***
В школе все также, как было вчера. Лидия рыжая, Айзек кудрявый, Джексон мудак, а у Эрики третий размер. Он ждет, когда Харрис взорвется потоком изысканных оскорблений, потому что не сделал домашку. У Харриса всегда это выходило – смотреть в глаза сквозь слой аккуратных очков и втаптывать в грязь носком начищенного до блеска ботинка. – Можете принести вашу работу к следующему уроку, – тихо и, явно, сцепив зубы, произносит учитель. Стайлз не может понять ровным счетом ничего, хоть он и в порядке. Скотт тоже странный, но это можно свалить на полнолуние, месячные Киры и бету, у которого, что ни день, то новая причина для паники.***
Парни в участке переглядываются, стоит ему появиться. В последнее время они всегда так делают, он привык. Причина неясна, может, у него какое-то оскорбление выцарапано на лбу, хотя, утром вроде не видел в зеркале. То ли Дин, то ли Брайан, короче, новенький с неинтересным, незапоминающимся именем растягивает ухмылку и подходит к нему: – Тебе кого? – Я разберусь кого, ковбой. Работай, не отвлекайся. Черт, он даже обед не может отцу принести спокойно. Пэрриш встречает его у кабинета, хлопает по плечу: – Как ты? – Хорошо. Отец у себя? – Его сейчас нет, но я передам, хорошо? За спиной прыскают от смеха. Стайлз оборачивается, планируя, наконец, узнать, когда это его записали в местный цирк. Джордан ловит его за локоть и отрицательно мотает головой, беззвучно говоря «забей, оно того не стоит».***
Утро, будильник и Долл. На этот раз она наглеет, бьет его лапой по носу, заставляя проснуться. Стайлз ворчит, подминает кошку под себя, запутывает в одеяло, надеется продлить ненадолго это приятное ощущение сна. Долл мяукает, жалуясь на придавленный хвост. Вызов и два сообщения. Он не берет трубку, но текст читает. «Проснулся?». «Тебе голову открутить, Стайлз? Возьми трубку». И еще голосовые, которые он удаляет, не прослушивая.***
Еще восемь пропущенных в школе, четыре – по дороге от участка до дома. Голосовая почта забита, приходится чистить ее, жуя яблоко на ходу. Он не идет на тренировку – нет сил. От успокоительных и снотворного ему постоянно хочется спать. Кошка довольно мурлычет, подминаясь под бок. Стайлз заваливается на диван в гостиной и проваливается в сон, едва коснувшись головой подушки.***
Вызов, вызов. Овсянка на завтрак и пять отжиманий – выходит, на деле, четыре, он никогда не был силен в спорте. «Просто взять и провести пальцем по сенсору, Стайлз, что я должен сделать, чтобы ты взял трубку?» После школы он уходит к Лидии до поздней ночи. Она читает какую-то книгу, внушающую страх одним своим видом, а он лениво переставляет помады, кремы, бутыльки с духами с места на место по туалетному столику. – Ты обрезала волосы? Они кажутся короче сейчас. Девушка поднимает на него свои огромные глаза. Смотрит долго, целую минуту, а то и больше, моргая через раз. Резко выдыхает и отворачивается, перелистывая страницу. – Наверное, кажется из-за прически, – у нее в глазах есть кое-что, очень сильно напоминающее слезы, и Стайлзу вдруг начинает казаться, будто происходит что-то страшное. Что-то, во что его забыли посвятить. – У тебя телефон звонит. Стайлз сбрасывает звонок и встряхивает головой, сбивая секундное наваждение с ресниц.***
«Трубку, Стайлз». «Ты там жить расхотел или что?! Серьезно, поигнорил и хватит, перезвони мне». «Прошу». Пять ложек хлопьев, стакан молока. – Доброе утро, Долл. После математики урок рисования, на котором на него не косится разве что ленивый. Или слепой. Или миссис Ленокс, которая, кажется, и ленивая, и слепая одновременно. Ему интересно, с чего вдруг такое внимание, поэтому интересуется у стоящего рядом парня с африканскими косичками, растущими из головы. – Ты не записывался на рисование, чувак, – отвечает он. – Никогда не видел, чтобы ты ходил. Стайлз смотрит по сторонам, потом на карандаш в своих пальцах и на холст, на котором капли крови – реально, крови, он порезал палец о точилку – прыгают точками по кривым хаотичным линиям.***
Вызов-сброс. «Возьми трубку». Буквы уже пляшут перед глазами – так часто они повторяются. Он чистит зубы до тех пор, пока не осознает, что разодрал десну до крови. Кошка молча смотрит на него за завтраком, к своей еде не притрагивается, только сверкает желтыми глазами, немало раздражая. – Шерифа нет, Стайлз, ему передать что-то? – Только обед. Снова смешки и удивленные взгляды, уже не в спину – в лоб. Его это так напрягает, что хочется выйти в центр комнаты и спросить, что за вывеска горит над его головой, что они все таращатся. – Стайлз? Он выкатывается из своих мыслей (именно выкатывается, на то, чтобы выдернуться нет сил). Смотрит на Пэрриша, не моргая. – Джордан, что за фигня происходит? Заместитель шерифа зеленоглазый, как близнец Лидии Мартин. У него беспокойство во взгляде, и Стайлзу интересно узнать, откуда оно взялось. – Ты просто устал, может? Он врет ему самым наглым образом. Но Стайлз делает вид, что верит.***
