Лишь бы не пересечь черту

У неё вместо зеркала - телефон. У него вместо глаз - маска. Они давно приучились говорить так: без слов. Лишь бы не пересечь черту. Это устраивало обоих, но также бесило всех остальных в их команде. Он выполнял любые её просьбы, но держался на расстоянии. Понизив словесное общение до минимума, а тактильное – до нуля. Ведь кто знает, что может повлечь за собой излишняя близость. Оливер был способен на то, чтобы, посмотрев на сонный вид Фелисити, сорваться с места и принести ей обжигающую пальцы чашку свежезаваренного кофе, при этом удостоившись обворожительной, благодарной улыбки девушки. Оливер мог, не коснувшись пальцами её кожи, накинуть на её плечи свой пиджак, когда понимал, что девушка мёрзнет. А мёрзла она частенько. Из-за его присутствия или отсутствия. Из-за его борьбы на грани. Она замирала от холода, когда Оливер был совсем рядом. Словно он – мороз, а она – летний цветок герани. Он угадывал все её желания и вопросы. На что Диггл лишь разводил руками: «такого просто не может быть!» Они были бы идеальной парой. Совершенно шикарной. По сравнению со всеми возможными в мире. Они были бы самыми замечательными родителями, потому что каждый ребёнок мечтает о родителях супер-героях. Они были бы просто самыми. Если бы были вместе. Оливер мог дать ей лишний выходной, заплатить большую зарплату, если того требовали её жизненные обстоятельства. Он даже мог просто так купить ей букет самых дорогих белых роз… Но он всё ещё был далеко. У него вместо сердца - остров. У неё вместо души - океан. Фелисити могла бы не замечать, что происходит с Куином. Могла бы закрыться и представить, что всё это – плохая, самая скверная шутка. Она притворялась, что эта их невидимая связь – лишь мираж в пустыне. Вот только от его взглядов в ней бушевала буря. И она молилась, чтобы не пересечь эту невидимую, служащую стеной, черту. Он ясно сказал тогда: у них ничего не получится. Но его действия противоречили словам. И от этого становилось только хуже. Если бы он мог определиться! А она не замирать при каждом его движении! У него вместо мыслей - звон. У неё вместо реальности - мечты. Оливер мог говорить с ней весьма официально, находясь на задании и разговаривая с ней по переговорнику. А всё потому, что их разговор слышала вся команда. Оставаясь наедине он мог слегка улыбнуться и почти что поцеловать её. Но вовремя останавливался. Ведь это неприлично. И абсурдный факт, что их никто не видит, всё равно не вправлял ему пошатнувшиеся от её ароматных духов мозги. Он никак не мог оставить свой остров. Он никак не мог оставить Стрелу. Она же могла оставить всё, что угодно. Только бы Оливер посмотрел на неё понимающим взглядом. Только бы показал ямочки на щеках. Только бы едва дотронулся до её руки, что случалось очень и очень редко. Он называл это неосмотрительностью. Она – счастьем. Фелисити не могла понять, что же между ними происходит. Она желала ясности, но не получала её, потому что боялась поговорить. Она была уверена, что разговоры всё портят. Абсолютно всё. Всегда. Поэтому Фелисити продолжала молча наблюдать за тем, как Оливер тренируется, обнажая свои мышцы всякий раз не вовремя. Она продолжала принимать его молчаливые ухаживания, которые они оба камуфлировали под обыкновенную заботу о друге, соратнике, приятеле. Но только не любимом. Нет, ведь это совсем не любовь. Конечно же он не любит её! С чего она это взяла? Опять выдумала? Что, захотелось помечтать, Фелисити Смоук? Снова хочешь наступить на прежние грабли? Он мог баловать её сладостями. Или походом в ресторан, где оба просверливали взглядом столешницу или других посетителей. Только бы не смотреть в глаза. Лишь бы не пересечь черту. Ведь это самое опасное на свете. Перед этим оружием преклоняется даже Рас аль Гул. Даже его сила меркнет перед этим смертоносным клинком, источающим искры, если двое влюблены. У него вместо чувств - боль. У неё вместо эмоций - слёзы. Он мог бы один разок пойти против принципов, взяв её за руку. Но тогда вся его броня раскололась бы надвое, словно ошарашенная молнией. Оливер старался заместить причиняемые ей неудобства вниманием, без которого она бы обошлась. Он думал, что таким образом сам исцеляет свои грехи, свои оплошности, свои ненужные чувства. Вот только ей они были нужны, словно воздух. И каждое промедление или холодность действовали на нервы. Фелисити вымученно улыбалась, когда он вручал ей два билета в театр, в которых не было прописано его имя. Он предоставлял ей выбор. Но она упорно вписывала красивым почерком «Оливер Куин». Он переводил дух за углом, прежде чем войти в комнату, где была она. Потому что с каждым днём ему всё больше не хватало её присутствия. Они мучили себя и друг друга. Они вводили в замешательство Диггла, Роя и Лорел. Они сами не понимали, что творят. И им это безмерно нравилось. Страдания, которые причиняли они сами себе, были почвой для разрастания безупречного чувства любви. Любви, которой суждено было сбыться. Вот только ни один из них не поливал этот сад, как надо. Они затапливали его, оставляя отростки расти слишком быстро и так же быстро обрезая их. Лишь бы не пересечь черту. Потому что страх вновь сделать больно был превыше всего. Потому что любовь требует слов, которых они оба лишили себя ещё в начале их романа, который на полном серьёзе называли дружбой. Он мог утешать её словами. Но не делал этого. Она могла убить его одной фразой. Но молчала.