Возмещение ущерба

- Эй, ты! Эй! ЭЙ! – голос Пруссии с каждым повторяющимся междометием повышался все сильнее и сильнее и в конце концов достиг оглушительного крика. Но даже этот крик не оказал нужного воздействия и не вызвал хоть какой-либо реакции у того, кому предназначалось это «Эй». Австрия сидел в кресле у окна и незаинтересованным безразличным взглядом смотрел на улицу, подперев рукой подбородок и изредка потягивая уже остывший кофе из кружки, которую он держал в другой руке. Глаз на нарушителя собственного спокойствия он даже не поднимал, не удостаивая того вниманием. И это не могло не выводить Гилберта из себя еще больше. Светловолосый парень стиснул зубы и склонился так, чтобы попасть в поле зрения холодного брюнета, хотел тот того или нет. - Ты ведь меня отлично слышишь, Эдельштайн, какого хера? - Выбирай выражения, ты пока еще _гость_ в _моем_ доме, Пруссия, - не вкладывая в слова никаких эмоций, произнес Родерих и вновь поднес к губам чашку. Байльшмидт довольно ухмыльнулся – желаемой цели он все-таки добился – присутствие его персоны признали. Естественно – принципиальный аристократ не терпел мата в любом его проявлении, а тут так смачно… - Так ты все-таки меня слышишь? Охренеть просто, аллилуйя! – всё с той же ухмылкой на лице наигранно заликовал Гилберт, не забыть вставить в свою «речь» красное словцо. Родерих едва заметно поморщился, однако не произнес на этот раз ни слова. Пруссия сейчас явно его провоцировал, обрадовавшись тому, что брюнет все же обратил на него внимание и, не сдержавшись, сорвал свою же игру в молчанку. Парень с глубокими фиолетовыми глазами прекрасно понял свою ошибку и дальнейших оплошностей совершать не намеревался. Поэтому он принял для себя твердое решение хранить молчание, что бы ни делал и не говорил Байльшмидт. И у него был повод на такое игнорирование нахала с аметистовыми глазами. *** Тремя днями ранее - Черт, да как же ж ты меня уже задрал со своей пиликалкой! Выброшу нахер! - Не смыслишь ничего в музыке – тогда молчи, - как можно более сдержанно ответил Родерих ворвавшемуся в его кабинет Пруссии. В _его_ кабинет. В _его_ доме! Ни одна живая душа не имеет право указывать, что ему делать. А когда дело касалось музыки и любимой скрипки Австрии, сдерживать свой гнев аристократy было еще сложнее, чем при любой другой стычке с не менее темпераментным частым гостем в своем доме. - Это я-то не смыслю в музыке?! – возмущенно воскликнул блондин, приближаясь вплотную к хозяину комнаты, держащему в руках скрипку, игру на которой так грубо прервали. - Да, ты. Судя по той «музыке», которая раздавалась из твоей комнаты, когда мне довелось посетить твою обитель, - саркастично поддел его Австрия. Гилберт в ответ так же ухмыльнулся. - А, так ты заметил? - Тот грохот трудно было не заметить. - И что ты имеешь против? Скажешь, это не музыка? - Нет, этот хлам не имеет право называться музыкой – ледяным голосом отрезал брюнет. - Бля, а вот эти вот улюлюкания на твоей скрипелке – имеют?! - Это классика, Пруссия. Это начало начал. Это музыка общепризнанных гениев. Даже те, кто писал твою… ересь, - не позволив себе выразиться покрепче, хотя очень хотелось, выкрутился Эдельштайн, - с этого начинали. - Да ни в жизнь! - Гилберт был непреклонен. Австрия обреченно шумно вздохнул, набирая в легкие побольше воздуха. - Выйди отсюда. - Чё? - Я сказал: оставь меня, -чуть надавил хозяин комнаты. – Пока ты тут гость, я волен делать все, что хочу. И Австрия вновь коснулся смычком струн любимой скрипки. - Арррр! Отдай мне эту хренотень сейчас же!– Байльшмидт вцепился в инструмент. Однако его владелец, естественно, так легко отступать не собирался. - Какого…?! Пруссия, прекрати немедленно! - Я сказал, я больше не выдержу ни ноты, отдай мне эту штуку! - Не трогай мою скрипку! - Отдай! - Ты не представляешь, как она для меня важна и сколько она… Раздался громкий треск, заставивший обоих парней на какое-то время молча замереть на месте, уставившись в пол: на нем лежала скрипка, с разломанным на две половины грифом. Австрия смотрел на пол невидящим взором, будто бы не веря в произошедшее. Гилберт же скорчил некую непонятную рожу, сощурив глаза и вытянув губы в трубочку. Кажется, он осознал всю серьезность ситуации. Тишина затянулась на минуту, если