Prayers

– Тсузуку, не двигайся. Вопреки собственному желанию вокалист Mejibray покорно замер, краем глаза неотрывно следя за обратившимся к нему Йо-кой: лицо мужчины по-прежнему было бледным, из-за чего кровавые отпечатки пальцев Юуки на его майке выделялись особенно сильно, однако на ногах он стоял достаточно прочно. Обойдя Тсузуку со спины, Йо-ка резко вклинился между ним и Таканори, превращаясь в настоящую живую крепость – взять такую не поможет ни один штурм. Чуть в стороне Койю корчился на земле в приступах судорожного кашля – видимо, на свежем воздухе отходить от странного состояния, похожего на паралич, было проще. – Снова будешь защищать его? – вокалист Mejibray приподнял одну бровь и едко усмехнулся, ощущая, как холодный ветер безжалостно треплет завязанную на его поясе джинсовую рубашку. – Иногда мне кажется, что ты неровно дышишь к Таканори. – Я не защищаю его, – Йо-ка раздраженно покачал головой, и режущий лед в его голосе сменился алмазной прочностью. – Я нападаю на тебя. Взгляды двух мужчин резко столкнулись: полыхающая ярость Тсузуку, разрушая все на своем пути, наткнулась на глыбу неумолимого спокойствия Йо-ки – притворно холодную и равнодушную. Музыканты смотрели друг на друга пристально, будто желая увидеть что-то, чего не видели раньше, и вокалист Mejibray, ощущая, как чужие зрачки буквально кромсают его на части, вдруг широко улыбнулся: он догадался, что инцидент в доме, пока сам Йо-ка был обездвижен, не остался без внимания мужчины. Тсузуку понимал, что сейчас, именно в эту секунду, преимущества были на его стороне: соперник, хоть и изображал вычурную стойкость, был достаточно слаб, и дрожащие кончики пальцев его предательски выдавали. Сощурившись, вокалист Mejibray резко рванул в сторону, отвлекая внимание Йо-ки, и когда тот, чуть помедлив, потерял драгоценное мгновение, мужчина налетел на него со спины, сбивая с ног. Юуки судорожно вскрикнул, растерянно вертясь на месте в поисках хоть какой-то помощи, но Тсузуку уже прижал Йо-ку к земле и, усевшись на его бедрах, неразборчиво бил вокалиста Diaura в лицо, сбивая костяшки о его прямые скулы. Выцветшее небо нависло над музыкантами, буквально придавливая их к такой же блеклой траве, и даже напряженные сосны, увлеченные схваткой, перестали покачиваться на тревожном ветру. Тсузуку наносил меткие удары сосредоточенно, не отвлекаясь на пустые разговоры, но Йо-ка, выворачивая напряженную шею, чтобы не захлебнуться в собственной крови, хлынувшей из носа, сумел уловить момент и перекатиться набок, сталкивая мужчину в сторону. Пока вокалист Mejibray переводил сбившееся дыхание, пытаясь подняться, Йо-ка, ориентируясь скорее на чувства, чем на зрение, с силой впечатал колено в чужую грудь, из-за чего Тсузуку резко вздрогнул, давясь холодным воздухом. Сейчас, когда из-за темной крови нос Йо-ки еще больше заострился и вытянулся, сходство между ним и крупной хищной птицей приблизилось к максимальному значению. Впервые он и Тсузуку столкнулись в открытую, и вокалист Diaura, нарезая круги над почти добитой добычей, был готов впиться клювом в чужую плоть, но неожиданно сзади его запястья перехватили чьи-то сильные руки. Закинув голову, Йо-ка столкнулся с ясным взглядом Рёги: – Не смей, – одними губами прошептал вокалист Born, только усиливая хватку. Йо-ка нахмурился, но краем глаза он видел, как Юуки навалился на Тсузуку, пытаясь обездвижить его хотя бы так. Вокалист Mejibray брыкался, но мужчина, сам поражаясь своей безрассудности, завел его руки за спину, прижимая Тсузуку щекой к холодной земле. Все это время Койю продолжал ползать по сырой траве, пытаясь прийти в себя, а Икума безразлично наблюдал за развернувшимися перед ним событиями и выглядел так, словно никак не может найти пульт, чтобы переключить надоевшую передачу. Таканори же все еще стоял на пороге дома, и его тяжелый взгляд падал куда-то сквозь музыкантов и растворялся в стороне обрывистого моста. Рёга переглянулся с Юуки: кажется, сейчас здраво мыслить получалось только у них. – Перестаньте поддаваться на провокации, – вокалист Born чувствовал, что Йо-ка уже не сопротивляется, покорно обмякнув в его руках, но отпускать мужчину не спешил. – Нужно вернуться домой, а там уже будем решать остальные проблемы. – А пусть Таканори решит все сам, – Тсузуку презрительно поморщился, раздражаясь из-за того, что сейчас был обездвижен хрупким Юуки, чье дыхание порхало где-то над его ухом. – Перережет нам все глотки – и никаких проблем. – Да отвали ты со своим Таканори, – в голосе Йо-ки скользило откровенное раздражение, хотя на залитое кровью лицо мужчины вернулась привычная маска искусно выточенного спокойствия. – Попробуй начать с себя. Гораздо проще убить человека, когда он беззащитен, да? Лежа на земле, Тсузуку чуть повернул голову, сталкиваясь взглядом с вокалистом Diaura: было понятно, что самый опасный момент конфликта остался позади, и теперь между мужчинами витало лишь тяжелое напряжение, смешанное с легкой долей непонимания друг друга. Почувствовав это, Рёга все-таки отпустил Йо-ку, и тот сразу же поднялся с колен, принимаясь стирать кровь с лица тыльной стороной ладони. Помявшись, Юуки тоже слез с Тсузуку, позволяя ему принять вертикальное положение. Пригладив растрепавшиеся волосы, вокалист Mejibray посмотрел на Таканори, и тот, почувствовав чужое внимание, мрачно усмехнулся и спокойно выдержал пытку ненавидящим взглядом. – Хорошо, – Тсузуку на секунду прикрыл глаза, а затем на его губах расплылась лукавая улыбка, больше похожая на издевательскую насмешку. – Сейчас мы пойдем домой, но там нам всем придется поговорить еще раз. Пора прояснить многие вопросы. Хотя смотрел вокалист Mejibray только на Руки, первым на его слова холодно отозвался Йо-ка: – Думаю, тем для разговора у нас будет много. Игнорируя чужие споры, Таканори, будто находясь в каком-то другом измерении, быстро зашагал в сторону призывно раскачивающегося на ветру моста, глядя только себе под ноги, как вдруг Тсузуку одним движением метнулся к нему, преграждая путь. При ближайшем рассмотрении капли бурой крови на лице Руки стали заметны еще отчетливее, и вокалист Mejibray с удивлением отметил, как угол глаза мужчины нервно дергается. Полные губы Таканори были искусаны, из-за чего на бледной коже казались особенно яркими и даже неестественными. Отчего-то стараясь не смотреть в глаза Руки, Тсузуку положил худые пальцы на его плечо, как бы тормозя мужчину. – Нет, – вокалист Mejibray насмешливо покачал головой, ощущая, как все внимание остальных музыкантов сосредоточено только на нем. – Ты пойдешь самым последним. Руки взвился, будто желая возразить, но затем вдруг хмыкнул и безразлично пожал плечами, параллельно с этим думая, что в действиях Тсузуку есть определенная логика: мост казался слишком хрупким, а он, Таканори, здесь выглядел тяжелее всех. Опасная ситуация. Йо-ка тоже сообразил, что действовать нужно быстрее, а потому поспешно зашагал к хлипким доскам, будто опасаясь, что его кто-то обгонит. На секунду Тсузуку показалось, что Юуки попытался мягко коснуться руки вокалиста Diaura, но тот резко одернул пальцы