Ненормальная. Одержимая. Сумасшедшая.

Стою на опустевшем сквере и с толикой шока вглядываюсь в глаза-льдины, что с привычным интересом изучают меня. Воспоминания липко перекрывают дыхание, вталкивая с непривычной силой меня в ностальгию, от которой я стараюсь убежать уже который год. Сколько себя помню – всегда хотела старшего брата. Чтобы защищал и давал советы. Чтобы я могла укутаться в одеяло и ни о чём не беспокоиться, потому что он – такой сильный, горячо любимый и чуть-чуть вспыльчивый, совсем чуточку – всегда будет рядом. Но шли годы, а я всё так же в одиночестве за письменным столом на большом листке самозабвенно и со всей присущей мне детской отдачей рисовала мальчишку с копной кудрявых волос и почти на голову выше меня. Сворачивая изрисованный листок в несколько раз, я прятала рисунок под ёлку, наивно ожидая, что это повлияет на исход событий. Надежда тлела. В самый обычный день, когда я волокла ноги со школы, дверь в квартиру мне открыла не мать, а мужчина лет сорока. В строгом костюме и с неподдельной улыбкой. Вскоре я его записала в архив памяти, как отца, а его сына от первого брака – как брата. Такого долгожданного и будто сошедшего с детского рисунка: на голову выше меня и со взлозмаченными тёмными волосами. Совсем не на много старше меня. Всего лишь пару лет, что со временем стали стираться, вместе с хрупкими границами. Брат меня не замечал, а я самоотверженно шла на самые глупые поступки, чтобы добиться его внимания. Сначала мне хватало того, что он просто посмотрит на меня. Плевать, что с осуждением и негодованием. Главное, что на эти пару секунд весь его мир сузится до моего существования. Но, вскоре, мне было этого мало. Я, сломя голову, бросалась с одной крайности в другую. Но, вконец, добившись своего – доведя брата до невыносимого раздражения – я получала то, чего жаждала. То, чего с ужасом вожделенно желала. Удар следовал за ударом, а я лишь продолжала лезть к нему, будто проверяла, насколько я привыкла к боли. Будто искала в его толчках и пощёчинах нежность. Ненормальная. Одержимая. Сумасшедшая. Радовалась синякам и ссадинам, которые были причинены им. До слёз в глазах надавливала на ранки, будто проверяя, насколько силён он был в этот раз. Но, тем не менее, показывать ему боевые ранения боялась. Что-то останавливало меня, твердя, что он будет себя винить. Однажды я снова к нему полезла, желая ухватить свой редкий кусок внимания. Парень не рассчитал силу, а я, слабо пошатнувшись, рухнула на вазу с цветами, вонзая в кожу осколки хрусталя. Без каких-либо слов он усадил меня на стул, бережно и с хрупкостью обрабатывая рану. Его движения обезоруживали, а я чувствовала себя как под дулом револьвера. На грани. Захотелось бежать далеко, чтобы горячая кожа остыла от прикосновений парня. Чтобы больше никогда не ощутить боль его ударов. Слишком многое я поняла. Невозможно многое я себе позволила. Желание быть ближе. Ощутить его. Его – моего брата. – Я не твой брат, – шёпотом, обнажая мою душу, прошептал вдруг он, крепко завязывая бинт на предплечье. Долго смотреть в глаза друг другу не пришлось – не помню, как подо мною оказался матрац, а одежда скомканными клубками разлетелась по комнате. А он всё такой же – до боли желанный. Никакой нежности. Укусы, шлепки, удары и сладкая пронзающая боль воссоединения двух тел, заставляющая трепетать и задыхаться. А после я оставалась наедине за письменным столом, как в детстве, и черкала строчки чернилами, составляя бесполезные списки дурацких «за» и «против». Но длилось это ровно до следующего его прихода. Он посреди ночи, шатко передвигаясь по квартире из-за алкоголя в крови, заваливался на мою кровать, кусая и оттягивая до боли волосы. А я и не сопротивлялась. – Ты изменилась. Стала какой-то грубой, – его голос звучит как резкий раскат грома, отрезвляя и вытаскивая из забвения на наружу. Усмешка озаряет его лицо, будто он знает, чем закончиться этот вечер. Нет. Мы обещали, что этого не повториться. Никогда. По крайней мере я это себе обещала. Я научилась врать матери, беззаботно отвечая, что всё хорошо и все так же продолжая создавать видимость, жалкую иллюзию нашего с братом общения, а под одеждой саднили царапины, напоминая, кому я принадлежу. Напоминая, чей этот выбор. Да, я изменилась. Он меня изменил. – Нет, просто перестала позволять вытирать об себя ноги, – тайком, тщетно надеясь, что он этого не видит, всматриваюсь в черты лица, которые немного изменились и смутно за годы разлуки стёрлись в памяти. Я дала себе обещание, что никогда не предоставлю ему возможность видеть мою боль. Видеть меня беспомощной. Никогда. Слишком много он сделал и до сих пор делает со мной. – У тебя глаза красивые, – сухо отвечает он. На большее не способен, но это его личная маленькая победа – спрятать на мимолётное мгновение свой эгоизм в глубину. – Правда? – забавно, я всё так же интуитивно продолжаю разговор, обрывочно хватаясь за любую мнимую возможность побыть с ним дольше. Будто снова надавливаю на маленькие синяки, только вот теперь они не заживут, а всегда будут со мной. – Да, мне нравиться видеть в них боль. Как ни старайся – я вижу тебя насквозь, – опускаю глаза и ловлю взглядом блестящие отблески фонаря на снегу. Выворачивает меня на изнанку, бесстыдно исследует все органы, марая их в свой яд. Вырывает сердце, бесстрашно играя, а затем отдаёт в руки. Оно ему не нужно. – А мне нравится твоя улыбка, – нападаю на него. Чувствую себя слишком голой и беззащитной. В руке сжимаю зажигалку, которая до боли впиваеться в кожу. Начала курить. Те же сигареты, что и он. Каждый вечер, видя наполненную пепельницу знакомыми окурками, больное воображение рисует его образ рядом. Будто это он курил, а затем, спохватившись, куда-то ушёл. Как обычно. – Почему? – и снова пытаюсь отыскать рычаги. Кажется, боль помогает мне себя контролировать. – Ты улыбаешься, но за ней скрывается горечь и опустошенность. Чтобы ты мне не говорил, я знаю одно: ты скучаешь, – проиграла. Сдалась, раньше времени. Снова утерян момент, когда стёрта грань и мы начинаем целоваться, а затем я уже у него в квартире. Та же боль, те же воспоминания и те же грубые прикосновения. Все равно, что меня ждёт потом. Плевать на все, пока я здесь и с ним. Пока он преобладает надо мною, а тело ноет и просит ощутить его ближе, чем дозволено. Утром опять собираю вещи тихо, пока он притворяется, что спит. Он не хочет меня останавливать и лишь в самом конце, когда я с душащим камнем на душе переступлю порог, немного поиграет с чувствами. – Этого никогда не повторится, – глядя на его закрытые с усилием глаза, шепчу и покидаю дом. Снова вранье. Мы снова и снова убеждаем себя, что это в последний раз. Мы даем себе обещания держаться друг от друга подальше, а наутро врем, что это было ошибкой и дома нас ждут возлюбленные, которым мы давно подарили сердца. По крайней мере я всё это делаю... и снова прогоняю затёртый сценарий по кругу, а в кармане пальто у меня всегда с собой детский рисунок, на котором почти стёрлись черты вожделенно желаемого братца.