-Сердце леса-

Тихо. Очень тихо. Еще тише. Теперь я слышу его. Слышу его шелестящий голос. Слышу крики птиц в его кудрях. Слышу сухость пальцев по земле, слышу мягкие шаги по траве. Я даже чувствую. Чувствую его прикосновение, чувствую дыхание — свежее и холодное. В моих глазах отражаются его кудри, а за ними — бескрайнее голубое небо, в котором можно утонуть. В его глазах тоже можно утонуть. Это я и сделал. Наш мир жесток. Кажется, не к этому вели нас предки, правда? В нашем мире земля закована в броню, из нее нарывами растут леса с мертвыми каменными деревьями, бетонными тропками, жестяными декорациями с пустыми глазами. Все это обрастает цветной плесенью. Сквозь плесень видны буквы. В воздухе плавает масло. Я вижу его бурые оттенки, я чувствую его запах. Люди вокруг меня не замечают его, вдыхают каждое мгновение. Бегают по утрам, укрепляя дряблые мышцы, останавливаются, вдыхают.  — Какой свежий воздух! «Масло!» Гуляют с детьми.  — А сегодня хорошо дышится, правда? «Масло! Масло!» Просто живут и работают легкими.  — Эй, ты чего замер, дышать забудешь! «Масло! Масло! Масло!» Иногда мне кажется, что этот воздух можно даже поджечь. Я пробовал, ничего не вышло. Наверное, нужно было чуть-чуть больше огня, чем простая спичка. Но я умнее. Иногда я раздвигаю и сдвигаю ребра, а люди думают, что я дышу. Я даже чувствую приятное головокружение от того, что несколько мгновений не дышу маслом. Стоит попробовать, это полезно. Мы сидим в кафе: я и мои друзья. Нынче так зовутся люди, с которыми ты веселишься и проводишь время. Друзья. Каждый из этих людей живет в своем мирке. Их миры — в двухстах граммах металла и пластика, проводков и чипов. Там целая вселенная, населенная призраками, где они смеются, улыбаются, грустят, ругаются. Я отпиваю чай и оглядываю их лица. Это страшно. Не делайте так. В их глазах пустота. Друзья иногда отрываются от своих мирков и пытаются общаться. Это странное общение. В их лицах все та же пустота, мимика наигранная и вычурная. Они улыбаются и это похоже на оскал. Они грустят, но вы об этом даже не узнаете. Мне кажется, эти люди мертвы. Они умерли, даже не дожив до двадцати. Мне надоело это сборище мертвецов, я прощаюсь с ними и ухожу. Мне лишь шестнадцать, через пару месяцев будет семнадцать, но я думаю, что еще рано умирать. Мимо идут люди с такими же пустыми глазами. Когда я понял, что все они мертвы, я испугался. Но потом привык.  — Деда, деда, пойдем скорее! Маленький мальчик тянет дедушку по тропинке вниз по склону. У мальчика черные волосы, колючими перышками торчащие в разные стороны и большие голубые глаза, светящиеся любопытством. Мальчику лишь семь лет.  — Поскорее не получится, Дара, я же старенький совсем! — смеется дед, медленно шагая позади внука. За плечами у него потертая сумка, а в руках старые ботинки. Дед шагает босиком, как и его внук. — Да ты беги вперед, знаешь же дорогу, дальше старого дуба не ходи, там меня подожди! Мальчик бежит вперед, он знает эту дорогу, как свои пять пальцев. Справа расстилаются широкие поля, цветущие вереском, мать-и-мачехой, а кое-где в низинах можно увидеть камышовые заросли в болотистых водах. Наконец Дара останавливается, глубоко и часто дыша. Перед ним то место, куда они с дедом и шли. Это лес. Лес старый, старее дедушки в несколько раз. Дара без страха двигается вперед и зеленые кусты и высокие деревья принимают его в свое лоно. Здесь все очень знакомое. Вот эти высокие исполины-буки, эти огромные валуны, покрытые густым мхом, заросли папоротника, будто ползущие вверх по холму. До старого Дуба, которого они с дедушкой назвали Итен, еще много всего растет, и Дара бредет вперед, наступая на колючие сухие ветки босыми ступнями. Наконец, Дара доходит до дуба. Он широк, он страшен, он могуч. Он — настоящий воин этого леса, и лет ему много-много. Он тянется вверх и в стороны своими ручищами, а осенью бросает на землю своих деток-желудей, которые сейчас еще маленькие и зеленые.  — Здравствуй, Итен! — говорит мальчик, касаясь дуба маленькой ладошкой. — А я тут дедушку подожду, хорошо? Птички тебе не докучают, червяков вытаскивают? Дуб шумит листвой, а ветви чуть вздрагивают, отчего пара зеленых желудей падает на землю рядом с черноволосым мальчиком. Он поднимает их.  — О, желуди крупные… — говорит Дара и улыбается дубу. — Значит, у тебя все хорошо? Дуб вновь шумит листвой, ветви где-то высоко скрипят и с шуршанием трутся о небо. Дара прислушивается и слышит доселе неслышный звук, звук падающих камней в воду. Мальчик знает, что если пройти дальше и свернуть по едва заметной тропке, можно выйти к речке. Но воду здесь почти не слышно, а сейчас кажется, будто она вот за этим холмом.  — Пойду посмотрю… Дуб протестующе шумит, трется ветками о соседние деревья, на что Дара улыбается:  — Не волнуйся, Итен, я только посмотрю, и быстро назад. Ты скажешь дедушке, что я в порядке, хорошо? Не дожидаясь ответа, мальчик бежит на звук — сначала вверх через щекотливые заросли папоротника, в которых не видно ног, затем резко вниз по цветущим гущам орхидей. Дара бежит быстро. Склон все круче. Мальчик не замечает, как неверный мох отрывается от земли под ступней. Дара катится вниз с громким криком, едва различимым вдали от Итена. Катится вниз, не зная, что впереди обрыв, под которым тихо замерло илистое болото. Я вздрагиваю, чувствуя руку на плече. Воспоминания слишком сильны, я легко переношусь в далекое детство. Я оборачиваюсь и вижу девушку, указывающую на место рядом со мной:  — Можно сесть? Здесь не занято? Колеса поезда отстукивают ностальгические ритмы.  — Не занято, садитесь. Я двигаюсь ближе к окну. Я вижу — девушка улыбчивая, бледно-каштановые волосы заплетены в слабую косу, из которой половина волос вовсе выбилась. Я знаю, сейчас она заговорит со мной. Так было всегда.  — О, а у Вас очень красивое кольцо! Ручная работа, да? Я не смотрю на девушку, не смотрю на кольцо, покоящееся на указательном пальце. Переплетенные веточки и маленькие изумрудные камни меж ними тускло блестят.  — Да, ручная.  — Вам подарил кто-то? Или сами заказали? Я резко разворачиваюсь к девушке, двигаясь ближе:  — Его подарил мне Демон! Девушка пару раз моргает, затем выдавливает улыбку:  — Ахах, извините, я что-то… ну ладно. Больше она со мной не заговаривает. Открывает свой мирок и трет-трет его пальцем. Я вздыхаю. У нее тоже пустые мертвые глаза. Дара катится вниз, вдруг кусты расступаются и он успевает заметить, что впереди к нему тянут свои пальцы извилистые деревья и полусухие кущери. Он подлетает в воздух с обрыва, видя под собой мутно-водную гладь и свое отражение. Дара зажмуривается, зная, что мгновение — и он будет в воде. Но этого не происходит. Он чувствует, как холодные руки держат его за плечи, стискивают крепко и сильно. Но не больно. Дара чувствует, что его по воздуху несут обратно, на обрыв, подальше от болота. И вот — земля под ногами. Дара вскакивает, испуганно озираясь. Никого нет, только сильно пахнет сосновой смолой.  — Кто здесь? — Дара оглядывается, ищет кого-нибудь глазами, бредет вверх по склону, по которому лихо скатился вниз. Где-то сзади сильно и без ветра шелестят камыши. Дара чувствует страх и бежит скорее к дубу. Вдруг он останавливается, замечая за одним из деревьев высокий силуэт. Дара слышит смех — странный, утробный, тонкий, — и силуэт ныряет в заросли крапивы.  — Дара! Дара, ты где? Дара! Мальчик узнает дедушкин голос и срывается на бег, отзываясь на голос деда.  — Я здесь! Ближе к вечеру я приезжаю на место. Впереди — холмистые поля и луга, и где-то меж ними вьется черной нитью дорога в поселок. Я вдыхаю воздух. Здесь нет масла, и мои легкие по-настоящему дышат. Я здесь один. Один? Со мной ветер. Со мной солнце. Со мной дух мертвого дедушки. Он умер недавно, и я приехал забрать с родного дома ценные вещи и бумаги. Бабушка решила продать дом. Я решил, что бабушка — дура. Но еще немного — и я буду на месте. Я хочу провести здесь каникулы. Дедушка, сходим в лес? — Деда, деда!  — Да, милый? Дедушка собирает какие-то листья, кладет в свою большую сумку, пока Дара носится вокруг, как заведенная игрушка.  — Хочешь, я тебе секрет расскажу?  — Ну расскажи.  — А ты никому не скажешь? Дедушка оглянулся по сторонам и приложил палец к губам:  — Никому-никому, но Итен и его друзья-соседи будут тебя слышать. Им можно?  — Да, они тоже все знают, — Дара решает, что нужно немного солгать, чтобы не расстраивать дедушку, и начинает рассказ. — Пока тебя не было, я разговаривал с Итеном, как вдруг услышал звук воды. Я пошел посмотреть, недалеко совсем ушел, как поскользнулся и начал падать. Я бы ударился, но вдруг меня кто-то подхватил! Я думал. Что это ты, но он был невидимый. Потом я стал возвращаться обратно и увидел чью-то фигуру за деревьями. А еще кто-то смеялся.  — Как человек? — Нет, совсем не как человек, это был странный смех, будто бы в воде кто-то разговаривает и смеется. Потом эта фигура ушла в крапивные кусты, и вот я подумал — ему там не жглось? Дедушка вздыхает, вновь начав собирать какие-то яркие ягодки:  — Дара, лесному духу никогда не жжется.  — Лесному духу? Тому самому? — широко раскрыв голубые глаза, восклицает мальчик. Дедушка серьезно кивает:  — Конечно. Ты знаешь ведь, у каждого леса есть свой дух. Дух следит за лесом, он тут самый главный. Лес это его дом, а мы в нем гости. Ты ведь дома разуваешься?  — Да.  — Вот и в этом доме мы тоже разуваемся, и ничего здесь не портим — не рубим, не топчем. За это дух леса тебя и поймал, не дал удариться. Он, как и Итен, не причинит тебе вред. Он твой друг. Дара еще долго молчал, обдумывая слова дедушки и что-то свое. Он чувствовал, что пока дедушка возится в кустах, сзади него кто-то стоит. Обернуться было страшно, поэтому Дара присел на корточки и закрыл глаза. Невыносимо страшно. За последние годы этот поселок сильно опустел — молодые уехали в город, старики дожили свое. Лишь несколько домов все еще хранили своих обитателей, да и те через пару-тройку лет покинут этот мир, дабы отправиться в иной. Я брожу по комнатам, вдыхаю запахи, чувствую босыми ногами затертый ворс ковра. Заглядываю в спальню дедушки, где до сих пор на столе и на полу сушатся веточки-листочки. Дедушка умер не здесь, а в огороде. Сердце. Скорая помощь не успела. И на следующий день бабушка понесла все свои сбережения в ритуальную компанию, дабы обеспечить дедушке достойные похороны. Она любила его, хоть они уже двадцать лет жили в разных мирах, в нескольких сотнях километров друг от друга. Я любил дедушку. Но ни капли слез не проронил на его похоронах. Как будто смотрел в чужое лицо, а мой дедушка все также жил где-то в провинции, недалеко от своего любимого леса. Это было неправильно. Люди должны плакать по смерти близких. Иначе как дух мертвого будет уверен, что он чего-то стоил в мире живых мертвецов?  — Дара, ты меня не любишь. Я уверен, это сейчас и думает дедушка. Деда… Дара уже вырос. Ему десять. Но все прошлые года неотрывно связаны с лесом и лесным духом. Каждый год они с дедом летом собирают коренья и листья-ягоды, зимой ходят за хворостом мертвых деревьев. Осенью ходят за грибами, весной собирают первую ягоду. Лес становится родным домом, местом, где всегда ждут. Итен радостно шелестит листвой и иногда шутливо бросается желудями. Папоротник все также щекотно касается ног. Мох дрожит под ступнями. За зарослями мелькает бледный силуэт. Дара спустился вниз, к болту, куда когда-то чуть не свалился, дабы проверить, не созрела ли клюква, морошка или голубика. Дедушка возится с упавшим и гниющим деревом где-то на окраине. Вдруг Дара замечает силуэт у воды. Он сидит с краю, опустив ноги в воду и плещется, брызгая мутную воду в разные стороны. Дара хмурится, но стоит на месте. Вдруг фигура оборачивается и Дара невольно делает шаг назад. Это юноша. Ему не дашь ни пятнадцати, ни двадцати, ни тридцати. У него нет возраста. Его кожа бела и почти прозрачна, будто холодный фарфор, а волосы спадают на плечи легкими рыжими волнами. Ресницы длинные и пушистые, будто крылья птицы, а глаза… В глазах нет радужки, лишь черный зрачок в алом глазном яблоке. Юноша удивленно хлопает ресницами, затем мягко улыбается, опуская взор.  — Ты… ты кто? — давит из себя испуганный мальчик, не зная, звать ли дедушку или бежать прочь. Бледный юноша встает и Дара замечает, что тугие темные ветви оплетают пояс рыжеволосого создания, а вниз струятся ткани, похожи на несколько слоев паутины. Юноша медленно приближается к мальчику и встает в паре шагов от него. Он протягивает руку и в тонкой кисти оказывается горсть голубики. Дара стоит ни живой, ни мертвый, боясь шевельнуться. Он видит, что ткань — действительно паучья паутинка. Рыжеволосый осторожно делает шаг ближе и поднимает-опускает ладонь с ягодой, чтобы привлечь внимание мальчика. Он берет другой рукой одну ягодку и сует в рот, жует. И улыбается. Дара осторожно протягивает руки навстречу юноше и тот, одобрительно кивая головой, пересыпает ягоды мальчику. Их руки соприкасаются, и Дара чувствует, что у юноши кожа шершавая, сухая и прохладная. Юноша кивает, довольно улыбаясь и делает пару шагов назад.  — Это… спасибо, — дрожащим голосом, едва слышно говорит черноволосый мальчик и переступает с ноги на ногу. — Я… пойду, да? Бледный юноша открывает рот и едва слышимо смеется — раздается тот самый едва слышимый звук, как смех из-под воды.  — Дара! Голос дедушки прерывает этот звук и мальчик поворачивается на голос:  — Я здесь! Сейчас приду! Когда он оборачивается, красноглазого юноши уже нет. Только запах сосновой смолы витает вокруг. Позже дедушка удивляется, откуда Дара взял голубику, ведь сейчас она все еще зеленая. Дара честно отвечает, что ее ему дал дух. Дедушка кивает и берет одну ягодку — она удивительно сладка и ароматна.  — Чем-то ты приглянулся духу, Дара, видно, он считает тебя своим другом. Дорожи этой дружбой. На следующее утро я закрываю дом и иду по знакомой тропинке через поля. Заросшие вереском, мать-и-мачехой, а кое-где и камышом в болотистых низинах. Все также. Ничего не изменилось. Почти. Рядом нет дедушки. Через некоторое время я выхожу по склону наверх и вижу перед собой лес. Снимаю ботинки и оставляю в густой траве. Иду прямо. Мох скользит под ступнями. Папоротник щекочет ноги. Огромные валуны, покрытые мхом и травинками, стоят, как боевые дружинники, на страже этих мест.  — Здравствуй, Итен. О, да ты никак поправился! Я смотрю на раскидистый дуб, который возмущенно скрипит ветвями. Мгновение — и мне в лоб прилетает желудь. Я смеюсь и подбираю его с земли:  — А ты не изменился, да. Помнишь меня? Извини, но я без дедушки. Дуб шумит, на что я вздыхаю, не отрывая взгляда от желудя.  — Его больше нет. Я немного стою у Итена, осматривая его, вижу, как вытягивается дуб, застенчиво пряча в тени выпуклости коры и сломанные ветром ветки. Я смеюсь:  — Да успокойся ты, прекрасно выглядишь! Все такой же большой и сильный… Я глажу его теплую кору и с радостью ощущаю, что дерево успокоилось. Так-то лучше. Через стволы прорывается поток свежего воздуха, и я ощущаю тот самый запах. Сосновая смола. Дара впервые идет в лес один, без дедушки. Узнай об этом бабушка — убила бы обоих. Но это ведь секрет, и Дара заходит в лесную чащу, бредя по узкой тропинке между огромных зеленых валунов. Вдруг Дара видит впереди яблоко — оно небольшое, но ярко-красное и лежит посреди тропинки. Он подбирает его, осматриваясь — вокруг нет яблонь. Дальше — еще одно яблоко. И еще. Яблочная тропинка ведет его дальше и дальше, где свет едва проникает в зеленую занавесь. Вскоре Дара видит яблоко, но лежащее уже в бледной руке с такими же бледными длинными ногтями. Рыжеволосый парень улыбается, протягивая мальчику яблоко.  — Спасибо, — говорит Дара, осторожно беря фрукт. Юноша кивает и указывает на огромный валун. Дара смотрит на него, не понимая, что ему пытаются сказать. Тогда рыжеволосый легко вскакивает и садится на распушенный зеленью камень, протягивая руку мальчишке.  — А, ты с собой зовешь, да? Ну сейчас, яблоки положу только… Вскоре они вдвоем сидят на валуне, а земля уходит вниз, куда-то вглубь темного леса.  — Так ты… дух этого леса, да? — спрашивает Дара спустя несколько минут. Юноша кивает и протягивает руку вперед. Дара видит, как на руку садятся невесть откуда прилетевшие птички и мирно сидят на длинных пальцах.  — Ого, а мне можно? Дух улыбается и садит птичек на плечо мальчику. Те что-то щебечут и трутся клювом о черные волосы-перья. Дара смеется:  — Ахаха, щекотно! Здорово… Птицы улетают и дух внимательно смотрит на мальчика. Дара пытается сообразить, что от него хочет рыжеволосый. Вдруг дух открывает рот и тихо-тихо произносит: — Дед… дед…  — А, ты хочешь узнать, где деда? — смеется мальчик, на что дух улыбается и рьяно кивает. — Он дома, меня сегодня в первый раз одного отпустили в лес. Мы с дедой в поселке живем, он тут, за полем. Бабушка у меня живет в городе, они отдельно живут, потому что давным-давно развелись. Я никогда не был в городе, но деда говорит, что там всюду камень и вокруг все мертво. Наверное, люди там грустят, как думаешь? Дух жмет плечами и задумчиво чешет голову. Дара замечает, в его волосах много-много маленьких голубых цветочков, издалека незаметных.  — А, вот, я хотел тебе это дать… подарок за голубику. Мальчик вытаскивает из кармана маленькую фигурку из дерева, и если присмотреться, то можно увидеть, что это силуэт полумесяца с закрытыми, будто во сне, глазами.  — Это я сам вырезал из дерева. Возьми. Дух аккуратно берет фигурку и внимательно осматривает. Потом поднимает глаза и улыбается, сжимая фигурку в бледной ладони.  — Спасибо… — тихо слышится из его уст, и Дара смеется, радуясь, что подарок пришелся по вкусу лесному духу.  — Да не за что! Кстати, меня Дара зовут. …мальчик знает, что придет сюда еще раз. Я улыбаюсь, видя за одним из стволов деревьев знакомый силуэт.  — Выходи же. Я шагаю к духу, прячущемуся за деревом, как сильный порыв ветра забивает мне глаза песком и жухлым мусором. Я останавливаюсь, закрывая глаза. Я слышу знакомый далекий голос.  — Кто…?  — Это Дара. Помнишь меня?  — Мал… был мал… -Я вырос, мне почти семнадцать. Помнишь, я пришел к тебе пять лет назад и сказал, что нашу школу закрыли, и меня отправляют к бабушке в город? Помнишь?  — Врешь…?  — Не вру, правда. Смотри. Я поднимаю и протягиваю духу руку, на котором светятся зеленые камушки в переплетении темных веточек. Дара сидит у окна кухни, положив голову на согнутое колено. Он ненавидит цифру двенадцать. Ему двенадцать.  — Не грусти, Дара, ну что поделаешь, детей в поселке совсем мало, вот школу закрыли, — говорит дед, наливая внуку травяной чай. — В конце концов, ты будешь приезжать ко мне летом на каникулы.  — Он огорчился…  — Кто?  — Дух. Дедушка несколько секунд смотрит на внука грустными глазами и разводит руками:  — Конечно, но он же тоже будет ждать тебя?  — Я не знаю. Он сильно огорчился. В голову всплывают воспоминания вчерашнего дня, когда Дара пришел в лес сообщить духу новость. Этого выражения лица он не видел у духа никогда. Он лишь сказал тихо-тихо и едва различимо: «Больно…», а в следующее мгновение его уже не было. Только в руке невесть как появилось колечко, а небо посерело черной плесенью. Домой Дара вернулся весь мокрый от дождя.  — Эй, Дара! — дедушка присел напротив внука и чуть улыбнулся. — Ты вот что: езжай и не грусти. Дух леса, он хоть и хозяин леса, но он всюду. Он запомнил тебя навсегда. Просто верь. Когда вернешься — пойдешь к нему, и вы снова будете играть вместе. Мы с духом будем ждать тебя. Я тебе в сумку травок разных из леса положил –чай будешь заваривать. А пока пей, а то поезд скоро. Дара вяло улыбнулся. Да, всего год подождать и можно будет вновь вернуться в родные места. А город… может, там не так уж и плохо? Живут же там люди, верно? Спустя несколько минут передо мной является дух, ничуть не изменившийся. Рыжие волосы, алые глаза без радужки, паутина вместо одежды, бледная, почти мертвая кожа. Я вижу, что он почти такого же роста, что и я, но вновь не могу понять, на сколько лет по человеческим меркам он выглядит.  — Дара… Я улыбаюсь, подходя ближе к духу и протягивая ему руку:  — Здравствуй, мой друг. Дух несколько секунд смотрит на руку, неловко берет ее и вопросительно смотрит на меня. Я не могу сдержать улыбки: мы никогда с ним так не здоровались. Обычно происходило все иначе. Я подхожу к нему вплотную и крепко обнимаю. Да, также, как в десять, как в двенадцать лет, только тогда я был ниже. Слышу тихий нечеловеческий смех на плече и прохладные руки, обнимающие меня. Чувствую запах смолы.  — Пахнешь… пахнешь странно… — говорит дух, хмуря брови. Я отмахиваюсь:  — Это запахи города, наверное. Я уже поздоровался с Итеном, покажешь мне остальной лес? Дух кивает и берет меня за руку, ведя прямо. Рука все такая же шершавая и прохладная. Я чувствую, что я дома. Он проводит меня вдоль сильно заросшего болота, вдоль папоротникового поля, проводит вниз по склону, где вновь распустились орхидеи. Я мимолетом срываю одну орхидею и останавливаю духа. Тот удивленно на меня оборачивается. Я с легкой улыбкой вплетаю цветок ему в волосы и дух удивленно смотрит на меня.  — Это красиво, — поясняю я. Дух тут же срывает еще одну орхидею и аналогично вплетает в мои жесткие черные волосы. Я не могу сдержать смех, до того все это странно и знакомо.  — Ты не изменился, — говорю я, смотря в кровавые глаза, полные зачарованности и любопытства.  — Никого… никого не было… — тихо отвечает дух, опуская глаза.  — Неудивительно, люди все поразъехались. А лес в порядке, как обычно. Ты хороший хозяин. Дух как-то растеряно смотрит на меня, вдруг лицо его искажается гримасой не то боли, не то отчаяния. Я ничего не понимаю, о чем говорю другу. Он молча берет меня за руку и ведет дальше, вниз-вниз по тропинке. Город видится Даре вовсе не таким, каким его описывали. Город мертв. Бабушка живет в жилом секторе, где нет многоэтажных кубов, этаких скворечников для людей. Бабушка живет в доме, в котором нет растений. Но во дворе растет небольшой огород. Дара подходит к одному из деревьев и кладет руку на кору:  — Привет, меня зовут Дара. Но дерево стоит безмолвное и спящее. Оно живо, но оно молчит. Невольно вспоминается Итен, шелестящий листьями и ветвями.  — Бабушка, почему дерево молчит? Я с ним поздоровался, а оно…  — Дара, не моли чепухи! Лучше помоги сумку донести, — бабушка старенькая, и сумка слишком тяжела. В сумке много пакетов и упаковок, но нет ни листьев, ни корешков. Дара вспоминает про свои драгоценности из поселка.  — О, а давай заварим чай с чабрецом?  — Зачем? — бабушка удивленно вскидывает брови, раскладывая продукты по полкам. Дара на пару мгновений мешкает, не зная, что ответить на столь простой вопрос.  — Чтобы чай пить… это вкусно и полезно.  — Ага, чтобы у тебя аллергия появилась? Нет уж, пей обычный. Дара пьет обычный чай, но когда бабушки нет дома, заваривает себе чай с мятой, мелиссой или ромашкой. Он рад, дедушка положил ему много вкусного с собой. Дух ведет меня долго по темному лесу, заводит в такие места и тропы, где я никогда не был. Но я доверяю ему, иду, ведомый его рукой. Наконец мы приходим и он отодвигает густую занавесь ивовых ветвей. Я прохожу вперед и замираю, не в силах вымолвить и слово. Передо мной небольшое озеро, обрамленное огромными валунами и высокими берегами. Я уверен, когда-то это было чудесное место. Но вода в озере загажена и дурно пахнет, по берегам шумно стучат друг о друга стеклянные битые и целые бутылки, плавают пакеты, точно такие же, в которых бабушка всегда приносит продукты. У моих ног лежит дохлая рыба. На другом берегу виднеется кострище.  — Приезжали… кидали… уезжали… — тихо сказал дух, присев на корточки на берегу. Он склонил голову и ладонью копал в сыром песке ямку. Затем положил туда мертвую рыбину и закопал.  — Поверить не могу, — выдохнул я, не в силах собраться с мыслями, -Никогда бы не подумал, что и о твоего леса доберутся.  — Живут… недалеко…  — В поселке?  — В другом… много… людей было… веселье…  — Ясно, праздновали значит.  — Кое-кто… разбился… шумные… Я вздохнул и присел подле духа. Все было яснее ясного — кто-то повадился сбрасывать мусор в озеро после бурного празднования «на природе». Я слышал такое от друзей. Никто не хвастался тем, что бросают отходы туда же, где отдыхали час назад. Это само собой разумеющееся. Это норма. Я замечаю ранку на ноге духа и хмурюсь. Ноги его обычно закрыты длинной паутиной.  — Что это? — указываю на ранку, на что дух поспешно закрывает ее паутинкой. Он встает и спешно уходит прочь от озера. Я закусываю губу и бегу за ним:  — Постой! Стой же! Наконец, я догоняю его и хватаю за руку. Он оборачивается и натянуто улыбается.  — Что с тобой? Дух качает головой продолжает фальшиво улыбаться. Я присаживаюсь на корточки и аккуратно касаюсь паутины — легкой и тонкой.  — Не… надо… — шепчет рыжеволосый дух, прижимая паутинку к ногам, но я поднимаю полы природного одеяния и застаю неблагоприятную картину: все его ноги сплошь до колен покрыты сочащимися язвами и нагноениями.  — Это что? Откуда? — я поднимаю глаза на духа, смотрящего куда-то в сторону. Он прикрывает алые глаза и тихо отвечает:  — Озеро… мертво… вместе… я и лес… одно… Я встаю с земли, смотрю на духа, почти прозрачного по сравнению со мной. Я резко прижимаю его к себе, крепко обнимая. Дух утыкается мне в плечо и я чувствую теплое дыхание, так приятно пахнущее лесом.  — Со мной… побудь… Дара рассказывает соседским детям про Итена, про лесного духа, про лес. Дети смеются над ним, в двенадцать-тринадцать лет их больше увлекают новые миры из пластика и железа. Дара уверяет всех, что это правда, показывает кольцо, подаренное лесным духом. Дети смеются, тыкая пальцем в пластиковые мирки и заверяя, что сейчас такое же за копейки найдут. В пластико-металлическом мире можно найти все. Вскоре у Дары появляются друзья. Друзья любят слушать его бред про жизнь с лесом и бледным рыжеволосым духом, друзья знакомят Дару со своими друзьями, чтобы посмеяться всем вместе. Выдуманные друзья в пять лет — это норма. Выдуманные друзья в четырнадцать — это патология. Бабушка наблюдает за всем этим и, пообщавшись со своей сестрой, решает, что Даре нужен психолог. Однажды мальчик не находит дедушкиных травок под матрасом кровати. Бабушка говорит, что к дедушке он поехать не сможет, так как он болен. Она не говорит чем, а Дара просто расстроен. Психолог — женщина лет сорока в темном кабинете расспрашивает Дару о Итене, о жизни с дедушкой, о лесном духе. Однажды женщина спрашивает:  — А дедушка когда-нибудь поил тебя чем-нибудь, отчего ты видел духов, приведений или какое-нибудь волшебство? Пил волшебные эликсиры? Даре четырнадцать лет. Дара молча встает и уходит из темного, дурно пахнущего кабинета.  — Если ты еще раз меня отправишь к этой женщине, я уеду к деду, и никогда ты нас больше не найдешь. Дара говорит спокойно и уверенно, пока бабушка с сестрой чистит лук на крыльце. Бабушка молчит, не говоря ни слова. Она боится за внука, он боится его потерять. Она говорит женщине-психологу, что пока не нужно сеансов. Теперь Дара видит, что город мертв, а у людей пустые глаза. Дара видит слишком многое для юноши четырнадцати лет. Больше он об Итене, лесном духе и лесе не говорит никогда. На следующий день я вновь возвращаюсь в лес, на сей раз у меня с собой огромная сумка за плечами и грабли. Дух появляется неожиданно и рывком обнимает меня.  — Ахаха, снесешь же! — смеюсь я. Дух улыбается, смущенно отходя в сторонку. Он удивленно смотрит на грабли и сумку. Я беру его за руку и молча веду по вчерашней длинной тропке. Когда он понимает, куда я его веду, он слегка упирается, и я останавливаюсь.  — Что не так?  — Не поможет… Я молчу пару мгновений и жму плечами:  — Пока не попробуем — не узнаем. Через несколько часов озеро вычищено так, будто бы здесь работала бригада уборщиков. Несколько пакетов с бутылками, бумажками, пакетами и прочим мусором стоят вдоль берега ровным строем, тут же стоят грабли. Которыми весь этот мусор из зарослей выгребался. Пока я все чистил, дух ходил вдоль берега и тихонько что-то шептал растениям. Сейчас я увидел, что они ожили, стебли их выпрямились и налились зеленым светом. Мы сидели на высоком берегу на зеленой траве и отдыхали. Я раскинул руки в стороны и упал на спину, щурясь от яркого солнца. Слишком хорошо. До нереального. Я чувствую прохладное прикосновение на щеке и вздрагиваю, открывая глаза. Дух смущенно отстраняется, отводя взгляд в сторону.  — Спасибо… что помог… Я улыбаюсь и переворачиваюсь на бок, смотря на бледное создание:  — Я только рад. Знаешь… столько лет я знаю тебя, но до сих пор не знаю твоего имени. Дух задумчиво касается пальцем губ.  — Нет… имени… — отвечает он. Я перебираю в голове знакомые имена, пытаясь подобрать подходящее. Вдруг в голову пришло воспоминание о том моменте, когда я впервые увидел друга. Когда он протянул мне голубику сине-небесного цвета, чуть улыбаясь.  — Ним, — говорю я, — Это означает «небо». Как тебе? Дух улыбается и берет меня за руку, прижимая ее к своей прохладной коже лица. Я удовлетворенно прикрываю глаза, чувствуя теплые лучи солнца и прохладу кожи Нима. Вскоре бабушка успокаивается, не слыша больше от внука слов про волшебных духов и прочий бред. Бабушка –уважаемая в определенных кругах женщина, она считает, что нужно твердо стоять на ногах, а не витать в облаках. Дара больше не витает в облаках. Дара мечтает увидеть дедушку и лесного духа. В ближайшее время бабушка покупает внуку свой маленький металлопластиковый мирок, в котором Даре предстояло стать мини-божком. Бабушка радовалась, когда внук коснулся пальцами прозрачного экрана и подобно тысячам людей на улице окрестил пальцем свой мирок. Бабушка уставилась на своего внука, как на идиота, когда тот отложил конструкцию в сторону и спросил:  — И зачем мне это? Бабушка берет себя в руки и двигает мирок ближе к Даре:  — Что за глупые вопросы? У всех такие есть, почему ты должен быть хуже других? Бери, а если не нравится — пошли, выберешь тот, который хочешь? Дара прикрывает глаза. Он молчит о том, что ему эта безделушка попросту не нужна. Он молчит о том, что бабушка считает, что «быть как все» — быть лучшим. Он молчит о том, что быть как все — быть никем. Дара благодарит бабушку за подарок и сует его в карман. Отныне мирок всегда болтается где-то на дне сумки, изредка связываясь с бабушкой или новоиспеченными друзьями. На следующий день я приношу бинты и антибактериальное средство в лес. Дух снова радостно встречает меня и на этот раз он ведет меня выше по склону, где на небольшой поляне разросся клевер. Поляна освещается солнцем, и птицы вовсю заливаются