и с раздражением вступил на мост. Вздрогнув, Юуки поспешил за ним, хотя губы мужчины болезненно дрогнули – Тсузуку заметил, что изящные ладони вокалиста Lycaon до сих пор кровоточат. – Ты идешь? Когда по-прежнему флегматичный Икума и шатающийся Койю не без опасения встали на первые качающиеся над пропастью ступени, Рёга слабо коснулся локтя Тсузуку. Услышав вопрос, тот внимательно посмотрел во встревоженные глаза вокалиста Born, а затем кивком головы указал на замершего рядом Таканори: – Пойду предпоследним, чтобы у него не возникло желания вытворить что-нибудь еще. Рёга замялся, но затем, понимая, что сейчас спорить будет бессмысленно, только шепнул на ухо Тсузуку успокаивающее: «Будь осторожен». Дождавшись, пока вокалист Born отойдет на достаточное расстояние, чтобы мост качался не так сильно, мужчина поставил ногу на первую ступень, после чего серьезно обернулся к Таканори, заглядывая в его надменное лицо. – Без глупостей. Иначе пожалеешь. Руки неопределенно качнул головой. Ветер стал чуть сильнее, и ступени, связанные лишь тугими канатами, начали разъезжаться: зазоры между ними стали шире. Медленно пробираясь вперед, Рёга вслушивался в грозный рев бушевавшей под ногами воды – если свалиться туда с такой высоты, выжить точно не выйдет. Прогнав эти мысли в сторону, вокалист Born прищурился, пытаясь разглядеть, что же делается впереди: из-за пронзительной белизны сонного неба глаза слезились, но с большим трудом Рёга отметил, что Йо-ка, значительно оторвавшись от остальных музыкантов, почти добрался до противоположного берега. Разозлившись на собственную осторожность, вокалист Born попытался ускорить шаг, но из-за разошедшегося ветра попадать на ускользающие из-под ног ступени становилось все сложнее. Все внимание Рёги сосредоточилось на деревянных досках: хватаясь за шершавые канаты, он внимательно следил, чтобы ботинок не проваливался в крупные щели. Вода внизу становилась только яростнее, громче, из-за чего паника усиливалась, превращаясь в такие же порывы шуршащей пены. Шаг за шагом Рёга приближался к спасению, но, только оказавшись на твердой, прочной земле он сумел сделать полноценный вдох, позволив сжавшемуся сердцу расслабиться. Обернувшись, вокалист Born приготовился сталкиваться с Тсузуку, но увидел того только на середине моста: сосредоточившись на переходе, Рёга не заметил, как мужчина отстал от него. Сначала музыканты не поняли, почему Тсузуку и Таканори не двигаются с места, но затем они разглядели: нога Руки провалилась в широкую щель, из-за чего он беспомощно повис на мосту, однако пальцы мужчины прочно вцепились в лодыжку вокалиста Mejibray. Судорожно дергая ногой, Тсузуку пытался освободиться от цепкой хватки и сбросить Таканори вниз, однако движения мужчины только сильнее раскачивали мост. Метания Тсузуку напоминали агонию загнанного в угол зверя, и за взмахами его рук Рёга сумел различить кое-что еще – основания моста, расположенные на противоположной стороне, медленно вырывались из земли. – Тсузуку! Вокалист Born, срывая дрогнувший голос, бездумно бросился вперед, но Йо-ка стиснул плечо мужчины и потянул его на себя, уводя Рёгу от рушащегося на глазах моста. Не рассчитав силы, оба вокалист свалились на землю – толстые канаты тоскливо лопались прямо перед ними: сначала, как в замедленной съемке, разлетались основания моста, и только потом одна за другой начали осыпаться доски. В первый момент Тсузуку не понял, что происходит, но, только когда перекошенное от ужаса лицо Рёги стало отдаляться от него, возносясь куда-то вверх, догадался, что мост падает. Вокалист Mejibray запоздало закричал – мир вокруг, вращаясь, слился в какую-то единую картину, бешено проносящуюся перед его глазами, и только впившиеся в лодыжку пальцы Таканори казались реальными в этой безумной карусели. А уже через секунду ветер затих, но от шаткого моста не осталось ни следа – все, что существовало секунду назад, навсегда растворилось в мутной пене безумной воды. * * * – Очередное испытание успешно пройдено, но один раз мы отойдем от правил нашей игры: в награду вы получили жизнь, а не баллы. К сожалению, многие из вас навсегда похоронили себя со своими грехами, но каждый выбирает свой путь – ваша дорога к искуплению почти подошла к концу. Задорно щелкнув, телевизор выключился, и удушливая тишина накрыла погрузившуюся в сумрак гостиную мутным куполом. На скрипящий диван сел только Рёга, остальные музыканты остались стоять, устало глядя на погасший экран невидящими глазами – впервые их было так мало. В комнате находилось только пять человек, и лишь сейчас мужчины поняли, каким же огромным, пустым, заброшенным казался дом, ставший их пристанищем. Стены здесь пропитались тоской и отчаянием так, что, казалось, стоит коснуться хоть какой-нибудь мебели, и чужие воспоминания, чужая боль, разбитие судьбы – все это ворвется в сознание и стиснет разум. Первым не выдержал Икума: ничего не говоря, он, мягко ступая, вышел из комнаты, и через секунду на лестнице послышались его шаги. Пробормотав что-то неразборчивое, Койю тоже удалился, и Юуки, попытавшись в очередной раз словить взгляд Йо-ки, провалился в свой попытке и шелестящим шепотом сообщил, что попробует приготовить ужин. Йо-ка и Рёга остались одни. Вокалист Diaura ощущал, как непреодолимое желание сбежать, исчезнуть из этой реальности навалилось на его плечи, ломая каждую косточку, но мужчина все-таки сумел подавить в себе этот порыв – он знал, что уходить сейчас нельзя. Осторожно обойдя диван, Йо-ка сел рядом с Рёгой и, задумчиво рассматривая свои колени, негромко позвал того по имени. Сначала мужчина подумал, что вокалист Born не откликнется, но после секундной заминки тот все-таки повернулся, и Йо-ка непроизвольно вздрогнул. Первым, что он отметил в Рёге, когда они только столкнулись в этом жутком месте, был блеск в глазах: Рёга был едва ли не самым живым, самым ярким участником страшных событий. Что бы ни происходило, вокалист Born всегда был полон ослепляющего огня, он всегда источал жизнь, он был готов падать и подниматься бесконечное количество раз, и эта внутренняя энергия, эта сила вызывала искреннее восхищение Йо-ки. А сейчас глаза Рёги были пустыми. Подобно последним фонарям, погасшим на узкой улочке холодной зимой, глаза мужчины потухли и опустели, и вокруг мигом стало темно. Вокалист Born тонул во мраке, но никто не мог спасти его, ведь света, подсказавшего бы дорогу, больше не было: все яркие лучи поглотила бурлящая вода. Йо-ка и сам не мог поверить, что все оборвалось за какую-то секунду, что привычная цепочка жизни, подобно ветхому мосту, разлетелась на одинокие дощечки и канула в никуда – за один день погибло сразу четверо, но осознать тот факт, что рядом не было непредсказуемого Тсузуку или высокомерного Таканори, никак не выходило: это не те люди, что могут просто исчезнуть из чужой жизни. Йо-ка понял, что сказать ничего не может. Поэтому он просто положил ладонь на плечо вокалиста Born и чуть стиснул пальцы, после чего сам Рёга, вздохнув, слабо кивнул головой в знак благодарности. Какое-то время мужчины просто сидели рядом в