Утро, Долл, рассыпанные по полу вчерашние чипсы. Тебе восемнадцать, Стайлз, научись уже убирать за собой. Он чистит зубы, не обращая внимания на трель звонка. Человек по ту сторону двери не собирается уходить, давит и давит на несчастную кнопку, будто у него там вопрос жизни и смерти. А потом выбивает дверь к чертям. – Очень весело, да, Стайлз?! Он видел Дерека таким злым, только когда Питер чуть не сожрал его, Стайлза, в больнице сто лет назад. Все такой же красивый, подтянутый, широкоплечий, все такой же сексуальный и круто пахнущий, только теперь орет. Стайлз никогда не слышал, как Дерек орет. – Ты дверь сломал, – это должно звучать холодно и зло, но он только что принял успокоительное, поэтому выходит так, будто ему даже говорить лень. – Дверь? Блять, Стайлз. Серьезно?! Он оказывается рядом за секунду, от него за мили разит яростью, но Стайлз не боится его, потому что прекрасно знает – Дерек Хейл скорее горло себе распорет когтями, чем причинит ему вред. – Прости. – Ты сказал, что ты в порядке. Ты обещал, что не сорвешься снова, что ты в полном. В полном, блядь. Порядке. Ты обещал мне. – Так и есть, Дерек. Кошка забирается на спинку дивана и ныряет хозяину под руку. Стайлз гладит ее по серой шерстке, улыбаясь тому, как щекочут пальцы мягкие волоски. – Тогда почему я должен срываться сюда из Нью-Йорка, наслушавшись от Пэрриша, Лидии, Скотта и самого черта о том, что ты снова поехал крышей?! У Хейла глаза блестят от злости и усталости. Стайлз хочет предложить ему чай, но у него только растворимый кофе, который Дерек терпеть не может. – Со мной все хорошо. – Ты приносишь отцу обеды в участок. – Да, я так делаю с одиннадцати лет. После смерти мамы папа пытался научиться готовить, но однажды наша кухня полностью выгорела, поэтому, пришлось мне. Дерек подходит очень близко, на расстояние, равное двум выдохам и одному вдоху. Его аромат отправляет кучку мелких мурашек скакать по телу. – Стайлз. Твердая рука сжимает ладонь, в глазах – мольба, искренность и столько жалости, что можно утонуть. – Что, Дерек? Чего ты хочешь? Даже говорить тяжело – так пересохло в горле. – Твой отец мертв, его больше нет. Прими это, пожалуйста.***
Он впервые замечает, что часы в кабинете отца тикают так громко. Ударами биты по голове – ТИК-ТАК, ТИК-ТАК. Он поднялся сюда, чтобы вытереть пыль, а потом вдруг понял, что опоздал в школу. Дерек идет за ним шаг в шаг и молчит, как будто за этим приехал. Помолчать. Пыли нет. Совсем. Но он все равно трет влажной тряпкой широкий стол до блеска, проходится по полкам и подоконнику, смахивает несуществующие пылинки со шкафа, на котором трофеи блестят, как будто их начистили только что, а не год назад. – Тебе легче? – Теперь, когда ты здесь – да. У него выходит сказать это, не позволив сердцу изменить ритм. Впервые солгать оборотню. Поздравьте его и запишитесь на курсы, он планирует зарабатывать на этом умении до конца жизни. Дерек ведется, кивая, расслабляясь, все еще косясь краем глаза, но уже почти доверяя. Самый глупый волк на свете. Потому что ему не легче. Ему было легче, когда на него смотрели, как на придурка и тыкали пальцем в спину. Было легче, когда Скотт прятал слезы в рукав и врал, что занят после уроков, только чтобы не видеть его таким. Было легче, когда учителя перешептывались и ставили хорошие оценки автоматом, потому что врачи запретили ему даже малейшее волнение, в том числе, из-за школы. Дверца сейфа открыта. Отец такой Стилински. Стайлз вынимает оттуда блестящий черный глок и с наслаждением взвешивает его в руке. – Эй, – Дерек осторожен, как Долл, крадущаяся за мышью (которых, кстати нет в доме). – Стайлз, может быть, положишь на место? – Я и забыл уже о нем. Так быстро приходят эмоции. Ликование, возбуждение, наслаждение от холода металла на коже. Потом страх, но не сильный, а такой, который появляется, стоит только решиться на что-то новое. Стайлз видит, как настораживается Дерек, подаваясь к нему вперед. Наверное, впитывает в себя каждую эмоцию и каждый выдох, как чертова губка. – Стайлз, – тихо, как будто мышь уже у самых лап, но любое неверное движение спугнет ее. Раздражение, злость, ревность, обида. Тоска по отцовским шуткам, просмотру баскетбола, спорам из-за еды и выпивки. Нежность, перекрываемая страхом. Страхом остаться одному. Он отмахивается от воспоминания, но в ушах все еще звенит собственный голос: «Все, что угодно, пап… Все, что угодно, только не бросай меня. Я же один совсем». – Стайлз, дай его мне. Хейл делает шаг, Стилински вскидывает руку и довольно улыбается, не чувствуя ползущих по щекам слез. Ему нравится, что волк застывает на месте. – Страшно, Дерек? Дуло пистолета смотрит оборотню прямо в лоб. У Стайлза даже руки не дрожат, наоборот, по венам течет, закипая, какой-то животный кайф. И хочется проорать что-то забойное, как во время матча по лакроссу. Хейл сглатывает и мотает головой. Отвечает честно: – Нет. Стайлз кивает, как будто говоря «понимаю». А потом прикладывает обжигающее холодом дуло к своему виску. – А так?