не больше, и Пруссию начало настораживать молчание Австрии. - Ты… - едва слышным, севшим от гнева голосом начал Родерих. - Мм? – беззаботно встрепенулся блондин. - Вали отсюда сейчас же, Байльшмидт! И чтобы я больше никогда, слышишь, никогда не видел тебя в своем доме! Ненавижу! - во весь голос закричал Австрия. Гилберту было непривычно такое его поведение, но у такого человека как он, оно могло вызвать не страх, а скорее любопытство. И это любопытство засветилось у него в глазах и еще больше завело аристократа, который уже не мог держать себя в руках. - Ты оглох, Пруссия?! Я ясно сказал: проваливай отсюда немедленно! Пруссия непричастно пожал плечами. - Зато тут теперь так тихо~… Австрия вконец спустил тормоза. - Тебе мой голос кажется тихим, ублюдок! - Ооооооо! Да какие мы слова знаем! – искренне удивился Гил и зашарил в заднем кармане брюк. – Погоди-погоди, скажи это еще раз, на диктофон, - он достал мобильник и вытянул руку с ним чуть вперед, - Ну же, Ро, для потомков! Глаза Пруссии блестели нахальным маниакальным блеском – его ужасно забавило поведение Эдельштайна, и пусть даже в глубине души он понимал, что этот проступок ему в скором времени даром не пройдет, упускать возможности позабавиться он не мог. Взгляд Австрии был полон оправданного гнева. Парень по-настоящему вышел из себя и уже не мог себя контролировать. - Твою мать, Пруссия! – Родерих, стиснув зубы, схватил блондина за правое предплечье и уверенным шагом направился к двери, ведя за собой и своего самозваного гостя, - Мне надоело дважды повторять: проваливай! - Уууу, погоди-погоди, я найду кнопку диктофона! – левой рукой Гилберт копошился в телефоне - Меню-меню, черт, не тормози, дурацкий мобильный! О, есть! В этот же момент раздался громкий хлопок дверью, и Пруссия, подняв взгляд от телефона, понял, что дверь захлопнули за ним, так как сам он сейчас находился в коридоре второго этажа. Буквально через секунду в двери раздался щелчок замка – Родерих теперь мог быть уверен наверняка, что наглец в его кабинет не вторгнется, и мог спокойно в одиночестве оплакать свою погибшую скрипку. Гилберт только усмехнулся – он был доволен спектаклем. И собой, и своей сыгранной ролью тоже. А Австрия… он отойдет. Всегда отходит. Скрипка сломалась… Что за бред-трагедия? Переживет. А в доме действительно спокойнее станет. *** Но вот уже прошло 3 дня, а Эдельштайн все не отходил. И все это время Пруссия находил неимоверно скучным. Он никогда еще не чувствовал такой своей ни к чему не причастности, и это его морально убивало. Теперь, когда Австрия даже не выходил в его присутствии из комнаты, он вдруг к своему удивлению понял, что все его забавы были связаны с этим принципиальным очкариком. А еще через день признав, что без Австрии его жизнь вообще что-то потеряла, он плюнул на гордость и поднялся на второй этаж его дома и замер у двери. - Стучать, не стучать…? Черт! Что за идиотские вопросы, когда это я стучал?! – рванув ручку вниз и к своей радости обнаружив, что дверь не заперта, Пруссия медленно вошел в кабинет. …И вот уже минут 15 пытался добиться того, чтобы хозяин этой самой комнаты обратил на него свое драгоценное внимание. - А, ну да, тебя же, впрочем, матами уже и не проймешь – ты вроде и сам с ними поладил бы – во всяком случае, задатки у тебя неплохие, - ухмыльнулся Пруссия. – Как там… э… «Ублюдок», да. И «твою мать», о да, точно! - … - Хэй. - … - Черт, Австрия, да чтоб тебя! Ну, бля, ну случайно я! Я что, хотел что ли, чтобы она раздолбалась? Я не виноват, что ты в нее вцепился, как в последний кусок колбасы в доме! - … Гилберт стиснул зубы. - Тебе, выходит, эта пиликалка важнее друга, коль ты так переживаешь, да, аристократишка? Послышался тихий смешок. - Что смешного уже?! - Ты сказал «друга»? – саркастично спросил Родерих. - А кто ты мне – семья что ли? – отпарировал Пруссия, хмыкнув. Брюнет пожал плечами. - Друзья считаются с чужими чувствами и ценностями. - Я считаюсь. - Потому разбил мою скрипку? - Бля, ну я ненарочно, сколько мне раз это повторять?! – взвыл Гилберт. - Я и не прошу тебя ничего повторять. Не я, кстати, вломился в чужую комнату. Или ты хочешь еще что-нибудь разгромить? В гостиной стоит пианино, если тебе угодно. Это ведь в твоем стиле и вкусе. Хех, хоть бы раз ты сделал