тишине, думая каждый о своем, а затем Йо-ка тяжело поднялся на ноги и, в последний раз заглянув в чужие потухшие глаза, покинул гостиную: дел впереди было еще много. * * * Напрочь забыв об обещании приготовить ужин, Юуки замер у замызганного окна, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь в лениво подкрадывающейся ночи. Ладони мужчины нещадно щипало, но он даже не пытался найти бинты или хоть что-нибудь, чтобы облегчить боль. Когда за его спиной раздались уверенные шаги, Юуки мигом напрягся, но разворачиваться не стал: вокалист Lycaon знал, что подкрадываться так может только опасный хищник. Только когда человек замер прямо за его спиной, Юуки все-таки повернулся и, не удержавшись, кивнул: он был прав – столкнулся он именно с Йо-кой. Вокалист Diaura уже смыл с лица засохшую кровь, однако его переносица посинела и чуть опухла, а под глазами мужчины залегли фиолетовые круги. Кровавые отпечатки пальцев еще пестрели на майке Йо-ки, из-за чего казалось, что чьи-то невидимые руки в панике пытаются утащить его в свое измерение. – Йо-ка, я… – Юуки неуверенно заговорил, даже не зная, что именно должно быть после растерянного «я». – Помолчи, – вокалист Diaura раздраженно поморщился и окинул мужчину взглядом, полным плохо скрытого разочарования. – Сейчас говорить буду я. Юуки покорно замер, жалея, что позади него была только стена: бежать сейчас было некуда, а умчаться хоть куда-то, скрываясь от этих мрачных глаз и острых нахмуренных бровей, хотелось больше всего. В кухонном полумраке затаилось что-то потустороннее, зловещее – это что-то медленно расползалось из каждого угла, забираясь во все щели и затуманивая сознание, словно одурманивающий наркотик. – Я думаю, что сегодня нам стоит закончить. Даже то, что еще и не начиналось, – губы Йо-ки сложились в ухмылку, но выглядела она скорее вымученной, и мужчина, заметив, что собеседник подался вперед, намереваясь что-то сказать, быстро продолжил. – Я не ожидал от тебя такой глупости. А глупости приводят только к поражению. – Йо-ка, я… – Твоя дурацкая жалость когда-нибудь подведет тебя, – вокалист Diaura чеканил свою жестокую речь, как судья, что оглашал приговор осужденному на смертную казнь. – Зачем ты тратил время на Икуму? Кто он тебе? – Я должен был отнять у человека последнюю надежду? – в отличие от уверенного голоса Йо-ки, голос Юуки дрожал и вот-вот норовил сорваться в невесомость. – Разве не это подводит? Отсутствие порядочности? – Причем здесь порядочность? – вокалист Diaura чуть не перешел на крик, но вовремя взял в себя в руки, однако теперь в его словах было еще больше злости, перетекающей в неподдельное отвращение. – Из-за него могли погибнуть мы. А если бы Манабу тебя опередил, а на его месте оказался ты? Что тогда? Лежал бы черт знает где с простреленной головой? Не зная, что на это ответить, Юуки, забыв о боли в изрезанных ладонях, попытался схватиться за запястье Йо-ки, будто желая удержать его на месте, но мужчина только презрительно скинул с себя чужие окровавленные пальцы и покачал головой. Лицо вокалиста Diaura оставалось привычно беспристрастным, и понять, о чем именно он сейчас думает, было невозможно. Ловко увернувшись от чужого отчаянного прикосновения, Йо-ка сделал шаг назад и, внимательно глядя в лицо Юуки, подчеркнуто ледяным голосом отчеканил: – Я позволил подобраться тебе так близко, и это моя главная ошибка. Можешь играть в жалость, сколько тебе хочется, но я не хочу проиграть из-за твоей никому не нужной наивности. Держись от меня подальше. Даже не меняясь в лице, вокалист Diaura резко развернулся и быстро вышел из кухни, оставив после себя лишь искорки напряжения в воздухе. Около минуты Юуки просто растерянно смотрел ему вслед, будто Йо-ка еще может вернуться, рассмеяться и, сказав, что все это было шуткой, прижать его к своей сильной груди. Нет, в этом месте шутки будут слишком неуместны. Вокалист Lycaon прекрасно понимал, что только что его завалили мусором суровой правды, и он навсегда останется в этой грязи, потому что сил на спасение уже не осталось. Тяжело опустившись на деревянный стул, Юуки уронил голову на стол и закрыл глаза, будто желая убежать от самого себя. Он так запутался, что даже не понимал, в какую сторону нужно нестись и какой вообще он настоящий. Потолок навис над вокалистом Lycaon, будто желая свернуть его хрупкую шею, и даже ночь растерянно заглядывала в окно, пытаясь разобраться, почему человеческие судьбы тут ломаются с такой регулярностью. Юуки прекрасно знал, почему он спас Икуму, но как объяснить это Йо-ке? Как сказать ему, что он, вокалист Lycaon, так хорошо знает, как это – когда у тебя забирают последнюю надежду, а потому не может взять на себя такую ответственность? Юуки видел, что всю его жизнь покрывает вуаль, сотканная из грехов и отчаяния, и он просто не был готов продолжать этот кошмар – когда-нибудь это должно прекратиться. Вокалист Lycaon так старался быть хорошим, с таким трудом изображал праведника, но вновь и вновь скатывался в яму обмана, где искушенно поддавался новым соблазнам. – Юуки? Услышав чужой обеспокоенный голос, вокалист Lycaon поспешно вскочил на ноги, и утер глаза тыльной стороной ладони, хотя слез в уголках не было – просто старая привычка. Надо же, а толстовка на нем до сих пор Йо-ки – мягкая и теплая. Подняв голову, Юуки наткнулся на Уруху, что осторожно подходил к нему, будто к раненой птице. Когда мужчина подобрался достаточно близко, вокалист Lycaon наклонил голову и, выдержав паузу, холодно произнес: – Что? Притворяться больше не было необходимости, и голос Юуки звучал жестко: сквозь него сквозила откровенная злоба. Не ожидавший такого Койю вздрогнул и как-то обезоруживающе улыбнулся, примирительно поднимая ладони вверх, однако на вокалиста Lycaon это не подействовало: его взгляд стал только резче, отчужденнее. Тогда Уруха сменил тактику и, оглядевшись, будто их кто-то мог подслушать, доверительно прошептал: – Прости… Я случайно услышал то, о чем вы говорили… – Уходи, – в груди что-то болезненно сжалось, но интонацию Юуки не поменял, поражаясь, как же его голос теперь был похож на холодный голос Йо-ки. – Тебя это не касается. Койю удивленно приоткрыл рот, будто ему только что влепили пощечину, но, совладав с собой, сделал еще шаг по направлению к вокалисту Lycaon, из-за чего тот тоже скользнул в сторону – действие напоминало странный танец. Усталость и безысходность на лице Юуки, что даже после всего пережитого оставалось красивым, пугали, и Койю хотелось прижать этого человека к себе и долго, нежно обнимать, чтобы он почувствовал себя в безопасности. Йо-ка не достоин вокалиста Lycaon, он просто не мог разглядеть это утонченное изящество, у него не выходило оценить притягательный блеск в искренних глазах и теплую улыбку, что проскальзывала на мягких губах все реже. – Он не прав, – воспользовавшись вынужденной слабостью Юуки, Уруха все-таки сумел прижать его к стене. – Ты поступил правильно, ты самый светлый и настоящий здесь, Юуки, ты неповторимое чудо! Горячий шепот неприятно обдавал шею, глубокий порез на которой только перестал кровоточить, и вокалист