Клин клином

Пустота в комнате Ханамото-сенсея просто-таки резала мне глаза. Куда бы я ни глянул, в какую стену ни утыкался бы взглядом, всюду передо мной возникали фантомы прошлого. И в груди что-то с силой сжималось. Маяма-семпай, Аю-чан, сенсей, Хагу-чан… Всё, что когда-то было нашим, всё было связано с этим местом. Я поднял глаза на прислонившегося к дверному косяку и стоявшего ко мне спиной Морита-сана. Я не мог видеть выражения его лица, не мог видеть его глаз, но прекрасно чувствовал, что сейчас он осознаёт тоже, что еще вчера вечером, зайдя в эту комнату с сенсеем, осознал и я. Время существования нашего «мы» закончилось. Теперь каждый будет существовать для себя, для своих целей, для своего дела. Один. Не здесь. И только сейчас стало ясно, каким бесценным было то время, когда каждый из нас был частью друг друга. -Она знает об этом? Хагу-чан… Этот несчастный случай и ее попадание в больницу нас как будто бы вернули с небес на землю, заставив понять, что никто из нас не сможет быть рядом всегда. В каждом из нас что-то сломалось в тот самый день, когда мы увидели Хагу с перевязанной рукой в больничной палате. Она первой, по воле случая, отдалилась от нас. Но это произошло слишком быстро, резко и неожиданно. Именно поэтому мы все до сих пор не могли отойти от шока. Вторым же сделал ход сенсей, приняв решение навсегда остаться с Хагу, какая бы судьба дальше ее ни ждала. Он был готов бросить работу, дом, знакомых, коллег и учеников и двинуться вперед только лишь с ней одной. -Он велел не говорить ей ничего. Он хочет, чтобы она сама приняла решение, не зная об этом. « -А что… Сенсей, что, если она выберет Мориту? -Тогда… Я, пожалуй, просто уеду отсюда. » Все, чем он обладал до сих пор, не представляло бы для него никакой ценности, если бы рядом с ним не было бы Хагу. Именно поэтому я вчера сказал ему те слова… -Ясно… – протянул Шинобу, глядя в какую-то ему одному видную точку перед собой. – Значит, этот старик делает все, что может… …Я сам посоветовал сенсею позвать Хагу с собой, попросить её довериться ему, остаться и пойти по жизни дальше именно вместе с ним. Я сказал это, потому что действительно подумал, что так будет правильно. Что это – единственный выход. Единственный _верный_ выход. Что так будет лучше и легче для всех. Пусть я и делаю таким образом шаг назад и отступаюсь от своих чувств к Хагу. Но… Морита-сан. Сдастся ли он? Он молчал, теперь уже прислонившись к дверному проему комнаты так, как будто если бы того вдруг не стало, сэмпай бы обессилено опустился на пол. А я не знал, что именно хочу от него услышать. Как и тогда, когда спрашивал Хагу о том, желает ли она, чтобы Шинобу вернулся из Америки и был рядом с ней. Я не знал даже того, какой бы его ответ в сложившейся ситуации меня действительно успокоил и обрадовал. -Жертвует всем… - задумчиво произнес Морита-сан, так и не обернувшись ко мне. Но я встрепенулся в ожидании от одного лишь звучания его голоса. -Черт… Мне это не побить… Пустую комнату вновь накрыло молчание. Я непроизвольно отвел взгляд, отчего-то не в силах смотреть даже в спину Морите. Он сдается. Он тоже отступает. Но я опять не могу понять, как я к этому отношусь. -Эй, Такемото, - Шинобу обернулся ко мне, и я вскинул голову, наконец, получив шанс разглядеть лицо сэмпая, освещенное закатным солнцем, заливающим комнату из большого окна. – Пойдем выпьем, а? И уже опять непринужденная будничная широкая улыбка. Впрочем, это было бы слишком странно, если бы он показал мне, что чувствует на самом деле, так? -Угу, - неуверенно кивнул я. – Но только у меня ни копейки… -Да ничего, - Шинобу, уже