что-то хорошее и полезное не только для себя, но и для окружающих. Эдельштайн вновь удивлял Пруссию своей тактикой поведения. Прежний холод сменился чистой язвительностью. Удивлял, но уже не забавил. Байльшмидт почувствовал, что злость в нем разошлась уже не на шутку. То, что за это время Родерих придет в норму и не будет уже сгоряча палить в него ругательствами, Гилберт прекрасно понимал. Но это безразличие… - Черт, оно бесит больше чего-либо еще! Уж лучше бы ты норовил меня выгнать из комнаты! Но вряд ли бы у тебя это получилось… В тот момент, когда Австрия опустил уже пустую чашку от кофе на подлокотник кресла, Пруссия склонился к нему и, вцепившись руками в ворот рубашки парня, уверенно потянул его на себя, заставляя подняться с кресла и встать рядом, в полный рост. - Что ты…?! - Ты же молчал, Ро, так молчи и дальше, - скрипнул зубами в ответ Гилберт и резким движением оттолкнул парня к большому окну спиной (благо у него не было подоконника) и уперся ладонями в стекло по обе стороны от него. Подошла очередь Эдельштайна стиснуть зубы. - Какого черта ты вытворяешь?! Блондин ухмыльнулся и приблизился губами к уху прижатого к стеклу аристократа. - Она была дорогая? - Ч-что? – Родерих то ли в самом деле не понял вопроса, то ли рефлекторно переспросил, поскольку его внимание было отвлечено чужой навязчивой запретной близостью. Брюнет ощутил, как начинают неприятно покалывать щеки от волнения, и как понемногу загораются его уши. - Не понимаешь? Я хочу компенсировать тебе ущерб, - едва слышно проговорил блондин с аметистовыми глазами, кладя руку на галстук-жабо рубашки Австрии. - Не смеши, у тебя нет таких денег, - пытаясь игнорировать горячее дыхание Гилберта на собственной шее и то, как тот медленно перебирал каждую складку на его жабо, как можно более отстраненно произнес Родерих. Блондин усмехнулся, в миг выдернул галстук и отбросил его в сторону, с интересом наблюдая за тем, как изменяется фиалковый оттенок глаз Австрии на темно-синий. - Я, кажется, ни слова о деньгах и не сказал, Эдельштайн, - ладонь Пруссии легла на верхнюю пуговицу рубашки. Ловкие пальцы принялись медленно продевать ее в щель. - Ч-что ты делаешь?! – вконец возмущенный Австрия вцепился руками в плечи Гилберта и изо всех сил попытался его оттолкнуть. Однако на этот раз у него не было того адреналина, который позволил ему три дня назад выволочь в коридор самого Байльшмидта. Да и Гилберт был настроен в отличие от того дня серьезно. - Не ясно? Я собираюсь «хоть раз в жизни сделать хорошо окружающим», - дьявольски ухмыльнулся блондин, позволяя себе приблизиться к теперь уже более свободной от одежды шее Австрии и медленно провести языком вверх по нежной коже. Австрия неосознанно задержал дыхание от такого неожиданного для себя хода. - Какого.. ты… ?! – Родерих опять сделал тщетную попытку оттолкнуть от себя блондина. Но тот уже просто не позволил бы ему это сделать – новая игра его увлекла по полной программе. Закрыв одной ладонью Австрии рот, так, что его слова превратились в неразборчивое мычание, другой он продолжил расстегивать остальные пуговицы на рубашке, уже в более быстром темпе. - А заодно я и сам повеселюсь. Два в одном. Творческий подход! Не находишь меня талантом? – Пруссия нахально уставился в полные гнева темно-синие глаза Родериха. Брови того уже опустились ниже верхней границы очков. Байльшмидт был доволен – он вновь вел и полностью контролировал игру, вновь получал удовольствие от любимой забавы. - Кстати знаешь, без очков ты мне меньше нравишься, так что прибережем их пока, - усмехнулся Гилберт, кладя свободную ладонь Австрии на грудь и захватывая двумя пальцами его правый сосок. То ли стон, то ли какие-то слова темноволосого парня вновь превратились в нечленораздельный приглушенный звук. Пруссия игриво еще сильнее сжал сосок между пальцами, а затем так же неожиданно оставил эту ласку, волновыми движениями ладони спускаясь вниз по оголенному торсу брюнета. Дойдя так до пояса брюк, он без каких-либо пауз тут же принялся расстегивать ремень. Австрия дернулся и протестующе промычал ему в ладонь. - Это смешно, Ро-тян, - с привычной дьявольской улыбкой проговорил Гилберт, чье лицо по-прежнему находилось всего в нескольких миллиметрах от лица его «жертвы». – У тебя в глазах