Lycaon попытался отпихнуть от себя мужчину, но дрожащие раненые руки отказывались повиноваться. Заметив, что Юуки сопротивляется, Койю осторожно перехватил его запястья, обездвижив музыканта, однако на лице Урухи залегла зловещая мутная тень. Когда вокалист Lycaon в очередной раз отчаянно дернулся, Койю резко придавил его к стене и, наклонившись, приблизился к самому лицу Юуки, так, что их носы почти коснулись друг друга. – Твой Йо-ка – самолюбивый ублюдок, который прирежет любого, кто встанет на его пути успешного лидера. Тебе нет места в его жизни, как ты не понимаешь? – голос Урухи срывался, и он то и дело оборачивался, боясь, что на кухню зайдет кто-нибудь еще. – А я люблю тебя, понимаешь? Юуки, мы должны быть вместе! Мы спасемся, и все обязательно будет хорошо… – А как же Таканори? – вокалист Lycaon, пытаясь усмирить колотившееся от предчувствия чего-то нехорошего сердце, с вызовом приподнял голову. – Он погиб меньше часа назад. Тебе все равно? Лицо Урухи исказилось. Сначала он поджал губы, будто вспомнил что-то нехорошее, и его глаза, предательски выдавая хозяина, затуманились, но уже через секунду мужчина снова с силой прижимал Юуки к стене: – Плевать я хотел на Таканори! Юуки, мне нужен только ты! Ты! Светлый, добрый, искренний! – Ублюдок здесь только ты, – остатки самообладания покинули вокалиста Lycaon, и он почти сорвался на крик, но рука Койю поспешно накрыла его губы, и мужчине пришлось перейти на отрывистый шепот. – Ублюдок, который даже не может различить реальную сущность вещей. Мне не нужен ни ты, ни твоя любовь, отпусти меня! Побелев, Уруха медленно отступил от Юуки, с ужасом глядя в его сощуренные глаза, а затем, когда мужчина, прижимая к груди истекающие кровью ладони, попытался уйти, Койю резко схватил его за хрупкое плечо и с силой швырнул на пол, усевшись сверху. Вокалист Lycaon вскрикнул от боли, когда ссадины на руках от падения натянулись, из-за чего кровь из них захлестала с новой силой, однако Уруха уже крепко зажал рот мужчины, и тот только пронзительно замычал. Поморщившись, Койю перехватил тонкую шею Юуки и ощутимо приложил его головой о пол, вынуждая того замолчать. Вокалист Lycaon с трудом приоткрыл глаза: на грудь полилось что-то теплое, и он догадался, что разрез на шее, оставленный еще Таканори, тоже закровоточил. – Если попробуешь издать хоть визг, я прирежу тебя прямо здесь, – Койю угрожающе нахмурился, и мужчина понял, что тот не блефует: слишком страшно блестели его глаза. – Юуки, какая же ты неблагодарная сука. Такой же, как Таканори, это просто отвратительно. Я убил для тебя Бё, чтобы заработать баллы, я хотел спасти нас, но ты все равно выбрал Йо-ку. Вокалист Lycaon, осмыслив услышанное признание, в ужасе дернулся и забился под тяжестью чужого тела, пытаясь вырваться на свободу. Забыв о боли, Юуки мычал и из последних сил бился о пол, однако Уруха держал его слишком крепко, чтобы хоть один жалобный звук вырвался за пределы комнаты. Мужчина, не веря, что сразу за одним кошмаром начался другой, панически вертел головой, пытаясь сообразить, как же вырваться из цепкой хватки. Койю висел над ним, и глаза гитариста жутко блестели, как при высокой температуре, что еще больше подтверждало потерю его связи с реальностью. Юуки понимал, что рядом находится убийца – этот человек убил другого не ради спасения своей жизни: он убил Бё, повинуясь собственному безумию. И сейчас Койю достал раскладной карманный нож. – Помни: хоть звук, и я, не задумываясь, прирежу тебя. А затем найду Йо-ку и так же, как и Бё, сверну ему шею, – Уруха угрожающе улыбнулся, что еще больше исказило его нервное лицо. – Но у тебя еще есть шанс исправиться. Забыв о страхе, Юуки покорно замер: на собственную жизнь ему давно было плевать, но упоминание о Йо-ке сдавило его грудную клетку и больно задело самое сердце, вплетаясь во все вены и артерии. Руки Койю дрожали, и он постоянно оборачивался в сторону двери, что выдавало спешку мужчину, его страх перед тем, кто в любую минуту мог войти. Убедившись, что рядом с кухней не слышно даже чужих шагов, Уруха кивнул каким-то собственным мыслям, а затем, растянувшись в очередной косой улыбке и приложив указательный палец к губам, слез с Юуки, устраиваясь рядом. Вокалист Lycaon продолжал лежать неподвижно, наблюдая за Койю лишь встревоженными зрачками – всю грудную клетку и ладони залила теплая кровь, однако тело Юуки продолжала бить мелкая дрожь, из-за чего казалось, будто он трясется в припадке. Усмехнувшись, Койю отложил нож в сторону и неслушающимися пальцами принялся поспешно расстегивать ширинку, путаясь в собственных движениях. Широко раскрыв глаза, Юуки вздрогнул и попытался отползти назад, но Уруха, заметив это, снова угрожающе схватился за нож и выразительно приподнял брови – вокалист Lycaon вновь послушно замер. На кухне стало еще темнее, и тревожные тучи на мрачном небе в мучительном ожидании напряглись, будто и они с трепетом наблюдали за развязкой страшной сцены. Юуки казалось, что тьма буквально просачивается из-под стекла и забирается в его душу, отнимая последние способности мыслить – никто не придет, чтобы спасти его. Спустив штаны, Койю возбужденно подполз к вокалисту Lycaon, устраивая нетерпеливые пальцы на его узких бедрах – Юуки не успел никак среагировать, когда мужчина одним движением стянул его джинсы. Дыхание Юуки сбилось, но он продолжал стойко молчать, ощущая, как кожу на ягодицах царапает шершавый деревянный пол – собственная нагота пугала не так сильно, как безумие в глазах Койю. Мужчина в каком-то странном вожделении гладил худые ноги вокалиста Lycaon, разглядывал его тело, скользя самыми подушечками пальцев по внутренней стороне чужих бедер. Юуки чувствовал себя униженным, раздавленным, но эта внутренняя боль, расцарапав его горло до неслышного крика, в один момент стала такой невыносимой, что все чувства мужчины разом отключились. Он снова был брошенным, оставленным на произвол коварной судьбы, которая отчего-то так его не любила, что норовила столкнуть с любой маломальской болью. Юуки чувствовал, что весь его маленький мир снова рушился, не успев стать чем-то значимым, и он остался под пыльными руинами, дыша лишь едким отчаянием. Когда Уруха накрыл член вокалиста Lycaon горячей рукой, тот только поморщился, сдерживая рвотные позывы, вцепившиеся в глотку. Когда Койю грубо вошел в него, разводя чужие ноги до предела, Юуки только безразлично смотрел в потолок, содрогаясь от резких раздирающих толчков. Тело вокалиста Lycaon ломало, разрывая на части, и пульсирующая боль чуть ниже живота слилась с щиплющей болью в шее и ладонях, превращаясь в какую-то сплошную, неясную волну, в которой мужчина тонул, то и дело захлебываясь. Койю двигался дико, почти вбиваясь в Юуки, и пальцы мужчины оставляли бордовые отметины на бледных бедрах вокалиста Lycaon, как бы отпечатывая все грехи на линии его судьбы. Уруха что-то шептал, пыхтел, гладил Юуки, но тот только с отвращением дрожал, ощущая, как внутри что-то мерзко хлюпает – мужчине казалось, что он вот-вот отключится. Вокалист Lycaon о чем-то думал, но все мысли проносились в его