подойдя ко мне, хлопнул по плечу, уверенно развернул меня и, толкнув по направлению к двери, сам направился вслед. – Я запишу твой счет в долг под проценты. -М-Морита-сан!!! -С Вас 20 йен. -И с тебя 20 до следующей недели, - нараспев проговорил Шинобу, расплачиваясь и обращаясь ко мне. -Сэмпай! Мы же на двоих купили, разделите сумму хотя бы пополам! – возмутился я, раскрывая пакет и демонстрируя своему «спонсору» банок 10 пива и пару упаковок лапши быстрого приготовления. Морита же недоуменно вскинул бровь. -А проценты? -Что, целых пятьдесят? -Ну да. Я в капле обреченно вздохнул. Материализм сэмпая уже давно прошел ту стадию, которая могла бы поддаться влиянию или тем более излечению. Раньше я особо не заострял внимания и не задумывался над тем, о чем говорить с Морита-саном. Тема и повод обычно возникали сами собой, стоило нам только встретиться. Не зря, наверное, Маяма-сэмпай говорил, что мы с Шинобу порой со стороны смахиваем на супружескую пару: чаще всего темой для разговоров были вопросы приготовления завтрака/обеда/ужина и покупки необходимых продуктов или же очередная проблема проекта/экзамена/своевременного подъема на учебу. О Хагу мы говорили редко. Нет, совсем не говорили. Так или иначе, повседневные беседы у нас клеились как-то сами по себе. Всегда. Но на сей раз мы шли, не роняя ни слова, медленно возвращаясь из магазина по уже окутанной сумерками улице. Хотя вынужденное молчание, кажется, заставляло нервничать только меня. Шинобу же, закинув руки за голову, что-то распевал себе под нос – он, по всей видимости, не особо беспокоился по поводу нависшей тишины. Но черт, Вы ведь переживаеете, Морита-сан, так? Вам ведь есть что сказать. Как и мне. Нам есть, о чем поговорить, и особенно сейчас. Если Вы умеете так хорошо прятать свои эмоции, то я… Я не могу. Я не могу держать всё в себе. Я хочу выговориться. Я хочу кого-то послушать. -Сэмпай, я-… -Такемото, достань-ка по банке, - прервал меня на полуслове сэмпай, в тот самый момент, когда я все же собрался с силами и намеревался затронуть наболевшую тему. Слишком нелепо для случайности. Он просто не хочет даже начинать разговор, потому не дает мне сказать и слова. Неслышно вздохнув, я стал шарить рукой в пакете. Достав из него две банки пива, я протянул одну Морита-сану, а другую оставил себе. Шинобу тут же на ходу откупорил свою и, сделав несколько нехилых глотков, блаженно улыбнулся куда-то в пустоту. Я же в свою очередь просто продолжал буравить взглядом жестяную банку, отчего-то не решаясь ее открыть. -Э? – непонимающе посмотрел на меня Морита. – Не любишь тёмное? Вкуснотища же, попробуй. Он сделал еще пару глотков и уставился в небо с лицом довольного кота – иначе описать выражение его физиономии было невозможно. Я опустил глаза на свою банку. Дело даже не в пиве. Я просто… … просто, наверное, слишком много думаю. Резко откупорив жестянку, я тут же стал жадно осушать ее содержимое, чувствуя на себе одобряющий и выжидающий взгляд Морита-сана. -Ну как? Правда, здорово? -Угу. -Я же говорил! Довольно ухмыльнувшись, Шинобу вернулся к напитку. На самом деле, мне не понравилось – более горькой штуки я в жизни не пробовал. Или просто, возможно, только для меня каждая капля этого пива разит безысходностью и отчаянием? -За-ме-та~емся! – нараспев протянул Морита-сан, не самым грациозным образом внося собственное тело в помещение. За весь путь он опустошил две поллитровки. Я медленно и неуверенно зашел следом и закрыл за собой входную дверь. Дверь комнаты Ханамото-сенсея. Какого черта? Почему опять? Почему _сюда_? Закатного солнца за окном уже, конечно же, не