверное, это из-за снега. У него был большой термос с травяным чаем. Пах он отвратительно, откровенно говоря, пах он дерьмово, но ты усаживаешься рядом на парапет крыши, не смотря на холод, и принимаешь из его рук чашку с горячим чаем. Ты улыбаешься его ярким глазам, жалея, что сам не можешь рассказать о том, что помнишь его, маленького, четырехлетнего мальчишку, который поделился с тобой малиновым мороженым. он лишь достает сэндвич с малиновым вареньем, а ты смеешься, заливаешься легким смехом и целуешь его в губы, чтобы почувствовать этот самый вкус малинового варенья. а потом ты умираешь; когда вы встречаетесь в следующий раз, то у тебя в голове практически нет мыслей, только результаты странных философских разговоров с самим собой. Когда вы встречаетесь в следующий раз, то на его голове все тот же беспорядок из упрямых черных волос, а за окном льет дождь. И это остались единственные спутники ваших встреч. в космосе, когда только зародилась жизнь, для каждой материи родилась анти-материя. И в какой-то момент, ты, смотря на мальчишку, что сидел напротив тебя, задаешься вопросом: а не являешься ли ты анти-Джейсоном для Тима? ты боишься прикоснуться к нему, когда этот самый вопрос формируется у тебя в голове, ты боишься того, что он просто исчезнет от твоего прикосновения, ведь судьба так часто отводила вас друг от друга. Не давала коснуться, дотронуться и быть вместе. Ведь согласно теории Большого взрыва, при встрече этих самых частиц, происходит взаимное уничтожение. это происходит и с вами. и ты сжимаешься, стараешься отдалиться от его прикосновения, от его рук, что тянутся к твоим щекам. ты жалеешь и одновременно с нетерпением ждешь того, когда ваша кожа соприкоснется. Ты смотришь в его глаза, они должны быть такими же голубыми, как летнее небо, но сейчас они потухли и больше похожи на после закатное небо. Тогда, когда рассвет уже не украшает его, когда остается только утренняя осенняя серость и дождь вот-вот начнет поливать, еще не успевший высохнуть с ночи, асфальт. - Кажется, мы где-то встречались, - тихо говорит он, проводя ладонью по твоему лицу, загрубевшими от постоянного контакта со стенами, пальцами. А ты смотришь в его потускневшие когда-то голубые глаза и ненавидишь себя. лучше бы, вы аннигилировали как Тим и его анти-Джейсон. ты ненавидишь себя; только эта ненависть не вернет яркость его глаз. ты ненавидишь себя; но эта ненависть не вернет привкус малинового варенья на его губах. потому что ты вновь скрываешься за его окном, совершенно бесшумно, чтобы вновь не попасть в эту ловушку. Ты делаешь это тихо, чтобы он не услышал. Потому что никогда уже не увидит. вы где-то встречались; это было в прошлых жизнях.