голове безудержным потоком, сливаясь в неясную массу, и четко мужчина осознавал только одно: наверное, все это он заслужил. Кусая губы от невозможности стонать громче, Койю с восхищением рассматривал растянувшегося под ним Юуки, любуясь контрастом пересохших, почти синеватых губ на бледном лице и алой крови, залившей красивую шею. Кошмар казался бесконечным, будто бы пленка с заевшим позором включалась снова и снова, до изнеможения мозга и отказа всех внутренних органов, но в один момент Юуки заметил, как Уруха задрожал от удовольствия, и коленом задел нож, подтолкнув его к пальцам мужчины. Совсем чуть-чуть, буквально несколько сантиметров… Пока Койю продолжал яростно наслаждаться его телом, вокалист Lycaon едва заметно отвоевывал расстояние, разделяющее его и спасение – Юуки забыл о боли, забыл о позоре, забыл о чужих глазах, по-животному терзающих его тело. Из-за крови, залившей пальцы, Юуки потерял чувствительность, а потому подцепить рукоятку ножа было сложно, но вот, когда Койю вошел в него так глубоко, что вокалист Lycaon согнулся почти пополам от дикой боли, мужчине удалось сделать это. Сил на прицеливание не осталось, и Юуки просто всадил нож куда-то в спину Урухи, и тот, не ожидая подвоха, закричал и, увлекая вокалиста Lycaon за собой, подался назад, врезаясь затылком в стол. Раздался жуткий грохот – столовые приборы с веселым звоном посыпались на пол, ломаясь на кривые осколки, как и жизнь Юуки. По инерции Уруха толкнулся еще несколько раз и неожиданно кончил в вокалиста Lycaon с глухим стоном, после чего, сообразив, что произошло, принялся панически оглядываться – было поздно: со стороны коридора уже слышался встревоженный топот. Сначала на пороге кухни показался удивленный Йо-ка, но уже через секунду рядом возникли Икума и Рёга. Растерянно оглядывая произошедшее, мужчины непонимающе молчали, а затем вокалист Diaura, опомнившись первым, бросился на Уруху. Никогда прежде ни один музыкант, находящийся на кухне, ни видел Йо-ку в такой слепой ярости – одним ударом сбив Койю с ног, он вцепился в его шею и принялся с силой прикладывать мужчину об угол стола. Уруха визжал, извивался, пытаясь увернуться от очередного удара, но Йо-ка, не издавая ни звука, продолжал бить гитариста, вслушиваясь в каждый хруст чужого носа после столкновения с острым углом стола – только когда лицо Койю превратилось в кровавую массу, вокалист Diaura опомнился и повалил его на пол, нанося беспорядочные удары ногами. Включиться в реальность никак не выходило, но Рёга, в ужасе наблюдая за происходящим, все-таки сумел подбежать к Йо-ке и чуть оттащить его в сторону, пытаясь обездвижить мужчину. Вокалист Diaura только глухо шипел и вырывался, и Рёга, с трудом подобравшись к его уху, прошептал: – Оставь его на меня, я закончу. Ты нужен Юуки. Дьявольское пламя в глазах Йо-ки, взметнувшись до предела, потухло при одном лишь упоминания этого имени, что сейчас казалось таким далеким, и мужчина, забыв о Рёге и Койю, свалился на колени рядом с неподвижным Юуки. Краем глаза Йо-ка видел, как вокалист Born грубыми пинками вышвыривает Уруху в коридор, но сейчас все это происходило в другом акте этого нелепого представления. Йо-ка никак не мог сориентироваться и вертелся на месте, не зная, что ему делать – грудная клетка вокалиста Lycaon вздымалась медленно, и резкие хрипы, слетающие с его приоткрытых губ, терялись в судорожной тишине. Сейчас Юуки казался таким маленьким, таким хрупким и слабым, что от одного вида его запрокинутой в равнодушном молчании головы и раздвинутых ног с острыми коленками хотелось кричать так долго, пока собственный голос не превратится в пытку и не сведет с ума. – Юуки! Юуки, ты меня слышишь? Йо-ка в неверии касался холодной кожи мужчины, зажимал рану на его шее, пачкая пальцы в солоноватой крови, целовал порезанные ладони, гладил исцарапанные бедра – вокалист Diaura не мог поверить, что все это был его Юуки, человек, чья улыбка была способна пробуждать робкие цветы в душе даже во время самой мертвой весны. Йо-ка вспоминал свой холодный тон, свои безразлично выплюнутые слова, и еще больше бледнел, пытаясь обнять всего Юуки сразу, будто так он мог защитить его, закрыть собой от всех бед. Вокалисту Diaura хотелось перемотать время назад, забрать все свои слова обратно и никогда не отпускать Юуки, не позволять ему оставаться в тоскливом одиночестве. – Юуки! – Йо-ка продолжал звать мужчину по имени, но голос сел, и тогда он, приложив голову к чужой груди, принялся вслушиваться в медленные удары сердца, будто это могло как-то помочь. – Я так виноват… Юуки, я так виноват. Это все из-за меня. Прости… Сначала Йо-ка не понял, почему по его оледеневшим пальцам вдруг разлилось неожиданно тепло, но затем он почувствовал, как его руки слабо коснулась узкая, перепачканная в крови ладонь вокалиста Lycaon – это стало последней каплей. Трепетно стиснув пальцы Юуки, мужчина поднес их к своим губам, целуя каждую рваную ссадину, каждый глубокий порез, будто желая забрать себе всю боль, смешанную со страхом, и вернуть взамен что-то, что хоть чуть-чуть напоминало бы надежду. Вокалист Lycaon смотрел на Йо-ку из-под полуопущенных век, но сил, чтобы сказать что-либо не было, и даже контур Йо-ки обманчиво расплывался перед глазами, то появляясь совсем близко, то уносясь куда-то за пределы солнечной системы. – Отойди. Когда за спиной вокалиста Diaura раздался спокойный голос, Йо-ка, закрыв телом сжавшегося на полу Юуки, резко обернулся, забыв, что в комнате находится кто-то еще. Скрестив руки на груди, Икума задумчиво замер позади него, и на фоне разбитого, сломанного, как ненужная игрушка Юуки, истекающего кровью и чужой спермой, красота вокалиста Reign казалась особенно неуместной, почти издевательской. Лицо Икумы оставалось невозмутимым, и даже его глаза не выражали совсем ничего, будто бы вместо них находились искусно вырезанные ледышки. – Что? – Йо-ка непонимающе приподнял бровь, то и дело оборачиваясь в сторону Юуки, будто за какие-то рваные мгновения все могло измениться. – Отойди, – с легким раздражением повторил Икума, поправляя светлые волосы. – От твоих извинений ему не станет лучше. – А ты, наверное, ему сразу поможешь? – вокалист Diaura говорил с обычной насмешкой, но это больше напоминало механизированную привычку, чем реальное желание показать свое безразличие. – У меня медицинское образование, – Икума чуть пожал плечами, демонстрируя свою незаинтересованность в происходящем. Около секунды мужчины внимательно смотрели друг на друга, а затем Йо-ка снова повернулся к Юуки и с нежностью, на какую только был способен, коснулся губами его лба, после чего, ощущая, как горло сдавливают болезненные спазмы, поспешно поднялся на ноги и вопросительно глянул на вокалиста Reign. Тот кивком головы указал ему на дверь. Йо-ка замялся, словно не зная, можно ли доверять этому человеку, но вид искореженного на полу Юуки заставил мужчину изменить своим принципам и позволить незнакомому человеку помочь. В последний раз взглянув на вокалиста Lycaon, Йо-ка быстро развернулся и мгновенно вылетел из кухни, оставляя после себя только