было – всё кругом окутывала сплошная и пока для наших глаз беспроглядная тьма, которую нарушала лишь единственная тонкая полоска лунного света, протянувшаяся от самого окна до входной двери. Той пугавшей и уже начавшей пробираться ко мне в душу пустоты видно не было. Я с облегчением вздохнул, но тут же опасливо покосился в сторону сэмпая, дабы проверить не собирается ли он включить свет. Он не собирался. И я позволил сделать для себя вывод, что Морита-сан тоже не хотел видеть леденящую дух пустоту комнаты Ханамото-сенсея. И всё же… -Почему сюда? – будто бы прочтя мои мысли, негромко спросил Шинобу. Он стоял вблизи, держась одной рукой за стену сбоку от себя. На секунду я поверил, что сейчас он заговорит, откроется, объяснит мне, что творится у него в голове, что происходит в его сердце и что тяготит его душу. Ведь это он настоял на том, чтобы мы вернулись сюда, обратно, в эту скрытую мраком пустоту. И я послушался. Возможно от того, что тоже выпил, пусть и на банку меньше сэмпая. Возможно от того, что переоценил свои силы, и не думал, что, снова здесь оказавшись, мне будет так трудно и больно тут находиться. Но скорее всего из-за того, что я по-прежнему хотел поговорить с Морита-саном. Я хочу поговорить с ним. Я чувствую, как мне тяжело дышать от того груза несказанных слов и невыраженных чувств в груди. И этот груз не отпускает уже с неделю. А здесь, в этом безграничном холоде «мертвой» комнаты сенсея, он будто усиливается. И я думаю… Я _знаю_, что сэмпай его тоже чувствует. -Да просто какая разница, где напиваться, а, Такемото? – громко усмехнулся Шинобу, звучно треснув рукой по моему плечу, и тут же буквально навалился на него. Его смех с каждым разом мне казался все менее и менее естественным и правдоподобным. Быть может потому, что ему становилось всё сложнее и сложнее его изображать? -С-сэмпай. -Мм? – промычал мне в плечо вконец обмякший Морита-сан. Я непроизвольно сглотнул. Какого черта… так… не по себе? Кое-как совладав с собой и своими ощущениями, я, наконец, заставил самого себя настойчиво постараться отстранить Шинобу. -Сэмпай, у меня и пакет в руках до сих пор между прочим, а он тоже тяжелый! Моё возмущение и недовольство сейчас тоже звучат неестественно, правда? Но он всё также не двигался с места. -Морита-сан... Когда я замолчал, в комнате нависла абсолютная тишина, в которой я был в силах различить только своё и его дыхание – непривычно частое и шумное. Проклятый алкоголь. И ведь всего чуть больше полулитра – а с организмом уже черт знает что. Через минуту Морита-сан все же медленно и неуверенно поднялся с моего плеча и, оттолкнувшись рукой от стены, стал продвигаться вглубь комнаты. Я помнил, что в помещении все еще оставались коробки с вещами сенсея, потому испугался, что сэмпай навернется на одну из них, и тут же стал искать на стене выключатель. -Не смей! – резко обернувшись, громко воскликнул Шинобу, только лишь заслышав шуршание пакета и мои неуклюжие попытки найти на стене кнопку переключателя. Я замер. -…не включай, - контрастно тихим, спокойным и отстраненным от удивления собственной резкости голосом произнес Морита-сан. Я медленно понимающе кивнул, хоть и знал, что в темноте этот мой жест останется незамеченным. И снова эта тишина. -Я поставлю чайник, и… -Зачем? -Лапша, Морита-сан, - указал я ему на очевидное, и уже было начал продвигаться по темноте на маленькую кухню сенсея. -Зачем? Я до конца не понимал, издевается ли он надо мной специально, или действительно чувствовал себя до апатии паршиво, но на всякий случай виду своего замешательства я не подал. И вместо этого принялся, как ребенку