Вчера была война

Петер сжимал нож в руке, вырезая на стене символы организации и те имена верхушки, что ему удалось узнать. О да, он жалел, очень жалел об одной вещи. Ему так и не удалось добыть огнестрельное оружие, а ещё лучше – гранату, чтобы наверняка. Тут уже не важно, их, или и себя тоже, главное подобраться, а там уже результат. Провал в данном случае равносилен мучительной и долгой смерти, полной унижения и всполохов острой боли. Уж Петер точно знал, на что способны эти люди. Петер покрывал стены краской из баллончика, чтобы скрыть выцарапанные надписи, которые сейчас могли только спровоцировать полицию, если их обнаружат, а сейчас это было бы самым нежелательным исходом – это было время перед наступлением, затишье перед бурей, а лишнее внимание усугубит ситуацию, сорвав планы. Но от слоя краски царапины только проступали ярче, заставляя Петера краснеть от злости и разгорающегося чувства беспомощности. Петер накладывая краску слой за слоем, израсходовав несколько баллончиков, оставляя выпуклые пятна, нервно оглядывая поверхность, решая, можно ли так оставить. Ему пора было поспешить. Встреча была назначена в «Синем бархате» - заведении, отдававшем дань одному из фильмов легендарного Дэвида Линча, которого так почитал хозяин. «Синий бархат» власти не воспринимали всерьёз, называя «похабным кабаком, стилизованным под традиции прошлых веков». Потому, с очевидным удобством, под прикрытием томных песен певиц, зачастую не блещущих талантом, а часто и вкусом, нашёптывающим, что пошлые блестящие вещички гармонично будут смотреться на телах, не особенно прикрывая, здесь собирались борцы за правое дело. Освободители. Революционеры. Революционеры были достаточно бесполезным классом теоретиков, строящих сотни планов и даже не пытающихся их осуществить. Они умело сочиняли о том, как их бунт подавили, на деле даже не высунувшись из «Синего бархата», о том, что с нынешним политическим режимом бесполезно бороться – задавят, расстреляют, а потом повесят, и остаётся только сетовать, порождая полемику между такими же, говорящими, по сути, то же самое, но другими словами. Петеру не были интересны это личности, даже не видевшие оружия в этой жизни. Но здесь у него был союзник. А место было удобным, чтобы не вызвать подозрений. На сцене, возвышавшейся над полом буквально на два десятка сантиметров, стояла певица у микрофона, обнимая микрофонную стойку ладонями. Её хриплый голос заполнял пространство, мелкие кудряшки закрывали половину лица. Петер без труда вспомнил её имя – Сесиль, и то, что многие приходят её послушать, часто для верности прикрываясь теориями и планами. Возможно, что и Петеру нравилась Сесиль, но такие мысли беспощадно выкорчёвывались из головы, чтобы не отвлекать от самого важного. Человек, которого ждал Петер, его товарищ и напарник, единственный из этого фальшивого сборища, которому было можно верить, опаздывал. Он был информатором Петера, а также слушателем его идей, отличным собеседником, и, возможно, светлым лучиков в этом царстве крови, насилия, ужаса. Страной давно правили завоеватели, поставившие на колени эту нацию, и диктующие свою волю. Петер хотел лишь свободы, даже ценой своей жизни. Он ещё помнил, каково было жить в свободной республике, где каждый имел простые человеческие права. А теперь за неосторожные слова могли расстрелять без суда. Такой порядок выводил из равновесия, заставляя браться за оружие. Петер только удивлялся, что лишь его одного. С Ником в придачу. - Прости, что задержался. Рядом опустился светловолосый, совсем ещё юный, парень, с чистыми сияющими глазами и тревогой, ясно читающейся на лице. - Тебе удалось раздобыть оружие? - Нет. Ходят слухи, что скоро внедрят киборгов повсюду. Значит, выступать надо в ближайшее время, - протараторил Ник, обеспокоенно озираясь по сторонам. – Не могу понять. Всё ещё не могу понять, почему они лишь рассуждают, но не действуют. - Если бы ты смог раздобыть огнестрельное, я смог бы больше, - сверкнул глазами Петер. - Тебе пришлось бы учиться стрелять. Долго. А столько патронов достать я бы не смог, - устало возразил юноша, оглядывая группки людей, расположившихся в заведении. - Тогда гранату. Не думаю, что это так сложно, и я запорю это дело, - Петер сжал в руках бутылку крепче, словно хотел, чтобы та лопнула в его руках. Но стекло было слишком толстым, и это наводило на мысли: а что, если?.. Но нет, Петер понимал, что с розочкой от бутылки против армии не выстоишь и доли секунды. - А если да? - Им в любом случае тоже достанется. - Тогда завтра на этом же месте. Ник поднялся на ноги, и ни разу не обернулся, пока шёл по направлению к выходу. Теперь Петер остался один на один со своими мыслями. И последнее, что он хотел делать – слушать перешёптывания революционеров, порой доводящие его до гневной дрожи. На следующий день Ник действительно принёс три гранаты. Воровато озираясь, глядя на враждебный ему мир широко открытыми глазами, он опустил коробку на раскрытые ладони Петера, тут же машинально вытирая руки о штаны. - Действуй сегодня ночью, это последний шанс, - прошептал он, бледный и испуганный, но решительный ровно настолько, сколько нужно, чтобы пойти до конца. - Спасибо, - лёгкий кивок, и теперь Петер поспешно ушёл, чтобы начать. Его всё-таки поймали. Не сразу. Петер успел израсходовать скудный запас гранат, подрывая символ системы – правительственное здание. Погибло много людей, в том числе и гражданских, но он знал – без жертв во благо обойтись нельзя. Петер испытывал гордость пополам с досадой: он не довёл дело до конца, но, всё же, смог начать, а значит, за ним придут другие, те, кто раньше боялся действовать. Теперь путь был открыт. *** - Что будем с ним делать? Судить? - Нет, он невменяем. В психиатрическую лечебницу его. Врач устало выдохнул, глядя в окно. Ему не хотелось говорить, вообще каким-либо способом касаться этого дела. Куда проще было бы снять с себя любую ответственность, но он не мог позволить себе такой роскоши. Повернувшись, он начал объяснение: - Мы говорили, что программа, внушающая населению то, что война – это табу, чтобы не допустить следующей, которая станет для нас последней, может дать сбой. Случай редкий, но возможный. В данном случае, программа наложилась на паранойю пациента, убеждая его в заговоре, и, соответственно, грядущей войне. Он всеми силами пытался предотвратить войну, ужас к которой внушает наша программа. Сложно винить его за это. Мы учтём этот случай, чтобы предотвратить повторение подобной ошибки.