тяжелое ощущение вины. Убедившись, что остался с Юуки наедине, Икума рассеянно осмотрел свои бледные пальцы, будто боясь запачкаться, а затем, без особого труда подняв вокалиста Lycaon на руки, осторожно опустил того на стол. Юуки удивленно приподнял голову – внешне Икума казался довольно слабым, наверное, даже отчасти женственным. Поймав его взгляд, вокалист Reign усмехнулся и, убрав с лица волосы, принялся рыться в ящиках, где до этого находил бинты и медикаменты. Юуки наблюдал за его плавными движениями со спины, но сил на разговоры не было, поэтому он просто пытался сопоставить что-то в голове, но пазл никак не желал складываться, и мужчина вновь и вновь возвращался в тупик. В памяти оставались только нежные губы Йо-ки и его беглый поцелуй. Сначала Икума, не меняясь в лице, ловко смыл с бедер Юуки кровь и вязкую сперму, затем перешел к его обмякшим рукам и расслабленной шее. Вокалист Reign касался мужчины осторожно, почти порхая худыми пальцами по его коже, но Юуки на его движения никак не реагировал – только изредка следил за ним сузившимися зрачками и молчал. Лежа на столе, вокалист Lycaon рассматривал потолок и не думал вообще ни о чем: в сознании образовался сплошной провал, и с запозданием Юуки сообразил, что в этом бесцветном обрыве мыслей и воспоминаний идет снег – а может, просто пальцы Икумы были такими холодными. – Сейчас будет больно. Юуки безразлично покосился на вокалиста Reign и никак не отреагировал на его слова: когда ладони вновь защипало, будто следы от крови кто-то фигурно обвел бензином и поджег, то мужчина только чуть наморщил нос. Сбросив пиджак на спинку стула, Икума закатал рукава белой рубашки по локоть, но ткань уже пестрела задорными кровавыми разводами – часть алых капель каким-то образом даже попала на прямой нос вокалиста Reign. Тот иногда поворачивался к Юуки, наблюдая за его реакцией, но в целом выглядел таким же безразличным, как и его вынужденный «пациент». Сосредоточенная тишина и редкие переглядывания двух мужчин напоминали какой-то парад вычурного равнодушия, и Икума от этой мысли иногда тихо посмеивался, а Юуки все также тяжело молчал. Закончив обрабатывать порезы, вокалист Reign принялся оборачивать ссадины Юуки бинтом. Время растянулось до такой критической отметки, что не удержалось и с треском порвалось, а потому было непонятно – прошел час или только минута? Периодически Икума куда-то выходил, но по меркам покалеченного времени возвращался довольно быстро и вновь принимался за работу. Когда шею и ладони Юуки покрыли непривычно белые бинты, Икума недолго постоял у раковины, держа руки под потоком ледяной воды, а затем протянул вокалисту Lycaon его джинсы и уселся прямо на стол, в его ногах. Боль не прошла, а только затаилась, и Юуки одеться смог с большим трудом: ноги не сгибались, а пальцы тряслись и вообще не слушались, однако Икума помогать не спешил. Натянув джинсы, вокалист Lycaon снова лег неподвижно, а затем вдруг чуть приподнялся и отрешенно взял Икуму за руку. Тот сразу же взвился и подался в сторону, будто намереваясь соскочить со стола и выдернуть пальцы, но затем, преступив через себя, остался на месте – только взгляд мужчины стал острее и напряженнее: так смотрят люди, готовые к тому, что на них нападут. – Я ничего не чувствую, – вдруг признался Юуки, внимательно глядя на насторожившегося Икуму. – Так и должно было случиться. Я заслужил. – Расскажи свою историю, – вокалист Reign говорил тихо, но в его вкрадчивом голосе зазвенели приказные нотки, хотя взгляд мужчины по-прежнему свободно плавал по кухне. – Поделись грехами. Юуки зажмурился и опустил голову, но, когда он вновь открыл уставшие глаза, Икумы рядом уже не было. Рядом не было вообще ничего. – Ты великолепен. Вильнув узкими бедрами, обтянутыми плотно прилегающими к коже брюками, Юуки ловко закрыл дверь гостиничного номера на все замки и, кокетливо улыбнувшись, обернулся к полному мужчине в строгом офисном костюме, расположившемся на широкой кровати. Почувствовав на себе пронзительный взгляд прищуренных глаз, он похлопал на место рядом с собой, приглашая Юуки, и довольно облизнул мясистые губы, любуясь чужими высветленными волосами и гладкой кожей. – Тебе точно есть хотя бы двадцать? На секунду оторвавшись от узкой груди Юуки, мужчина обхватил его красивое лицо крупными ладонями и внимательно заглянул в хитрые глаза, спрятанные за пронзительно-голубыми линзами. Выглядел этот Юуки таким сладким, таким маленьким, но что-то в его взгляде не нравилось мужчине – в вытянутых зрачках было какое-то взрослое коварство, выбивающееся из этого детского образа. – Исполнилось в прошлом месяце, – Юуки кокетливо опустил ресницы, подставляя шею под очередной влажный поцелуй. – Не беспокойся. Ощущая, как требовательные пальцы стали ласкать его все резче, грубее, Юуки убедился, что за ним больше не наблюдают и хмыкнул: ему не было даже семнадцати. Школьник прогибался в спине, подставляясь под чужие поцелуи, протяжно стонал, вызывая восхищенные взгляды оплененного им мужчины и, выжидая нужный момент, вдруг скромно отворачивался, притворно краснея. Юуки позволял играть со своим телом в любые игры, он впускал в себя напряженный член и только постоянно облизывал губы, похотливо покусывая их. Взмокшая грудь навалившегося мужчины, его хрипы, глухие шлепки его яиц о ягодицы, смятые простыни и размазанная по лицу Юуки помада – все это сменялось так быстро, что школьник уже не мог различить последовательность действий и только покорно подстраивался под чужие движения, игнорируя боль. Жуткий аттракцион до самого утра. А утром Юуки всегда вставал раньше. Солнце еще не выскользнуло из-за горизонта, а он уже прятался в роскошной гостиничной ванной и смывал с лица отпечатки собственной помады и размазанную тушь, из-за которой кожу под глазами всегда щипало. Затем Юуки около получаса просто стоял под тугим напором холодной воды в душевой кабине, смывая с себя следы чужого присутствия, наспех одевался и расчесывался, превращаясь в покорного мальчика. – Я сделал кофе, – когда мужчина проснулся, Юуки широко улыбнулся и опустился на край его кровати, протягивая горячую чашку, источающую притягательный аромат. – Какой же ты потрясающий, – будущая жертва беспечно приняла подарок и с неподдельной любовью посмотрела в блестящие озорные глаза. – Никогда не встречал таких светлых людей. Юуки скромно улыбнулся и, краснея, отвел глаза в сторону. Минута, вторая, третья – по отработанной схеме не четвертой минуте после выпитой чашки мужчина резко побледнел, хватаясь за горло, затем беспомощно свалился на кровать, судорожно дергая замерзающими конечностями, и, в конце концов, совсем замер, уставившись в потолок. Убедившись, что жертва не движется, Юуки презрительно поморщился, разглаживая морщины не атласной простыне, после чего поднялся на ноги. – Посмотрим, что тут у нас, – вытащив из прикроватной тумбочки дорогой портфель из черной кожи, Юуки повертел в пальцах роскошный бумажник, заглядывая в содержимое. – Тридцать тысяч иен? Всего лишь? А говорил, что генеральный директор… Спрятав деньги в карман брюк, Юуки в очередной