разъяснять ему, что к чему. -Как зачем, сэмпай? Мы купили две порции, забыли? И мы не ужинали. Так что… Неизвестно каким образом абсолютно твердо стоя на ногах, Шинобу быстро подошел ко мне и вырвал из моих рук пакет с покупками. -Морита-сан! Что вы собираетесь делать?! -Как что? – он опустился на пол в полуметрах от окна – на него как раз попадала тонкая линия лунного света - и раскрыл пакет перед собой. – Ужинать, Такемото! -Но лапша... -Её самую! -Но вода… -А мы сделаем вот так! - и Шинобу, открыв лапшу и быстро вывалив ее в одну из двух купленных нами мисок, откупорил очередную за вечер банку пива и мгновенно, на моих же глазах, залил ее содержимым тарелку. – Чем пиво не вода? -Морита-сан!!! – очнувшись от шока и завидев, как сэмпай собирается проделать тот же трюк и со второй, моей порцией, я бросился к нему в надежде вовремя остановить непоправимое. Но когда я только подлетел к Шинобу, он уже демонстративно заливал и мою лапшу холодным пивом. -Морита-сааан! – раздосадовано протянул я, опускаясь на колени и убито глядя на свой не выдавшийся ужин. -М? Ф чом дело, Такемото? Еш, - прошамкал кулинар-экспериментатор, уже уплетая за обе щеки то,_что_он_приготовил. «Лапшой» мне было страшно это назвать. Я опустил глаза на пододвинутую ко мне миску с лежащими на ней палочками. Опять же к счастью – темнота скрывала то, как выглядел приготовленный сэмпаем ужин. А голод – это такая штука… Неторопливо взяв в руки палочки и приподняв с пола тарелку, я аккуратно подцепил нечто, отдаленно напоминавшее макаронину по своей форме, и неуверенно отправил это в рот. Отвратительно. Чего и следовало ожидать. Поморщившись, плюнув на голод и отставив миску на пол в сторону, я покосился на Морита-сана, который уже доел свою порцию и поднес тарелку ко рту, дабы выпить оставшееся в ней пиво. -Ты не будешь? – готов поклясться, что его глаза засверкали маниакальным блеском даже в темноте. -Нет, - покачал головой я и придвинул миску к нему. Шинобу тут же схватил ее и стал уплетать и мою «лапшу» тоже. Я знал, что сэмпаю сейчас гораздо легче моего, хотя бы потому, что он уже залил свои чувства изрядным количеством алкоголя. Хотя точно сказать, насколько быстро и эффективно пьянеет Морита-сан, не взялся бы ни я, ни Маяма, ни сенсей, ни кто бы то ни было еще. В первую очередь потому, что никто из нас так никогда и не знал, в каких моментах Шинобу ведет себя естественно, в каких показывает то, что действительно чувствует, а в каких играет на публику, выдуриваясь и специально выставляя напоказ необычное и вызывающее поведение… Я потянулся к пакету, чтобы достать банку пива. Когда хорошо – выпивают. Когда плохо – напиваются. -…а потом этот старый козел и говорит: «Если ты вообще хоть когда-нибудь получишь какую-то награду за свою работу, я съем вот эту самую киноленту!» Сечешь? Он до сих пор боится, что я напомню ему об этом споре! В ответ я залился смехом, и слышал, как рассмеялся во весь голос и Морита-сан. Он говорил, как никогда много, а я смеялся, как никогда прежде. Но свой смех, как и его, я слышал будто бы со стороны. И от этого становилось довольно жутковато. Он говорит о брате, о деньгах, об Америке. Но ни слова о… Не дав себе довести мысль до конца, я поднял с пола банку пива, и сделал большой глоток. Это моя третья? Четвертая? Да не всё ли равно… -Но я ему напомню про это его обещание! Знаешь когда? В тот самый день, когда он будет распределять гонорары за работу! Сумеешь прикинуть, насколько может неожиданно возрасти мой, а, Такемото? – он несильно пихнул меня в грудь, будто бы требуя от меня ответа, а я от неожиданности опрокинулся