Dark madness.

Время идёт медленно, когда за ним следишь. Оно чувствует слежку. Но оно пользуется её рассеянностью. Возможно даже, что существует два времени: то, за которым она следит, и то, которое её преобразует. Время слишком емкое, его не заполнишь. Что в него не опустишь, все размягчается и растягивается. Но не Алиса. Алиса смотрит на чашку, стоящую посреди комнаты. Белоснежные бока украшены тонкой черной росписью, а ручка - словно расплавленный свинец. Она очень красивая, такая изящная и хрупкая, просто идеальная. Но Алиса не может дотронуться до неё - только смотреть. Алиса и двигаться-то не может - в её венах чистая ртуть. - Сахарку не желаете? - Мертвую тишину, точно ножом, разрезает чей-то дикий ржач, наполняет комнату до краев и молнией врезается в алебастровую гладь. - Голову не обязательно отрубать, её и в заварке утопить можно. - Мечтательно мурлыкает воздух, а безукоризненно гладкую стенку чашки вскрывает отвратительная трещина, неотвратимо ползущая от основания к верху. - Патологический мир не объясняется законами исторической причинности, но сама временная каузальность возможна только потому, что существует некий мир: именно он изготовляет связующие звенья между причиной и следствием, предшествующим и будущим.* - Гнусавит кто-то, наполняя пространство вокруг удушливым кальянным дымом. Раскол достигает края. Чашка, словно от взрыва, разлетается на острые, кривые, отвратительные осколки, сочащиеся кровью. Вязкая, багряная, терпкая, она разливается бушующим морем, пропитывая комнату мраком. Она входит в Алису. Ступает и проникает всюду, пропитывая насквозь. Алиса чувствует себя отравленной, но ничего не может сделать - взаимоотношение между сознанием и телом как-то изменилось. - Ты можешь отгородиться от этого. Откинь голову, закрой глаза и влейся в тишину молчащих часов. - Вкрадчиво подсказывает голос из темноты. Она зажмуривается что есть силы. Алиса отмечает гудение во всём теле, как боль, которая остается, когда проходит наркоз, сильный страх от того, что так вот запросто сходят с ума. Но это всего лишь секундная вспышка далекого света, погребенного под грудой разбитых блюдец. Ей не добраться - осколки слишком острые, пиявками вгрызаются в кожу, отравляя её жуткими интервалами ужасного здравомыслия. Она открывает глаза и встает. Тьма лижет позвоночник раздвоенным языком, вливаясь в уши оглушительной тишиной шипения. Оборачиваться нельзя. Повернешь голову направо - увидишь мужчину, в судорогах дергающегося на холодном, полностью измазанном алой кровью, полу. Повернешь голову налево - увидишь порезы на оголенных крепких плечах, кровь, которая нетерпеливо старается стекать ручейками из кровоточащей раны. Посмотришь вперед - увидишь, как чистота твоего сердца медленно уходит, испаряется, превращаясь в туман. Зеркала, висящие повсюду, отражают абсолютно в каждом стекле мучения и страдания неизвестного, плавно переходящие в приближающуюся с каждой секундой старушку-смерть. Алиса бежит к бедняге, желая ему помочь, но зеркала путают и сбивают с толку, разбивая её на десяток незнакомых Алис. И каждую она расколачивает на мириады неровных кусков. Руки в крови, но отчего-то совсем не больно. Словно это не её кровь. Словно и не кровь вовсе - всего лишь варенье из самых красных вишен в саду Червонной Королевы. - Ты можешь отгородиться от этого. Откинь голову, закрой глаза и влейся в тишину молчащих часов. - Эхом доносится из темноты, позволяя Алисе вновь зажмуриться. Мужчина, подвешенный на крюках, не смотрит на неё, лишь шевелится, давая понять, что еще жив. Он претерпел удивительные изменения. Лицо его стало длинным, длиннее, чем обычное человеческое, он смеялся, глядя в пол. Его ноги почему-то утыканы неправдоподобно большими иголками, а руки выгнуты под совершенно неестественным углом. Алиса так близко, что слышит, как он дышит, тяжело и неровно, а изо рта на пол капает слюна вперемешку с кровью. Лицо подвешенного человека не стало длинным: его рот был рассечен до ушей, удары разорвали обе жевательные мышцы, нижняя челюсть упала на шею. Она слышит, как кровь капает на плиты, - нежный, едва слышный звенящий звук, очень отличающийся от звука водяных капель из-за большей вязкости. Со столика с пыточными инструментами Алиса берет ту самую треснувшую чашку, наполненную чаем. Правда, давно остывшим. Но ведь её гость едва ли будет возражать, не так ли? Она осторожно подносит чашку к его приоткрытым губам, медленно вливает ледяную жидкость. Мужчина делает маленький глоток и издает неясный, хлюпающий звук. Да, Алиса любит чаепития. Она проводит пальцем по ободку чашки, цепляясь за скол. Это безумие, настоящее безумие. Её разум дал трещину, ровно как эта маленькая детская чашечка, из которой остатки чая стекали на пол. "Все дело в таинстве самого момента - момента убийства и ощущения на губах вкуса крови, - в интимном биении двух сердец, когда ты чувствуешь, как слабеет твоя жертва и как одновременно сам ты словно вырастаешь и вбираешь в себя вспыхивающую в последний момент ярким и огромным, как сама жизнь, пламенем смерть".** - вспоминает Алиса слова человека из темноты. Он знает так много и говорит так мудрено, что порой она его не понимает. Но он единственный, кого она слышит. Сегодня он обещал выпить с ней чаю. А он всегда держит обещания. - Алиса, как же ты допустила такую возмутительную невежливость? Наш гость испустил дух прямо посреди чаепития! Какая непростительная грубость. Чтож, продолжим в следующий раз. - Знакомый голос совсем близко, а его обладатель осторожно забирает из её рук окровавленный нож и еще минуту назад бившееся сердце. Мягкое и чуть теплое, оно, казалось, до сих пор пульсировало в руках, стремясь разгонять по венам кровь, которая капала на непокрытый каменный пол. Но это было не так. Всего лишь плод раздразненного воображения, оттеняемый биением ее собственного сердца. - Ты голодна, милая? Она поднимает глаза к его лицу. Это он. Человек из мрака. Её личный Il mostro. *Мыслительные процесса Абсолема временно переданы перу М.Фуко **Мыслительные процессы Ганнибала - Энн Райс.