Подарок для царевича

На улице уже ночь. Уставший, захожу в свои покои — здесь всегда прохладно, мягкий свет от свечей заливает комнату. Сразу сбрасываю обувь и опускаю ступни на холодный мрамор. Приятно. Здесь, в Тархистане, прохлада — на вес золота. Ну, или серебра — уж точно. Бросаю на пол кривую саблю — та со звоном приземляется где-то под стенкой, покрашенной в светло-лиловый. Намереваюсь стащить рубашку, и тут замечаю ее, в дальнем углу комнаты. Присматриваюсь: девушка с пшеничными кудрями, замотанная в мое же покрывало, таращится на меня своими синими глазами. Очередная наложница для царевича, то есть, меня — реверанс в сторону наследника престола от какого-то тархана либо губернатора. Что ж, к моим двадцати четырем годам количество подобных «подарков» давно уже перевалило за сотню. Правда, эта — явно не с наших земель — слишком уж внешность редкая. Тархистанские красавицы — темноволосы и черноглазы. Делаю к ней несколько шагов — буквально вжимается в стену, испуганно хлопает глазами, руки бьет мелкая дрожь. Боится меня? Это уже интересно. К такому я уж точно не привык. Обычно подаренные наложницы сами вешаются на шею, иногда даже приходится чуть ли не отбиваться — ну не всегда после боя есть силы на то, чтобы с кем-то развлекаться в постели, иногда просто хочется побыть одному. Никогда не понимал, почему женщины так себя ведут в моем присутствии. Темными волосами, обычно собранными в хвост, и карими глазами в Ташбаане вряд-ли кого-то удивишь. Тело — обычное тело воина, вышколенное ежедневными тренировками с оружием и боями. Шрамы тоже есть — куда без них в такое неспокойное время? Конечно, зачастую тарханы, которые могут себе позволить наложницу или рабыню, имеют седые волоски в голове и дряхлое тело, изрядно обросшее жиром. Какой девушке такое понравится? Хотя, я больше склоняюсь к тому варианту, что вьются за мной тархини из-за титула. У каждой на уме очаровать наследника престола — поди так удовлетворит, что в законные жены возьму? А дальше — все как в сказке. Снова перевожу взгляд на девушку: — Чего ты в угол забилась? — Вскидываю брови, оценивающе окидывая взглядом. — Не подходи ко мне! — Голос девушки слегка дрожит, она еще больше заворачивается в покрывало. Стесняется, значит. Первый раз такое вижу. Хотя, догадаться, что у нее под покрывалом — не трудно. Всех моих наложниц одевают в одном стиле перед тем, как отправить в мои покои: много звенящих украшений и юбка с лифом из летящей прозрачной ткани, которая сразу представляет взору все прелести ее обладательницы. Или платье — все из того же материала. — Значит, будешь мне приказывать? — Усмехаюсь. Это уже интересно. — А если подойду? — Ударю… — Голос наложницы звучит крайне неубедительно. Тихо смеюсь. — Как звать тебя? Девушка на миг запинается, а затем отвечает, опуская глаза на пол: — Лигурия. — Интересное имя, — осторожно присаживаюсь напротив нее на мягкий пуф, теперь наши лица приблизительно на одном уровне. — Откуда ты? — Из Орландии. — Дыхание заметно участилось, нервно комкает тоненькими пальцами покрывало. Неужели так сильно боится? — Успокойся, хочешь чего-нибудь выпить? — Говорю вполне дружелюбным тоном, даже улыбаюсь ее страху. Честно — вообще не помню, чтобы меня когда-нибудь кто-нибудь боялся. Она лишь мотает головой, снова опуская взгляд на пол. И что мне с ней делать? Так и просидит здесь всю ночь, как пальма в горшке? В принципе — я бы ее отпустил, хоть сейчас, только нельзя здесь так — репутацию надо смолоду беречь. А в коридорах полно стражников — слухи разлетятся быстрее, чем встанет солнце. — Да не бойся ты меня. Если так не хочешь — я тебя не трону. Только перестань трястись, — насмешливо смотрю ей прямо в глаза. Она резко поднимает на меня взгляд, а в нем… Возмущение? О как, так ты у нас еще и дамочка с огоньком, оказывается. — Я не боюсь, и не трясусь. — Яростно поджимает губки. — Вот как? Значит, мне показалось? — Встаю с пуфа и иду к столику, на котором стоит графин с прохладным кисловатым напитком со льдом. Наполняю два кубка, делаю глоток из одного, затем возвращаюсь к орландке и протягиваю ей второй. Та снова на меня испуганно пялится. — Возьми, — говорю тоном, не терпящим возражений. Генерал научил. И она покоряется. Дрожащей рукой забирает у меня второй кубок, но подносить к губам не спешит. — Пей. Это не отрава. Даже не алкоголь. Просто лимонад. Несмело подносит кубок к устам, делает малюсенький глоток и смотрит мне в глаза. Каким-то обреченным взглядом. Когда до меня доходит, почему — не сдерживаю смеха. — Да не случится с тобой ничего. Хочешь, сам из твоего кубка выпью? Нет там яда, пей спокойно. Щеки Лигурии покраснели. Она делает еще несколько глотков, лишь бы не встречаться со мной взглядом. Однако вскоре напиток в ее кубке иссякает и у нее не остается выхода, кроме как посмотреть на меня. Протягиваю ей руку — давно уже пора вытащить ее из этого пыльного угла. Снова этот испуганный взгляд. Нервно сглатывает. Кажется, глаза стали влажными. Таш, за что мне это? — Да не бойся ты меня! — Не выдерживаю. — Сказал