на спину на пол. И мы снова начали вместе истерично хохотать. То ли от его рассказа, то ли от моей неуклюжести, то ли еще от чего… Это ведь тоже не важно. Теперь и мой смех неестественен. Я действительно слышу его со стороны, и он пугает меня своей безликостью, натянутостью, фальшивостью. Но я уже не могу остановиться. Меня будто бы затянуло в какую-то непонятную бездну непонятных мне ощущений. Ощущений, в которых я стремлюсь потонуть, заглушив в себе другие - причиняющие лишь боль. -Морита-сан, Вы хотите вернуться в Америку, так? Я сам не осознал, как с языка слетел сидящий в груди вопрос. Смех – и мой, и Шинобу – тут же затих. Нависла неловкая тишина. Уже в который раз. -Хочу ли?… - задумчиво протянул сэмпай. – Хм... Ты же знаешь меня, Такемото, я всю жизнь только и делаю то, что хочу делать, - наигранно бодрым голосом проговорил он. – Так что, наверное, если я захочу уехать – уеду. -Вы еще не решили? -Неа. Я стал в абсолютном молчании чуть затуманенным взглядом изучать потолок, пытаясь понять, как, черт возьми, я умудрился задать этот вопрос вслух. Пиво? Ладно, пиво. Но почему тогда я не спросил о том, о чем я не переставал думать весь вечер? О Хагу-чан, о сенсее, о решении сэмпая отступить… Почему вдруг _это_? -Хэй, Такемото, - со стороны послышался шорох движения, и уже через пару секунд вид потолка перекрыла тень нависшего надо мной Морита-сана. -Махнем со мной туда, в Америку, а? Я не знал, чему удивлять больше. Тому, что голос Шинобу в этот момент был ничем иным, как шепотом? Тому, что он уже склонился надо мной предельно низко – так, что его темные пряди падали мне на лицо, а взгляд, даже сквозь пелену мрака тщательно изучал меня на расстоянии всего нескольких сантиметров? Или же тому, наконец, _что_ он вообще сказал? Удивиться хоть чему-либо из этого я так и не успел: сэмпай нагнулся еще ниже и, заставив меня обездвижено замереть с широко распахнутыми глазами, приник своими губам к моим. Сперва, казалось бы, нежно, ненастойчиво. Однако, спустя уже долю мгновения, это невинное прикосновение по воле Морита-сана стало перерастать в жадный, горячий и требовательный поцелуй, полный какой-то вновь мерещащейся мне горечи, отчаяния и сожаления. Полный всех тех чувств, которые сейчас переполняли и меня. И мне понадобилось всего несколько минут на то, чтобы плюнуть на все, что могло меня сковывать, и начать отвечать на поцелуй Шинобу. От сэмпая сильно пахло пивом. Но слизывать его капли с губ Морита-сана оказалось куда вкуснее и приятнее, чем просто глотать из банки. Оно теперь казалось мне более сладким и пряным на вкус. Или это вкус его губ? Всего несколько минут на то, чтобы спокойно принять то, что происходило. Не знаю, связано ли это было с алкоголем или нет, но я не чувствовал абсолютно никакой потребности в объяснении истерических «почему», «как» и «зачем». По правде, они и не возникали у меня в голове, так как уже в тот момент я прекрасно всё понял. Я сам знал ответы на эти вопросы. И на возможное «почему» я мог твердо самому себе ответить: «Потому что иначе мы, каждый внутри себя, сойдём с ума». Верно, внутри себя. Наедине со своими мыслями, чувствами и переживаниями, не желая доверить их кому-то, раскрыться и облегчить душевный груз. Безопаснее и легче сойти с ума вместе. Не разрывая нашего глубокого поцелуя, Шинобу спешно потянулся правой рукой к молнии замка на моей ветровке. Секунда – и я уже почувствовал, как прохладный воздух помещения окатил весь мой торс: под ветровкой на мне была только легкая светлая футболка. Тут же, будто бы второпях, сэмпай закрался холодными руками под тонкую хлопковую