Он был старше её

А ведь прежде я и не задумывалась о том, что обо мне подумают. Какая, в сущности, разница, что скажут люди? Этакая прерогатива подростков и влюбленных противопоставлять себя обществу. Впрочем, я подхожу под обе категории. Я влюбилась? Наверное, иначе как объяснить эту странную тягу к нему… Абсолютно непохожему на меня человеку, принадлежащему к другому кругу и возрастной категории, с другими интересами и устоявшимися взглядами на жизнь, непомерно расхожими с моими по-детски вздорными мечтами. И тем не менее… Почему тогда я так свободно сижу здесь, в его кабинете и любуюсь его усталым взглядом, направленным в окно? Гордым профилем с горбинкой на носу, выправкой, повествующей о военном прошлом. Сигарета зажата между пальцев ухоженных, но мужских рук. Тонкие нити дыма, тянущиеся с тлеющего кончика, путаются меж кое-где посеребренных прядей волос. В уголках глаз и губ тонкой сеточкой пролегли первые морщинки. Но я вовсе не считаю его старым. Хотя, когда моя тактика и дальше открещиваться от чувств потеряла всякий смысл, меня испугала сама цифра. 23 года разницы… Это рядом с ним, уверенным в себе, сильным и всегда правым мужчиной все кажется незначительным. Пересуды, смешки одноклассниц, неодобрение родителей. А стоит мне остаться наедине, как тут же налетает беспощадная стая сомнений, что терзает острыми клювами моё сознание. Но я не жалуюсь, оно того стоит. Он так красиво курит. И голос – просто бархат. У меня в голове заклинивает каждая его фраза. И та самая первая встреча, постоянно прокручиваю её в голове. -Ты ведь не куришь? Правильно и не начинай. Аллергии на дым хоть нет? Тогда я закурю? - и он достает свои «палочки смерти» в золотистой пачке, отсаживаясь к раскрытому окну. А я зачем-то рассказываю, как украдкой следила за ним. Кажется, на его лице нет места пошлому удивлению, да и я читаема, словно раскрытая книга. Никогда не смогу ему соврать. Я ведь знаю, что тогда разочарую его, а на опечаленном лице проступят годы и голубые глаза подернуться морозцем. Хочется быть светлым пятнышком в его непростой жизни. Мне нравится сидеть у него на коленях, поджав под себя ноги и положив голову ему на плечо, как котенок. Нравится прогибаться под умелыми руками, так чувственно ласкающими мм… да, вот так. Я люблю, когда он смотрит на меня с обожанием, немного собственнически, но искренне любуясь. Я и представить не могла, что кто-то станет на меня смотреть так и… каково это. А дома ночью снова в слезы, я, доведенная очередным скандалом с матерью и брошенным в мой адрес словцом «шлюха»… не могу сдержаться. Мне хочется спросить «почему», ведь я искренне не понимаю, в чем меня винят? В сон за полночь… Смазанное утро, подрагивающие веки – это чертовы нервы. Черный чай вместо завтрака и косые взгляды в школе. Нет, я не изгой, со мной общаются, но так натянуто и неискренне, что лучше бы уж молчали. Как дела? Будто бы вам вправду интересно. Единственное, что грело, это предстоящая встреча с ним. И уже не понятно, то ли я для него важнее всех, то ли он для меня. Но мне пришлось задержаться. После уроков учитель вызвал к себе, пытался поговорить, донести своё никому не интересное мнение. Предложил плечо, чтобы выплакаться, выговориться, даже не спросив для начала, что из услышанного им правда, а что выдумки. Бесполезно, все ваши слова мимо, не вышло откровений. Поразительно как глуха я стала ко многому, что трогало раньше. Есть ли в этом и моя вина? Рассуждаю в подобном духе, пока иду в знакомый полюбившийся дом, сжимая второй комплект ключей. Это ведь и есть доверие. Разве нет? Скидываю у порога старые промокшие сапоги и верхнюю одежду, щелкаю выключателем, тороплюсь заглянуть в его комнату. Он не оборачивается, слышу только недовольно хрипящее «выключи» и, словно желая исправиться, добавляет «…пожалуйста». Он прав, ещё не слишком стемнело. Послушно тушу свет и останавливаюсь посреди комнаты, какой-то внутренний барьер не дает мне подойти ближе, бросится в объятья, как это обычно бывает при каждой встрече. Наконец, я могу видеть его лицо, а не спину, но повисшее молчание все также гнетет. Кажется, он подбирает слова, мучение скользит по неестественно гладкой бледности… - Нам нужно поговорить, - он и сам не доволен выбранной фразой, банальной, затасканной до дыр, но неизменно приводящей в напряжение. И я напрягаюсь, застываю, вытягиваясь по струнке, сдавленно цежу воздух. – Ты должна послушать свою мать. Она, как и я, желает тебе только самого лучшего, и я понимаю, почему она против наших с тобой отношений, и думаю их нужно разорвать, пока не поздно… Стоп-стоп-стоп. Слезы моментально застилают все перед глазами, мозг отказывается воспринимать дальше сказанное, донося лишь ошметки предложений. «Должна… общество… твоё будущее… гожусь в отцы… неправильно…пойми… тебе лучше». Мне? Лучше? Мне?! А как же «Это не должно тебя останавливать», «Я готов ждать твоего восемнадцатилетия»? «Я люблю тебя» в конце концов? Ощущение обмана стучит яркой вспышкой в мозгу, красной нитью опоясывает горло гнев, давя на пульсирующие точки. Не прощу. Быть таким подлым и двуличным – вот, что неправильно. Выбегаю на улицу, не слушая больше ничего. Лезу в карман за сигаретами, без них меня разорвет от злости. Я начала курить недавно… толстые в золотистой пачке, те же самые. Сейчас жалею, что такие же. Что-то противно звякает. Черт, совсем забыла, ключи. Метал, кажется, жжет кожу и в кармане внезапно приобретает неподъемный вес. Забрасываю связку подальше. Легче. Затягиваюсь – легче. Ещё и ещё… почти хорошо. Легко и пусто. Дым наружу.