читается «Трахни меня, Гил», а в сочетании с румянцем на щеках это звучит еще убедительнее! Сможешь доказать обратное? И вновь сдавленные слова. - Естественно не сможешь, правду не опровергнешь, – ехидным шепотом добавил Гилберт, убирая ладонь ото рта Родериха и тут же накрывая его своими губами, жадно врываясь внутрь языком. Освободившейся ладонью Пруссия вцепился в плечо Австрии, начиная стягивать с него вниз давно расстегнутую рубашку. Другая же продолжила свое дело с ремнем. Поцелуй, хоть и начался довольно мягко, перерос в более глубокий и грубый. В большей степени от того, что Австрия продолжал сопротивляться и ласки блондина принимать не желал, норовя вырваться, оттолкнуть его от себя, освободиться от возбуждающего его тело плена губ и языка. Но Байльшмидт напротив был доволен тем, что его «жертва» не вела себя как безвольная тряпка. Ему нравилось то, что брюнет сопротивлялся, то, что он не хотел его принимать. В конце концов, Пруссия привык всех и вся именно завоевывать, и уступки он ненавидел. Да так или иначе: Эдельштайн полностью признал его существование. Расстегнув ремень, пуговицу и молнию ширинки, рука Гилберта без каких-либо сомнений скользнула под белье Австрии. Глаза того широко распахнулись, как только он ощутил чужую ладонь, сжимающую его возбужденный член. Блондин в тот же момент отстранился от губ «жертвы». - Ну, стони, - будто бы позволяя, повелительно произнес Пруссия. Австрия одарил его презрительным взглядом глаз, полных истомы. Это выглядело настолько нелепо, что Байльшмидт не мог удержаться от приступа только ему свойственного дикого смеха. - Что, все еще будешь утверждать, что тебе это все до лампочки? Ты правда псих, - приступ смеха сменился приступом гнева. Светловолосый парень с еще большей силой сжал ладонь, заставив Австрию изо всех сил вдавиться в стекло и выпустить, наконец, из легких протяжный стон. - Мне... до... лампочки... - прерывисто дыша, тихо проговорил Эдельштайн. Гилберт изогнул губы в кривой усмешке. - Ну и лживый ублюдок же ты, Родерих, - прошипел он, резко хватая брюнета за волосы и отшвыривая его на кресло. Через несколько мгновений он уже перекрыл ему путь к отступлению, упершись обеими руками в подлокотники и нависая над полураздетым обладателем темно-синих глаз. В несколько рывков спустив его брюки и белье ниже колен, Пруссия насильно развел в стороны его бедра. - Говоришь, тебе это не доставляет никакого удовольствия? – ехидно произнес он, перед тем, как медленно и плавно пройтись языком вдоль ствола возбужденного члена Эдельштайна. Тот тут же закусил губу, но не смог сдержать стона. Гилберт ухмыльнулся. - Совсем-совсем никакого? – как ребенок, он играющее и дразняще еще медленнее повторил ласку. Родерих откинулся в кресле, буквально впечатавшись в его обивку. - П-пру.. - Не слышу, дорогой, что? – язвительно переспросил Пруссия, кротко лизнув самый кончик головки. Вместо повторения фразы раздался громкий стон Австрии. Того била мелкая дрожь, которую уже ощущал и сам Пруссия. - Черт, пожалуйста.. прекрати… тянуть… - выдавил из себя брюнет, быстро пройдясь языком по пересохшим губам и еще больше заливаясь краской. Довольный своей победой, Гилберт хищно улыбнулся. - Как скажешь, - и он бесцеремонно вобрал в себя член Родериха. Австрия сделал глубокий вдох, похожий на всхлип. А Гилберт же, согласно просьбе, мучить свою жертву больше не стал. Ласки языка он стал совмещать с неспешными движениями. Стоны, которые брюнету с трудом удавалось сдерживать, лелеяли его слух, и заставляли все больше и больше наращивать темп.. Приняв в себя всю солоноватую жидкость до капли, Пруссия, пройдясь языком по губам, как ни в чем не бывало поднял взгляд на темноволосого парня. Тот судя по ошарашенным темно-синим глазам и прерывистому дыханию от произошедшего был явно не в себе. А для того, чтобы осознать, _что_ вообще произошло, ему понадобится два дня как минимум. - Что ж, я вновь сам себя лишил забавы на пару деньков, - усмехнулся про себя Байльшмидт, поднимаясь с колен с пола и показушно отряхивая собственные брюки. - Надеюсь, скрипку я тебе возместил, Ро, - обратился он к до сих пор смущенному и растерянному хозяину комнаты. – Может, расценки на разгром твоего пианино будут подороже, нэ? – игриво изогнул бровь блондин.