ткань. Я непроизвольно выгнулся от разницы температур своего тела и показавшихся мне буквально ледяными ладонями Морита-сана. А он тем временем жадно скользил ими по моей коже, лаская, поглаживая, согревая. Хотя жар итак уже постепенно стал окутывать меня изнутри и распространялся и по всему телу, постепенно распаляя меня. В ответ я обхватил обеими руками Шинобу за спину, прижимая его ближе к себе. Теряя или расставаясь с близкими, мы на какое-то время теряем себя. И чтобы вновь как можно скорее найтись, необходимо быть рядом с тем, кто понимает без слов, кто будто бы является частью твоей души. Такой частью души для меня был сэмпай. И, видимо, я был частью его. И уж лучше друг друга понять нас в самом деле вряд ли кто-либо мог. Отстранившись от моих губ, Морита-сан, тяжело и часто дыша, склонился к моей шее, утыкаясь носом в светлые пряди волос и начиная шумно вдыхать их запах. -Ты снова жутко оброс, Такемото… - усмехнувшись, жарко шепнул он мне прямо в ухо. В этот же момент я почувствовал, как одна его рука выскользнула из под моей футболки и, нежно коснувшись моих волос, начала перебирать их, прядь за прядью. Я прерывисто выдохнул в пространство перед собой, не решаясь открывать глаза: говорят, работа нескольких органов чувств одновременно уменьшает восприимчивость каждого по отдельности. А я не желал перебивать те ощущения, которые испытывал на тот момент. Они с каждой минутой захватывали моё тело, сдавливали мне грудь, заставляли задыхаться, затуманивали рассудок и сладостно опьяняли. Расставаться с таким забытьём я не просто не хотел – боялся. -Сэмпай… - протяжный полустон сам сорвался с губ в тот момент, когда Шинобу чуть прикусил мочку моего уха, а затем стал кроткими движениями кончика языка облизывать его раковину. В ответ он начал медленно опускаться свой левой ладонью, прежде находившейся у меня под футболкой, ниже, направляясь к пуговице брюк. Чувствуя щекочущие, будто бы дразнящие, невесомые прикосновения его пальцев к моей коже, я принялся судорожно глотать воздух, пытаясь таким образом хоть немного освободиться от сковавшего грудь удушливого и напряженного ожидания. Время, за которое рука Морита-сана справилась сперва с пуговицей, затем с ширинкой, и после закралась под бельё, показалось мне двумя вечностями. И я все-таки распахнул глаза. -Ххаа, - стон, вырвавшийся из груди, был настолько громким, что я, даже по-прежнему находясь в забытьи, на долю секунды испугался: вдруг в комнате Ханамото-сенсея плохая звукоизоляция, и его соседи… Но, будто бы почувствовав мое волнение, Шинобу заглушил его во мне, тут же начав вовлекать меня в новый глубокий поцелуй, в который я с радостью окунулся со всей той страстью, которую разжигал во мне сэмпай жаркими движениями своей ладони по моей плоти. И я еще сильнее вцепился руками в темную ткань джемпера Морита-сана. Вот так заглушать друг в друге боль и переживания – это то, что нам было необходимо. И мы даже не задумывались, а правильно ли это – подавлять в себе душевный дискомфорт физическими удовольствиями? Но... Можно ли назвать «удовольствием» то, что на самом деле было чем-то вроде взаимного утешения? В очередной раз отстранившись от моих губ и прекратив свои откровенные ласки, Шинобу отвлекся на мои брюки, став аккуратными рывками стаскивать их с меня. Почувствовав его ладони на своих бедрах, я уже был готов громко застонать, но вовремя закусил губу и вместо стона издал лишь сдавленное тихое мычание. После, ощущение чужих рук на разгоряченной коже пропало, и в темноте опять послышалась возня с одеждой – теперь уже самого Морита-сана. Мне оставалось лишь