Красный плащ

      — Об этом лучше никому не говорить... — прошептала она.       Мелисса озадаченно посмотрела на свои руки и на глубокий укус. В порыве — страсти ли? — так вот, в порыве непонятных ей пока чувств она и не ощутила боли, от которой захотелось бы немедленно отдёрнуть руку и прикрыть кровоточащее место ладонью. Адреналин притупил чувство боли.       На него она стеснялась смотреть, чувствуя, как раскраснелись щёки. Глупо оправдываться, тем более он скорее всего слышал, как билось её сердце. И всё же Мелисса повернулась с боку на спину, чувствуя его тепло рядом с собой. Так что это было? Она положила ладонь рядом и нащупала очки, каким-то чудом не раздавленные в процессе ни ею, ни им. Дрожащей рукой раздвинула дужки и надела очки, поправив их на носу.       Как-то поздно было стесняться и прикрываться, Мелисса посмотрела на свою грудь и, наверное, раскраснелась ещё больше. Это было не насилие и не причинение вреда, хотя о втором можно поспорить, так как когда она вытянула затёкшую ножку из-под его ноги, почувствовала, как что-то тёплое вытекло на бедро.       Сегодня был космический праздник нечисти и прочего, и белый халат непослушной медсестры лежал на полу; пуговицы разлетелись в разные стороны, ведь он не стал ждать, когда она расстегнется сама, а она, почувствовав приятную лёгкость в голове, как от вина, и ощущая, что она делает тут что-то тайное с кое-кем, промямлила — а хотела томно прорычать — "рви его". И он распахнул полы халата. После раздавшегося треска ткани послышалось, как рассыпаются пуговицы по полу.       Удивительно, что запоминает мозг в самые ответственные моменты. Наверное, это тоже произвело на неё впечатление, и она стянула с себя трусики-шорты. В романах и эротических фильмах девушки почему-то всегда оказывались в стрингах или прозрачном кружевном белье, будто всю жизнь готовились к этому моменту. А она даже имя его не могла выговорить, поэтому за глаза — и за спиной — называла "ящерицей недоделанной".       Ни для кого не секрет, что яуты принадлежали к отряду ящеров. Интересная штука эволюция: люди — приматы, а этот... А у этого игуана спокойно могла быть древней прабабушкой, а геккон — кузеном. Чёрт знает что.       Мелисса снова поправила очки, хотя они хорошо сидели на месте. Она не знала, куда деть свою вернувшуюся неуверенность и — очень к месту — стеснительность. Ещё однажды в запретном — на этом моменте стоило выставить указательный и средний пальцы и согнуть их несколько раз, при этом сально ухмыляясь — отчёте она прочитала, что одна из женщин рассказывала, что на утро после "дивной ночи" с мистером ящерицей обнаружила у себя "там" засохшую кровь и сукровицу.       Не очень романтично.       Он закинул за голову руку и довольно сопел.       — И почему? — с жутким, диким акцентом спросил он. Всё-таки французский язык — один из самых сложных, если говорить о произношении. Мелисса не понимала его язык, а он кое-как ворочал жвалами, пробуя на вкус французские словечки.       "Верзила", — подумала она.       Вообще-то они друг друга не любили: она с точки зрения приматов, он — с колокольни ящероподобных.       Мелиссу взяли на станцию "Уран-Церера", и она бесчисленное количество месяцев работала в штате поваров, официантов, уборщиков и прочих кухонных представителей флоры и фауны. Она была официанткой в межзвёздном — ужас какое слово "межзвёздный" — кафе "У Шестилапа".       Она прокрутила в мыслях долгую историю того, как верзила с клыкастыми дружками приходили в кафе, занимали столики не для людей и проводили час-другой здесь. От них, от яутов, грязной работы больше всего, чистота и порядок должны быть в личных вещах, а кафе есть кафе. И Мелисса фыркала и порой ругалась, а иной раз как будто специально наступала на выставленную лапищу. Корчила рожицу и противно тянула: "Прааастити".       Чёрт знает что у него стряслось, но он припёрся после закрытия в кафе и заказал у поварёнка что-то наверняка мясное, свежее и кровавое. Слово за слово, Мелиссе надо было бежать на вечеринку, а перед этим напудрить носик.       Слово за слово, она ему слово — он ей рык, он ей рык — она ему три слова.       Слово за слово, и что-то между ними пролетело. Искра, что ли. Как в женском романчике в мягкой обложке. А ещё на нём был плащ, длинный, красный. Как устоять перед плащом?       Поварёнок, наверное, убежал. Мелисса повернула голову и посмотрела на яута и в мыслях ласково промурчала: "Ящерка ты моя". Приподнялась на локтях и опустила голову обратно на его вытянутую руку.       Хорошо, что завтра выходной. Так и быть, неделю она на него ворчать за мусор на столе не будет, но только неделю. Тем более мужского тепла рядом с собой давно хотелось, пусть и на полу — на красном плаще.       Говорят, яуты — хорошие медики. Будь Мелисса пораскованнее, она бы разузнала, в каком отсеке он живёт, и пришла бы в новом халатике. Села бы перед ним, ножку на ножку закинула и капризно сказала бы: "Доктор, у меня вот здесь болит". Пальчиком бы ткнула: лечите, доктор, лечите.