же — не трону. Во всех смыслах. Одной рукой забираю у нее опустевшую чашу, другой — мягко сжимаю ее ладонь своей. Ее рука очень холодная. У всех северян такие ладони? Подвожу ее к большой кровати с балдахином, усаживаю на нее, слегка надавив на плечи девушки. — Не надо, пожалуйста, — голос снова дрожит. — Что не надо? Спать не надо? — Вскидываю бровь. — Прости, но я очень устал, завтра вставать рано. Хлопает длинными ресницами пшеничного цвета, ничего не отвечает. Здесь ее можно рассмотреть получше, лицо совсем юное. Демон меня побери… — Сколько тебе лет? — Вопросительно смотрю на нее, опустившись рядом. — Пятнадцать, — отвечает едва слышно. Мои глаза невольно округляются. Прекрасно! На этот раз мне вообще ребенка подсунули. Понятно теперь, почему так меня боится — с мужчиной, скорее всего, еще никогда не была. Орландка смущенно отворачивается, при этом покрывало сползает вниз, оголяя всю верхнюю половину спины. С моих губ срывается легкий вздох: по всей ее спине рассыпаны тонкие красные полосы, кое-где запеклась кровь. — Маленькая… Тебя высекли? — Едва ощутимо провожу пальцем по красной полосе на ее плече. В ответ орландка вздрагивает и вся сжимается, будто ожидает, что я тоже ударю. Глупенькая. Едва заметно кивает, боясь пошевелиться. — За что? Когда это случилось? — Невольно морщусь, представляя, как девочку привязывают к столбу и плеть опускается на хрупкую спинку. — Я сказала, что никогда не быть дочери Орландии под тархистанцем. — Отвечает шепотом. Боится моего гнева. — И плюнула в лицо тому, в чалме, который одел на меня кандалы. — Да ты смелая, — усмехаюсь. Но потом снова перевожу взгляд на исполосованную спину и мимолетное восхищение куда-то улетучивается. — И за это тебя наказали? — Да, сегодня утром, — едва слышно отвечает. Молча стаскиваю вниз покрывало, обнажая всю ее спину, чтобы оценить «масштабы трагедии». Девушка резко подается вперед, прикрываясь впереди руками. — Не надо… — Отчаянно просит. — Тише, — успокаивающе провожу ладонью от плеча вниз по ее руке. — Я не смотрю туда, куда не следует. Чуть ниже талии красные следы от плети сходят на нет. Раз тридцать ударили, не меньше. — Больно? Орландка какое-то время не отвечает, затем мотает головой. — Посмотри на меня, — приказываю. Нехотя оборачивается через плечо, продолжая прикрывать руками тонкий лиф. Глаза снова влажные. И почему нельзя так просто взять и сказать правду? Слишком гордая? — Ляг на живот — говорю уже намного мягче. — Что ты со мной сделаешь? — Голос орландки снова испуганно дрожит. Кажется, вот-вот заплачет. Вздыхаю. Ну сколько можно уже ждать кинжала в спину? Хотя, после того, как на тебя средь бела дня надевают кандалы и дарят кому-то, как вещь — волей-неволей начнешь сомневаться в окружающих. — Просто сделаю так, чтобы не болело. Пожалуйста, успокойся. — Встаю с кровати и иду за пузырьком из изумрудного стекла — ментоловая мазь. Лечить — не особо лечит, но боль снимает в течении получаса. Мне его легкое прохладное жжение ой как знакомо. Опускаюсь на краюшек кровати рядом с орландкой — она лежит, как я и приказывал. Испуганно таращится на бутылочку в моих руках, затем переводит взгляд на меня. Стягиваю вниз покрывало, которое она уже успела натянуть обратно, обнажая избитую спину и верхнюю часть ягодиц, чтоб не мешало. Макаю подушечки указательного и среднего пальцев в вязкую мазь, затем подношу руку к ее спине. Провожу по следу от удара, краем глаза наблюдая за ее реакцией — орландка сжимается и прячет лицо в подушку, пальцы судорожно комкают простыню. — Потерпи немного, — говорю нежно, — сейчас пройдет, правда. Ничего не отвечает. Вздрагивает от каждого моего прикосновения. Под конец начинает тихонько хныкать в подушку. Вроде хотел помочь, а чувствую себя палачом — честное слово. — Все, не плачь, — ставлю мазь на прикроватный столик. — Принести тебе попить? Может есть хочешь? Мотает головой, так и не оторвав лица от подушки. Осторожно глажу пшеничные кудряшки. Лигурия явно не собирается менять положения – все, что я вижу — это краюшек щеки, изрядно покрасневшей. Вздыхаю и встаю, чтобы погасить все свечи в моем покое — может хоть так успокоится и расслабится? Комната погружается в темноту, только свет из незанавешенных окон слегка освещает пространство вокруг. Осторожно опускаюсь на вторую половину своего ложа — ну ведь не думает же она, что я на полу спать буду? Темнота и вправду помогает. Мы начинанием разговаривать. Обо всем и ни о чем. Иногда она даже смеется. Не помню, на каком точно моменте, но я, все же, проваливаюсь в сон. *** Меня будит стук в дверь. Даже не просто стук — кто-то изо всех сил колотит по красному дереву. Устало продираю глаза. — Царевич Рабадаш! — Доносится из-за двери, — прибыли гости из Нарнии! Черт. Они ведь должны были прибыть ближе к полудню! Почему так… Смотрю в окно — там солнце уже высоко в небе висит. Дьявол! Я ведь никогда раньше не просыпал! Оглядываюсь на бок и вижу… Что у меня на плече лежит орландка, пшеничные кудри разметались по всей подушке, а… Какого я ее двумя руками обнимаю?