переливчатыми трелями. Мы садимся на небольшие валуны, но я опускаюсь на землю и достаю из сумки лекарства. Дух заинтересованно наблюдает за мной, чуть повернув голову набок. Когда я тянусь к паутинкам на его ногах он вздрагивает и прижимает ноги к валуну:  — Не трогай… не надо… Я успокаивающе улыбаюсь и ласково двигаю его ноги ближе к себе. Слышу едва различимый в лесной жизни тяжелый вздох. Я поднимаю паутину и вижу ту же изуродованную кожу. Те же язвы, те же раны, те же волдыри. Я аккуратно обрабатываю раны, понятия не имея, поможет ли это духу — существу нематериальному, но физически ощутимому. Но хочу, чтобы помогло. Я бинтую ноги друга и, вздохнув, убираю лекарства в сумку. Дух осматривает забинтованные ноги, будто они и не его вовсе. Именно так инвалид смотрит на свои ноги, которые вдруг стали чувствовать.  — Не болит… — говорит Ним и улыбается. Я киваю:  — Значит, может помочь. Вдруг дух щипает меня в бок, отчего я подскакиваю на месте. Дух улыбается.  — Ты чего? В ответ он снова меня щиплет и смеется подводным шумом. Я не остаюсь в долгу и пытаюсь ущипнуть его, но он резко отскакивает в сторону. Начинается веселая беготня по поляне, в котором главная цель — ущипнуть другого и не дать ущипнуть себя. Я вспоминаю, как, будучи ребенком, я также бегал за ним. Как долго мы играли… Наконец я ловлю духа за пояс, и мы, смеясь, катимся в заросли клевера, так пахнущего чем-то свежим. Я оказываюсь сверху и легко щипаю его за бледную кожу на ребрах. Он смеется и пытается прикрыться. В какое-то мгновение мы замираем, тяжело дыша и смотря друг другу в глазах. Я тону в его алых нечеловеческих глазах. Я заворожен их жизнью. Они не пусты. Ним чуть приподнимается и касается меня губами. И еще раз. Я нежно провожу ладонью по его щеке, по волосам с вплетенными самим рождением голубыми цветочками, по груди с шершавой и чуть-чуть бугристой, как кора, кожей. Я целую духа. Я обнимаю мое небо. Я касаюсь самого сердца леса. Я люблю это создание. Я сливаюсь с ним воедино. Я чувствую, что не хочу покидать его. Мое небо… В один из дней я плаваю небольшой речке, а Ним сидит на краю берега, свесив ноги и брызгаясь. Совсем как в нашу первую встречу. Это навевает на меня еще одно воспоминание. Я подплываю ближе к нему и опираюсь ему на колени. Его лицо спокойно, он улыбается. — Дара…? — Я вот, о чем вспомнил. Помнишь. когда ты впервые меня спас? Я еще летел с обрыва прямо в болото… мне лет восемь или семь было. Помнишь? Дух кивает — он все помнит. Я продолжаю:  — Я помню, что слышал плеск воды, потому и пошел на этот звук. Это ты так баловался? Дух неожиданно смеется. Затем он хлопает в ладоши два раза и через пару мгновений над рекой возникают голубоватые и желтые огоньки. Присмотревшись, я понимаю, что огоньки живые, а глазки-бусинки светятся озорством. Огоньки начинают бултыхаться в воду и обратно в воздух, но так бесшумно, что я аж рот раскрыл.  — Играют здесь… слышно там… духи воды… друзья… — поясняет Ним. Я задумчиво на них смотрю, и Ним прикрывает глаза, явно отдыхая. Еще мгновение — и он летит в воду с моей помощью. Мы смеемся и играем, я касаюсь его кожи. его прохладных, как роса, губ и мечтаю о том, чтобы лето было вечным. Лето проходит слишком спешно. Лето проходит сладко и томно. Лето проходит так, будто его гонят с кнутом. Сегодня я в последнюю ночь остаюсь с моим духом. Он лежит, крепко обнимая меня, а рядом горит костер. Я часто остаюсь тут на ночь, и Ним позволил мне жечь костры.  — Завтра… уедешь?  — Да, мне нужно ехать обратно.  — Там же… плохо…  — Везде плохо, кроме твоего леса, Ним, — глажу его по волосам, они мягкие, но цветочки цепляются за мою кожу. Ним легко целует меня в подбородок: — Только… вернись… вернись… обязательно…  — Клянусь, я вернусь, — я улыбаюсь, но на душе неспокойно. Я чувствую, как по сердцу будто бы стеклом режут, чувствую, что не так все просто. Чувствую, что будет что-то. Так чувствует себя луна, когда гаснут звезды? Так чувствует себя море, отрываясь от скалистых берегов? Так чувствует себя душа, рвущаяся на части? В эту ночь я целую мое небо так, будто никогда мне этого не удастся. Целую, как в последний раз. Трогаю его кожу, запоминаю каждый изгиб его тела. Вдыхая запах сосновой смолы, ставшей такой родной, вдыхаю и не могу надышаться. Никогда, наверное, не смогу. Смотрю в алые глаза, обрамленные ресницами и фальшиво улыбаюсь, не давая себе слабину. Я улыбаюсь. Я обещаю вернуться через год. А на рассвете ухожу в поселок за вещами. Я не оглядываюсь, но знаю, что там, в тени крайнего дерева стоит дух.  — Деда, а расскажи про лесного духа? Дедушка смеется, занавешивая окна. Он ложится в кровать, а в другой кровати лежит неугомонный шестилетний внук. Дед вздыхает:  — Ну я же тебе рассказывал…  — Еще раз хочу, я уже все забыл!  — Дара, ты меня уморишь… ладно, слушай. Дара перевернулся на живот, вглядываясь в темноту, где должен лежать дедушка.  — Все в природе живо. А в лесах — тем более. Не только животные и птицы живут в лесу. Живут там еще и разные феи, лешие, маленькие духи… но самый главный из них — дух леса. Он есть самое сердце леса. Не будет леса — не станет его. Не станет его — не будет леса. Он как сердце в твоей груди — в самом центре. Мало кто видел духов, но если ты его увидишь — будет тебе счастье. Дух леса очень доверчив, но осторожен. Многие считают, то если ты понравишься духу леса, в твоей душе будет жить кусочек его души и наоборот. Тогда вы будете как братья, как одно целое. Вот так вот. Поэтому, срубая живое дерево в лесу ты в первую очередь делаешь больно духу. Он ведь тоже живой, и все, как человек, чувствует. Вот такие дела.  — Ой, деда, я так хочу увидеть духа леса! — воскликнул мальчик, укладываясь под теплое одеяло. — Я бы хотел с ним подружиться.  — Ничего, Дара, подружишься еще, какие твои годы! А теперь спи! Добрых снов, пусть лесной дух хранит твой сон.  — Спокойной ночи, деда… Я обманываю. Я возвращаюсь в поселок только через два года. В прошлое лето меня подкашивают постоянные головные боли и мышечные судороги. Подозрение на вегето-сосудистую дистонию. Все гораздо проще. Через несколько месяцев мне говорят, что это доброкачественная опухоль в глубинах головного мозга. Как приложение — наследственный порок сердца. Дедушка умер от болезни сердца. Лежа на больничной койке, слушая нудные пояснения врача, я вдруг вспоминаю слова Нима в нашу встречу. «Странно… странно пахнешь…» Это не было запахом города. Я долго лечусь, врачи не соглашаются на операцию из-за расположения опухоли — слишком труднодоступно. Бабушка атакует врачей, заведующих и прочие инстанции — сначала с просьбами, затем с угрозами. Мне уже почти девятнадцать. Я принимаю лекарства, это облегчает симптомы. Месяц назад мне пришло письмо. В письме говорилось, что из-за нового проекта все дома в поселке дедушки подлежат сносу. Но цена дома будет возмещена. Я чувствую, как меня начинает трясти. В глазах темнеет, а в ушах начинает шуметь. Тогда я испытываю первый свой микроинсульт. В восемнадцать лет. Я быстро иду по направлению к поселку, надеясь, что дом все же уцелел. Наивность. Дорога та же, до рези в глазах знакомая. Но на месте поселка ездят машины, экскаваторы, стоит пара грузоподъемных кранов. Что-то строят. Я резко разворачиваюсь и бреду в сторону леса. Больше у меня нет дома, кроме него. Я иду долго, хотя и шагаю большими шагами. Выхожу на поляну. И вижу все, что осталось от леса. Передо мной стоят две умирающие сосны и огромный пень. Я без труда узнаю его. Итен. Я по привычке снимаю обувь, ставлю с краю тропинки. Сейчас я вижу, что параллельно тропе образовалась новая тропа — широкая, похожая на дорогу со следами многочисленных машин. Я подхожу к широкому пню, кладу руку на ровный срез, на котором можно посчитать несколько сотен колец. Дышать становится невыносимо тяжело. Воздух. Я не чувствую больше того воздуха. «Масло!» Оно начинает кружить здесь, легким облаком опутывая поляну. Дальше — распаханные холмы, пни старых деревьев, выкорчеванные и притоптанные кусты и травы. Поле битвы. Я опускаюсь на колени, закрывая глаза. Чувствую, как начинает болеть голова и ноет где-то под сердцем. Больно. Больно внутри, органы лишь органы.  — Дара… Я резко открываю глаза, оглядываясь.  — Дара… И тут я его замечаю. Он стоит подле одной из обглоданных умирающих сосен, прижимаясь к дереву спиной, и дышит глубоко и медленно. Я быстро подскакиваю к нему, но он весь покрыт волдырями, готовыми прорваться в любой момент, язвы сочатся кровью. Тонкими нитями с него стекает вязкая жидкость. Его лицо неузнаваемо. Его тело — аналогия земли леса. Я аккуратно подхватываю его за руки — исцарапанные и мокрые от крови и гноя. Он падает на меня, тяжело дыша, пачкая меня.  — Ним… сейчас, подожди… — я сажусь в траву, аккуратно укладывая его рядом, понятия не имея, что мне делать. Я понимаю лишь одно.  — Я опоздал. Ним слабо улыбается и тянется ко мне, прижимаясь, как если бы утопающий цеплялся за веточку. Голос его, едва слышимый, сейчас бьет мне по слуху как барабаны.  — Я и лес… одно… спасибо, что ты… здесь… Я наклоняюсь и ласково целую в потрескавшиеся губы моего духа, целую нежно, стараясь не сделать ему больно. Когда я поднимаю на него взгляд, я вижу, что он улыбается. Слабо, но искренне. Я снова сглатываю ком, закусывая губу. Глажу его некогда рыжие, теперь слипшиеся и грязные волосы. Я чувствую острую боль под сердцем, но сижу, закрыв глаза, не в силах смотреть на Нима. Вдруг я перестаю чувствовать его. Открываю глаза. На коленях лежит деревянная игрушка в форме полумесяца с закрытыми глазками. Я чувствую, как что-то рвется из глотки, я пытаюсь это заглушить. Но сердце скручивает жгутом и я падаю на землю. Чувствую удары, гулко отдающие в уши. Я прижимаю к себе деревянный полумесяц, измазанный кровью. Как хорошо умирать дома. Один. Два. Три. Звук топора. В груди больно жмет, царапает, истекает. Я в который раз глотаю ком встающий в горле. В руке крепко сжимаю затертую деревянную игрушку в форме полумесяца. Открываю глаза и вижу белые стены. Больница. Мне не дали умереть. Рядом стоит бабушка и ее сестра и плачут. Я прикрываю глаза, чувствуя, как из-под ресниц рвутся слезы. Я подхожу к зеркалу. Я вижу пустые глаза.