I thought that love would last forever

В очередной раз сбежав от всех и заперевшись в кладовке, Джеймс пытается сдержать себя, сидя на полу и спиной опираясь на холодную серую стену. Воздуха чертовски не хватает, кажется, что лёгкие никогда больше не заполнить полностью. И всю жизнь он будет задыхаться. "Мужчины не плачут" - так говорил отец. Но можно ли сделать исключение, когда твоего любимого, твоего друга детства подорвали миной на жестокой и беспощадной войне? Ох, Стиви... Он знал, что ты всё-таки прорвёшься на фронт. Ты всегда был таким отважным, но не это ли и было главной причиной всех твоих проблем? Готовый гибнуть за родную страну и за дорогих людей, ты ушёл, даже толком не попрощавшись. Сначала такого тщедушного паренька ни за что не назвали бы героем или, уж тем более, спасителем. Но даже без мускул и всей этой силы ты был героем для него. Такой отваги и рвения помогать своей стране не было ни у кого. Ты никогда не щадил себя, отдаваясь на полную, чтобы помочь своим близким. Он знал, что ты прорвёшься туда, к таким же храбрым бойцам. Он знал, но не успел встретиться в последний раз, почувствовать твою тёплую и немного шершавую руку у себя на щеке и уловить успокаивающий шёпот: "Баки, дорогой, не переживай, всё будет хорошо. Я всегда буду рядом." Услышать то, как называл его только ты. В полумраке увидеть напоследок изгиб твоих губ в мягкой улыбке и чуть опущенные глаза, когда ты брал его руку в свою и еле заметно сжимал, будто чувствуя, что нужно наслаждаться этим моментом, пока он не ускользнул навсегда. Он не успел в последний раз коснуться твоих губ своими, чувствуя при этом пылающий румянец на щеках и сильные руки, которые прижимали его тело всё ближе к твоему. Ох, Стиви... Ты больше никогда не будешь рядом, хотя всегда обещал это. Твердил, словно точно знал, что вы будете вместе до конца. Со спины накрывая цветастым колючим пледом самого дорого человека во Вселенной. Сидя зимними ночами в полном мраке у полыхающего костра и рассказывая различные истории: выдуманные, а может и нет. Изредка поёживаясь от пробирающего морозца глядел на звёзды и щурился. Почему ты щурился ночью? Ему больше никогда не узнать. Не у кого спросить и не к кому обратиться. Ни один плед не согреет так, как согревал ты своими тёплыми рассказами. Это всё осталось лишь в памяти и ускользало всё дальше и дальше, оставляя после себя лишь бледные следы, словно дыхание на стекле. — Как долго ты будешь со мной? — Баки поднимал свои обеспокоенные глаза, в которых мерцали отражающиеся от костра искры. — Я никогда, слышишь, никогда не покину тебя. Мы всегда будем вместе, прекрати спрашивать это. — ты отводил глаза в сторону и лишь ближе прижимал меня к себе. Наверное, ты знал, что рано или поздно это случится, что мы потеряем друг друга. Любви, считал ты, нет конца. Ты был неправ.* Ох, Стиви... Он не успел сказать "прощай", не успел сказать, что любит тебя так сильно и так искренне... Ты слышал это от него десятки и десятки раз, но в тот момент должен был услышать это снова. Лишь мысль о том, что в считанные секунды тебя не стало, что сердце, которое принадлежало Баки, остановилось, пробуждает в нём неконтролируемую ярость и... И чувство вины. Вины? За что? За то, что не остановил, не схватил тебя на пороге в очередной раз за руку, отрезав: "ты никуда не пойдёшь, Стив." Не успел. Ох, Стиви... Джеймс чувствовал каждую проходившую секунду, время тоскливо текло мимо него, но задевало и уносило за собой куда-то вдаль, в бесконечность. Снова и снова терзая себя мыслями и былыми воспоминаниями, Джеймс медленно шёл на похороны, сжимая в ледяной руке медальон с твоей фотографией. На кладбище стояла небольшая кучка продрогших под поздним осенним снегом людей, каждый из которых время от времени потирал свои порозовевшие от мороза руки. Но никто, слышишь, никто не чувствовал себя так паршиво, как Баки. Да, у тебя не было никого, кроме пары знакомых и его. Твоё тело доставили домой с фронта сравнительно быстро, оно не успело обмёрзнуть в окопе. И сейчас ты лежишь один в этой чёртовой коробке, которая теперь навсегда стала твоей обителью. Всего этого не должно быть, сейчас мы должны сидеть у камина, в очередной раз спорить о Бродвейской мелодии и заливаться искренним смехом от просмотра того комичного номера с жонглёршей. Всё должно быть совершенно не так. Ты так красив даже сейчас, весь в ссадинах и глубоких ножевых ранениях. Как бы он хотел целовать все эти порезы горячими сухими губами, оставляя частички своей заботы и тепла. Неподвижно лежащий, один уголок твоих губ приподнят. Ты улыбнулся тогда? О чём ты подумал, когда знал, что обречён на верную смерть? Когда знал, что мы больше никогда не увидимся? И одному Господу известно, что за сотни километров от дома, заваленный обломками военной машины, подорвавшейся на мине, Стив Роджерс думал лишь об одном человеке: о Джеймсе Барнсе. О любимом и самом близком Баки. Улыбаясь в последний раз, он пытался сжать в руке медальон с фотографией, но силы уже предательски покинули его. * Строка из стихотворения У. Одена "Похоронный блюз" Любви, считал я, нет конца. Я был неправ.(с) (Перевод на русский И. Бродского)