буравить пустым взглядом серых глаз потолок над собой и не думать ни о чем, утихомиривая в себе молчаливое противостояние волнения и ожидания. Вскоре ладони сэмпая легли по бокам моей грудной клетки, и, будто бы отметив стартовую линию, плавными медленными движениями заскользили вниз. Бока, талия, бедерные кости, бедра, колени… Снизу вверх – и обратно. Щекочущие и заводящие кожу еле уловимые прикосновения. Шинобу как всегда в своем репертуаре – он попросту упивался таким мучением и моральным изматыванием меня. -Морита-саан. Я непривычно тяну гласные. Мой голос вообще непривычен. Он стал чуть более низким и хриплым. И полон мольбы и ожидания. Сэмпай, кажется, довольно усмехнулся, и плавно убрал руки с моего тела. В следующую секунду они требовательно легли лишь на мои колени, заставляя меня согнуть их и закинуть ноги к нему на плечи. Еще через пару секунд я нервно принялся хватать воздух, резко открыв глаза и несдержанно вскрикнув. Все тело охватила сильная и раньше никогда не испытываемая мной боль. Кажется, еще немного, и у меня из глаз попросту хлынут слезы. Но Шинобу не произнес ни слова извинения или успокоения. Потому, что знал – физическая боль все равно не сильнее душевной. И он был прав. Сэмпай уперся в пол руками по обе стороны от моих плеч и подался вперед. Я выгнулся навстречу и застонал сквозь стиснутые зубы. Он тяжело дышал мне почти на ухо, пряди его длинных смоляных волос касались моих щек и лба. Еще рывок вперед. Сдерживать всхлипы и стоны у меня получалось всё тяжелее с каждым разом. Как и у Морита-сана. Его прерывистое дыхание вперемежку с короткими хриплыми стонами обдавали моё лицо, заставляли слышать только их, сосредотачиваться только на ощущениях и не думать больше ни о чем. Сэмпай, Вы настояли вернуться в эту комнату потому, что знали, что только тут, где даже воздух пронизан болью, от нее можно попытаться избавиться? «Клин клином», так ведь? Его губы коснулись моей шеи, а язык стал тщательно собирать мелкие капельки проступившей испарины. Ритмичным движениям вторили глубокие и резкие вдохи и выдохи, отдававшиеся на коже… да, теперь уже у ключиц… Я кусаю губы в кровь, заглушая собственные крики и тем самым заставляя себя ощутить новую боль. Я пробую ее на вкус. Боль – а не кровь. Пытаюсь прочувствовать ее. Сравниваю. Но той, что сидит внутри, она заглушить все равно не может. Полностью отчаявшись заполнить в себе эту проклятую пустоту, я, резко прогнувшись в пояснице, позволил себе громкий протяжный стон и чуть ли не с силой вжался в Шинобу, царапая ногтями его кожу... Несмотря ни на что, у тебя есть то, чем ты можешь пожертвовать ради других. А у меня теперь нет ничего, кроме дикой боли и пустоты. Абсолютно ничего нет. Поэтому-то, хоть на эти несколько часов … Утром я помню абсолютно всё. И я уверен, что и сэмпай тоже. Но это ничего не меняет. Через пару месяцев, а может и недель, Морита-сан уедет в Америку. Маяма и Аю-тян будут продолжать строить личное счастье – каждый своё собственное - и одновременно будут подниматься вверх по карьерной лестнице. Хагу-чан и сенсей… Они просто будут вместе, и им будет этого достаточно, где бы они ни были. А я больше не хочу цепляться ни за людей, ни за места. Потому и буду реставрировать храмы по всей стране, с кем меня только судьба ни сведет в этом деле. Теряя или расставаясь с близкими, мы на какое-то время теряем себя. Но не всегда рядом может оказаться тот, кто окажется частью твоей души. Не всегда рядом вообще может быть хоть кто-то. Потому, чтобы не терять себя, нужно либо уметь расставаться, либо ничего, никого и никогда не пускать к себе в сердце.