раз поправил волосы и уже у самой дверь обернулся к обездвиженному мужчине, будто что-то забыл. – Если попробуешь сообщить об этом в полицию, я скажу, что ты притащил меня сюда и изнасиловал. Мне нет даже семнадцати, так что проблем ты не оберешься. Юуки открыл глаза, но вместо гостиничного коридора увидел только лицо Икумы – такое же безразличное и пустое, как и несколько минут назад. В глазах вокалиста Reign не было ни интереса, ни любопытства, ни даже осуждения – мужчина просто смотрел куда-то сквозь Юуки и видел что-то, известное только ему. – Я спал с богатыми мужчинами, а затем травил их и крал все деньги, – вокалист Lycaon нахмурился, будто воспоминания причиняют ему физическую боль, и его пальцы скользнули по поверхности стола в поисках несуществующей сигареты. – Делал так до выпуска из школы, потом надоело. Хотел исправиться, начать с нового листа, притвориться хорошим, но постоянно скатывался в эту яму, как бы я ни притворялся. Я не понимаю, какой я на самом деле – слишком много масок. – Будь таким, каким тебе хочется быть, – Икума пожал покатыми плечами, подтверждая, что никакой сложности здесь не видит. – Это твоя жизнь, и никто не может осуждать тебя. Повисло колючее молчание. Юуки вспоминал прошлое и с омерзением рылся в памяти, боясь вновь замарать забинтованные пальцы, а Икума просто сидел на столе и болтал ногами, подчеркнуто игнорируя расплывающуюся реальность. Запоздало вокалист Lycaon понял, что все еще держит мужчину за холодную руку. – Ты помогаешь мне, потому что сегодня я тоже спас тебя? – Юуки чувствовал острую потребность в хоть каком-то подобии разговора, ведь только чередование собственного голоса с чужим помогало окончательно не лишиться рассудка. – Нет, – Икума усмехнулся, и его лицо вмиг застыло, словно даже те остатки эмоций, что еще жалобно подрагивали на длинных ресницах, разом растаяли, как первый снег. – Просто я очень хорошо знаю, что ты сейчас чувствуешь. Меня тоже изнасиловали. Мой дядя, когда мне было двенадцать. Юуки растерянно приподнялся на локтях, непонимающе глядя на собеседника, но тот по-прежнему даже не смотрел в его сторону: вычурная красота вокалиста Reign начинала расползаться, а его рот исказился, будто мужчина собирался расплакаться. – Икума, ты такой красивый, невероятно красивый. Так не бывает. Невысокий подтянутый мужчина опустился на корточки перед растерянным подростком с растрепанными темными волосами и тепло улыбнулся, но ребенок только затравленно шарахнулся назад, закрывая лицо руками. Икума качал головой и отступал назад, но предательская стена коварно отрезала все пути к отступлению – родители всю ночь будут на работе, спасения не дождаться. – Ну же, мальчик, открой глаза. Смотри. Икума против собственной воли выполнил приказ, но тут же вскрикнул и больно ударился головой о стену – собственный дядя замер напротив него с зеркалом в руках. Подросток видел свое бледное лицо, испуганные глаза и дрожащие искусанные губы, бессвязно шепчущие какие-то слова. Икуме хотелось разбить это зеркало, чтобы холодная красота его отражения разлетелась на кривые куски, а затем перерезать этими осколками горло, чтобы уснуть навсегда. Ему было только двенадцать, но каждую ночь тень похотливого изящества в лице родного дяди нависала над его кроватью, неустанно повторяя: – Красивый, ты безумно красивый. Я хочу, чтобы ты был только моим. В ту ночь они впервые остались один на один. Икума помнил, как стыдно ему было, когда он без всякой одежды ползал по полу, пытаясь укрыться от чужого голодного взгляда. Как дядя, тот дядя, что раньше возил его в школу и учил играть в теннис, подвел его к зеркалу и заставил сосать, неотрывно следя за своим отражением. Икума видел собственное бледное тело, покрытое мурашками, и полные слез глаза, что болезненно расширялись, когда толстый член толкался в его рот особенно глубоко. Дядя заставлял его раздвигать ноги пред зеркалом, а затем жестоко трахал, приказывая Икуме вслух описывать каждое действие. Мальчик помнил жуткую боль, будто бы внутрь него засунули тлеющую свечу, и резкие и грубые толчки, расходящиеся волной по всему дрожащему телу. Этот ад продолжался всю ночь, до первых лучей робкого, виноватого за задержку солнца. Икуму фотографировали, заставляя вновь и вновь пересматривать позорные фотографии, а затем, когда до прихода родителей остался час, пихнули в душ и наспех уложили в кровать. После этого Икума перестал разговаривать. Он не общался с родителями, игнорировал бывших друзей, не отзывался на обращения школьных учителей – он старался не замечать даже себя. Мама не понимала, в чем причина, но Икума только судорожно уворачивался от ее ласковых прикосновений: теперь он вообще не мог терпеть любых касаний от чужих людей. Малейшее ощущение чужой теплоты, чужой мягкой кожи вызывало в мальчике панический ужас, за которым следовала неконтролируемая истерика. Дядю убили из-за каких-то проблем на работе, когда Икуме исполнилось пятнадцать. Подросток искал спасение в алкоголе, выкуривал сигарету за сигаретой и бил зеркала, но в ответ слышал только: «Икума, ты такой красивый. Икума, ты очень красивый. Красивый, красивый, красивый». Красота превращалась в бесконечную мертвую петлю, затягивающуюся на шее мальчика. А затем одноклассник насмешливо предложил Икуме какие-то таблетки, шепнув на ухо, что это поможет ему вернуться к жизни – с тех пор эта самая жизнь для подростка сжалась до размера круглой капсулы счастья. Икума понятия не имел, что вообще глотает, но только эти таблетки помогали ему забываться, проваливаясь в неизвестность: мальчик как бы видел себя откуда-то сверху, не участвуя в реальности, а так жить было гораздо проще. С большим трудом Икума начал разговаривать с окружающими и даже сумел спокойно окончить школу, после чего получил медицинское образование – так найти доступ к желанным таблеткам было легче. С возрастом справляться с растекающейся душой становилось все сложнее, и Икума глотал желанное спасение чаще, находя утешение только в круглых капсулах, ставших смыслом его жизни. Когда глаза застилала сладкая пелена, Икума забывал о прошлом и не пытался присматриваться к будущему – он просто застывал в мгновении настоящего и наслаждался отсутствием мыслей в голове. Не спасали таблетки только от двух вещей – страха перед чужими прикосновениями и панической боязни зеркал. Забыв о собственной боли, Юуки неверяще смотрел на пустого Икуму и продолжал сжимать его напряженные пальцы, чуть поглаживая холодную кожу – будто в попытке успокоить. Вокалист Reign не давился безудержными слезами, не бился в истерике, не содрогался в рыданиях – даже его тон остался будничным и спокойным. Юуки думал, как же продолжить разговор, но никакие подходящие слова в голову не лезли: что вообще можно сказать человеку, поделившемуся такой историей? Вокалист Lycaon вспоминал, как пугался странного поведения Икумы, его плавающего взгляда и сжимающихся зрачков, как не мог понять смысла его загадочных слов – теперь они стали особенно близки. – Мне жаль, – ничего лучше Юуки придумать не смог, а потому вторую руку положил на плечо