The Man of Mine

Гарри почти вздыхает с облегчением, когда приходит время выбирать колледж. В списке предложенных матерью он, не вчитываясь в специализации и не беспокоясь о наличии необходимых курсов, находит тот, что дальше всего от дома — его сердце замирает в предвкушении, стоит только представить, как его и Дебору разделят сотни сотен миль. Это почти что свобода. Странно, но мать не возражает. Может быть, она так уверена, что постоянные тычки и упреки достаточно хорошо подготовили Гарри к почти взрослой жизни, и станут для него отличным подспорьем в будущем. Может, ей действительно в кои-то веки стало все равно. Может, она только рада сплавить «бесполезный лишний рот» подальше. Гарри предпочитает не задумываться о настоящих причинах — думать о грядущей свободе приятней. Гарри готов расцеловать почтальона, когда тот приносит письмо с извещением о зачислении. Да что там почтальона — весь мир и даже вечно недовольную женщину Дебору, которую Гарри вынужден называть матерью. Он впервые в жизни радуется, что мать в свое время настояла на его обучении в «специальном» классе по ускоренной программе, — в то время, как его одноклассники еще почти два года будут готовиться к поступлению, Гарри уедет далеко — жить своей жизнью и никогда не возвращаться. Что бы ни случилось. В колледже на нескладного очкарика почти на два года младше сперва не обращают внимания, да и потом, когда жизнь в кампусе мало-помалу налаживается и входит в свою постоянную колею, Гарри не чувствует к себе пристального внимания. На курсе учатся ребята постарше — уже состоявшиеся альфы и омеги всех полов и мастей; дети, никогда не чувствовавшие такого стеснения, которое приходилось терпеть Гарри Линдсею; личности, рано вкусившие свободу и знающие ей цену. Гарри тоже эту цену знал. Его свобода обошлась ему дорого — очень — она стоила слез в подушку бессонными ночами, стоила сотни и тысячи тычков и оскорблений, унижений и болезненных ударов, стоила месяца в постели со сломанной ключицей и еще много чего. Синяки, ссадины, шрамы и трещины в костях остались для Гарри идеальным товарным чеком. Не ценить свободу, за которую столько было заплачено, казалось Гарри попросту глупым. И он ценил. Как мог. А Гарри, теперь безгранично вольный в своих действиях, мог многое. Он мог впервые проспать занятия, нагло не сделать ни одно из домашних заданий, завалить все тесты и нахамить учителям. Он мог забыть все «законы семейства Линдсей» и вести себя так, как все ребята-однокурсники — гулять с утра до ночи, целоваться с кем-попало в парке за кампусом, одеваться хоть франтом, хоть последним оборванцем, мог… Но не делал. Гарри, вспоминая много позднее свои первые вольные годы, и сам не мог сказать, почему, будучи студентом, так и не смог заставить себя пуститься во все тяжкие. Почему, когда выпадала возможность выбирать между вечером зубрежки и веселой тусовкой с новыми — клёвыми — старшими товарищами, Гарри неизменно выбирал первое. Может, нелепый иррациональный страх, что даже мили не остановят разгневанную Дебору. Может, собственная сила воли. Может, интерес. Или это так в нем проявляется любовь к свободе. Гарри учится, ходит, спит и дышит, и этого ему хватает с лихвой. Потому что это Свобода — именно так, с большой буквы — и все ее столпы, все, что держит Гарри в этом мире, это возможность — всего-то — жить и дышать. — Ты снова собираешься сдавать проект на месяц раньше, Линдсей, — сосед Гарри, парень-бета на курс старше, вспоминающий об учебе только в опасной близости к дедлайнам, даже не спрашивает — утверждает. Он привык, что Гарри не затянуть ни на одну вечеринку. — Да, Брукс. И тебе не мешало бы… Но Брукс уходит так же быстро, как и пришел, оставляя Гарри одного — дышать: горьковатой книжной пылью и безвкусным запахом стертой клавиатуры нетбука. Смотреть на прыгающие от усталости, расплывчатые буквы на экране, тереть глаза под стеклами очков и, сонно зевая, откладывать без пяти минут готовый доклад на «допишу завтра, времени еще вагон». А потом лежать без сна на узкой кровати, смотреть на почти невидимые звезды и дышать обманчивой прохладой. Полной грудью вдыхая чужие пряные запахи — молодых возбужденных тел, дешевого алкоголя, фастфуда и сигарет (кажется, из соседней комнаты) — запахи Свободы.