Икумы, но в этот раз мужчина дернулся в сторону, стряхивая с себя чужие прикосновения. – О чем тут жалеть? – вокалист Reign вдруг рассмеялся, но уже через секунду посерьезнел, и впервые в его глазах появилось что-то осмысленное, настоящее. – Юуки, я даже сейчас под кайфом. Я наркоман, понимаешь, наркоман. Я не знаю, кто организовал все это, но в моей комнате этих таблеток целый ящик – если меня не прикончит что-нибудь еще, я сдохну от передоза. Собравшись с силами, Юуки тоже сел рядом с Икумой и устроил подбородок на коленях – на кухне установилась желанная тишина, и воздух стал на несколько градусов холоднее: наверное, за окном собирался пойти дождь. Вокалист Reign все еще смотрел в никуда, и Юуки вдруг стало безумно смешно – смешно до такой степени, что хотелось рыдать до тех пор, пока слезы не выйдут вместе с накопившейся болью. Он, Юуки, погряз в своей лжи и, примеряя маски неистовой искренности, совсем забыл, каким вообще должен быть, а Икума – Икума уже и не принадлежал этой жизни вовсе, просто отчего-то злая судьба, посмеиваясь над ним, заставляла вновь и вновь переживать кошмары прошлого. Разбитые судьбы, наспех соединенные дешевой клейкой лентой, собрались в одном месте, и Юуки вдруг осознал, что касается это не только их с Икумой. – Я понял, почему мы все здесь очутились, – вокалист Lycaon разглядывал свои ладони, изуродованные зловещими бинтами, и отчего-то избегал смотреть на собеседника. – Каждый из нас в чем-то виноват, у каждого свое темное прошлое. И нужно просто суметь отпустить то, что уже далеко – в этом все искупление. – И ты до этого только догадался? – Икума удивленно приподнял бровь и даже слабо усмехнулся, поражаясь чужой наивности. – По-моему, это было ясно с самого начала. То ли вы так заняты собой, то ли под кайфом вещи действительно видны в их реальном проявлении… Юуки тоже улыбнулся, но ничего веселого в этой усталой, вымученной улыбке не было – просто сил у мужчины не осталось, а поделиться чувствами как-то хотелось. Рассказав о прошлом Икуме, вокалист Lycaon будто сбросил с шеи удушающий камень: след от тугой веревки еще остался, но дышаться явно стало легче. От прошлого невозможно убежать совсем, но можно попытаться ослабить боль, задавив ее грузом настоящего – об этом думал Юуки, сидя на столе рядом с Икумой. Все тело ныло, но вокалист Lycaon не думал о том, что пережил мгновение назад: вся грязь, весь позор, что облепили его, были заслуженными, а потому Юуки даже стало чуть легче – будто расплатился за старые грехи. – Твой Йо-ка все это время просидел под дверью, уничтожая себя совестными мыслями. Не хочешь поговорить с ним? – вдруг как бы между прочим спросил Икума, после чего, чуть пошатнувшись, сразу вскочил со стола. – Стой! – вокалист Lycaon хотел схватиться за локоть мужчины, но вовремя опомнился и одернул пальцы. – Я… могу рассказать ему все это? Даже не останавливаясь, Икума равнодушно пожал худыми плечами и, придерживаясь стены, чтобы не сбиться с пути, поспешно вышел в коридор. Юуки сразу же отвернулся от двери, понимая, что к встрече с Йо-кой был совсем не готов: теперь придется открывать всю правду, а обломки их доверия и так давно отнесло в открытый океан. Вокалист Diaura считал его своим светом, а он, Юуки, источал только ложь и глупое притворство. Мужчина совсем запутался, а, чтобы объяснить что-то Йо-ке, нужно было разобраться с самим собой, а Юуки даже не мог понять, какая же из его многочисленных масок настоящая. Какой он: тот, что готов рисковать жизнью ради едва знакомого человека, или тот, кто убьет ближнего ради выгоды? – Юуки? Йо-ка снова подкрался незаметно: под его осторожными шагами не скрипел даже противный пол. Опустившись на то место, где минуту назад сидел Икума, он сразу повернулся к вокалисту Lycaon, пытаясь поймать его взгляд, но тот опустил голову, боясь вслушиваться в голос, что мог вынести смертельный приговор даже остаткам души. Юуки был сломлен, он больше не мог притворяться, а он уже давно понял, что, как только ты перестаешь играть роли, обожаемые другими людьми, они мигом теряют к тебе интерес. Только вот Йо-ка законам земной жизни не подчинялся, ведь в его теле вместо крови застыл прочный лед. – Прости, – вокалист Lycaon, найдя силы в самых затаенных уголках души, все-таки сумел повернуться к сидящему рядом мужчине. – Я не хотел, чтобы все вышло так. На мгновение покрасневшие глаза Йо-ки удивленно сощурились, а затем он, устало качая головой, соскочил на пол и, опустившись на колени, мягко взял перебинтованные ладони Юуки, прикладывая их к своим губам. Йо-ка не целовал руки мужчины – он просто согревал обрывистым дыханием нежную кожу и слабо вздрагивал, будто в беззвучном плаче. С тоской глядя на вокалиста Diaura сверху вниз, Юуки вспоминал, как все это начиналось, и никак не мог понять, почему Йо-ка до сих пор здесь, почему сейчас он сидит в его ногах и отчаянно качает головой – впервые глаза вокалиста Diaura были такими живыми: полными гнетущего сожаления. – Юуки, хватит уже жить для меня, – забыв обо всем, Йо-ка положил голову на колени мужчины, и тот сразу же принялся осторожно перебирать его волосы. – Это все произошло из-за меня, это я должен извиняться. Юуки, я заигрался в полководца и совсем забыл, в чем заключается истинная ценность– ты моя сила, а я попытался отказаться от всего, видя в тебе только слабость. Я понятия не имею, как это все исправить. Прости меня. Прости меня за все. – Ты ничего не знаешь, – вокалист Lycaon мягко обхватил лицо Йо-ки и чуть приподнял его голову, заглядывая в уставшие глаза. – Столько всего нужно тебе рассказать, а я так боюсь. Я… – Неважно, – непривычная дрожь в голосе Йо-ки вновь уступила стальным ноткам, и мужчина нахмурился, что лишь подчеркнуло его вымотанность. – Расскажешь потом. Мне все равно, что там было в твоем прошлом, я люблю тебя настоящего. Того, который сейчас сидит передо мной и, улыбаясь, похож на букет ликорисов. – Я… – Юуки, я люблю тебя. Слышишь, люблю. Отказываясь говорить что-либо еще, Йо-ка снова забрался на стол и, отводя взгляд в сторону, бережно усадил вокалиста Lycaon на свои колени, легко поддерживая его за плечи. Приподняв голову, Юуки смотрел на мужчину с неосознанной надеждой – в ночном полумраке, что, казалось, достиг своего пика, профиль Йо-ки еще больше напоминал орлиный, но теперь вокалист Lycaon знал, что эта хищная, уверенная птица не охотится на него – размахом массивных крыльев она указывает верный путь. Юуки закрыл глаза и спрятал лицо в чужой шее, но вокалист Diaura вдруг мягко взял его за подбородок и чуть потянул в свoю сторону. Йо-ка не целовал Юуки: он просто осторожно прижался к его губам, стараясь через это мимолетное прикосновение передать мужчине всю искренность, все сожаление, что сейчас сдавили его плечи. Обнимая Юуки, вдыхая его запах, вокалист Diaura понимал, что вовсе не поддался слабости, вовсе не отказался от своих мнимых идеалов – просто он нашел новый источник силы, новую молитву, которая бы озарила дорогу, с которой он, Йо-ка, давно сбился, а потому в отчаянии погрузился в темноту. Юуки – вот имя его новой молитвы.