Стечение обстоятельств

«Что делать? Куда идти?» Вот какие мысли посещали Бузятко, юную провинциальную девушку, что сидела на куче каких-то железяк в Шарарамском порту. Платье развевалось на морском ветру, волны катились по воде и разбивались о пристань, разлетаясь белой пеной, последние лучи заходящего солнца окрасили небо надо морем в алый цвет. Рыбаки, возвращаясь домой, складывали с лодок на берег улов. Бузятко вспоминала недавние события. Злобикус начал свою преступную деятельность на севере страны смешариков, и тьма окутала родную деревню, где еще совсем недавно жила Бузятко. Началось с того, что случилось страшное землетрясение. Потом на смешариков стали нападать и убивали воистину ужасные создания, выродки зла, страшные как сама ночь. Дошло до того, что стало невозможным выйти даже в магазин. Летом стояла такая жара, что молоко скисало прямо в стакане, зимой же — холод заставлял все время сидеть дома, с чашкой кипятка в руке (чая, разуметься, не было), и укутавшись в четыре одеяла. На отсутствие снега тоже никто не жаловался: его выпадало до третьего этажа, и это еще минимум. Происки Злобикуса надоели до чертиков, к тому же, вымерла почти половина населения. Вдобавок, стали докучать еще и марарашки — мерзкие проныры, все пачкающие, и все тырящие (не смогли испачкать они только старую, двадцатилетнюю панамку, которая от грязи давно уже стала твердая как каска, и надевалась, в основном, для незапланированных походов на стройку. Но это не помешало им её стырить). Через год и три дня с начала этой эпопеи очнулось правительство региона, и догадалось, что так дальше продолжаться не может. Наконец смогли окончательно оборудовать систему стремительной эвакуации: каждый день, по морю, на лодке, в Шарарам — по представлению сельских жителей, не виданный город-столица, прекрасный, аки сады Эдема, увозили десять смешариков. Одной из первых эвакуированных стала Бузятко. Самое страшное, что приехав в город мечты (идиота, ага!), она не имела там ни крова, ни работы. Вещей со своего старого дома она брать не стала: Марарашки давно уж сперли все, что было нажито честным трудом, а денег и отродясь не бывало. Было только белое платье, что было сейчас надето на Бузятко, но платье не съешь на обед, а на дневной чай — так и подавно. И оно уж точно не спасет от дождя, обещанного синоптиками в полдень следующего четверга, а так же холода ночей начала сентября. Между тем, темнело. Сгущались сумерки над верхушками домов, в порту зажигались фонари, в домах уютно светились занавешенные голубыми шторками окна, а у поганых болот вставали чьи-то тени. «Хорошо было-бы сейчас тоже оказаться у себя дома! Где чайник свистел на плите, где уютно горел камин и на кровати лежало старое покрывало, как было до пришествия тьмы» — грезила Бузятко. «Чертов Злобикус, чтоб ему там икалось!» Девушка поднялась, и отряхнула платье от нескольких, впившихся в него железяк. Одна железка явно не намеревалась сдавать позиции, и отцепилась только с внушительным куском белого (от грязи ставшего серым, но это не важно) подола. Вот почему нельзя сидеть на железках, запомните это. «Ну вот! Теперь мне бы еще шубу, шапку, немного, пардон, бухла, и я буду совсем похожа на этакого спившегося бомжа» Девушка горестно вздохнула и пошла куда глаза глядят, а точнее — в сторону города. Очень некстати начал капать легкий дождик, а точнее — страшный ливень. Улицы Шарарама мгновенно опустели, во дворах остались лишь романтические олухи, любители лобызаться под дождем. Бузятко вжалась в стену какого-то мраморного дома, и пошла вдоль неё, надеясь схорониться от непогоды под краем крыши. Это слабо спасало: косой дождь все равно бил прямо в лицо. Шарарамка, отфыркиваясь, отплевываясь, и жмуря глаза от попадавших в них капель, совсем не заметила, как подошла к маленькой, неприметной двери какого-то черного хода. И, облокотившись на неё — ну не дать, ни взять, мисс везение! — ухнула куда-то вниз, в погреб, сквозь открывшуюся дверь, пересчитав филейной частью все ступеньки (их было тридцать и они почти все окончательно развалились). Раздался страшный грохот, как бы если слона пустили в посудную лавку, и через минуту послышались отборная брань и пожелания всего хорошего хозяевам дома, так ни кстати забывшим о том, что нужно запирать двери. Лежать во мраке, придавленной горой сковородок — явно не самое приятное занятие, и Бузятко, извергнув еще несколько проклятий в сторону ни о чем не подозревающих жителей дома, с трудом вылезла из-под всего этого «бесполезного барахла», как она сама и нарекла сковородки и кастрюли. И только услышав испуганный (но строгий) женский голос «О Господи, что за шум в погребе? Виола, иди посмотри», Бузятко, наконец поняла как сильно она попала. А еще обнаружила, что падая, опрокинула на себя мешок с мукой, и была в ней измазана, аки сухое хлебобулочное изделие. Посеревшее от грязи белое платье вновь обрело белый цвет. Виола, светловолосая и худая как щепка Шарарамка, застыла на месте, узрев в погребе белесое чучело, хлопающее глазами, и сидящее на горе посуды. Через секунду Виола завизжала ультразвуком.  — Воры! — заорала она с новой силой, когда все-таки престала визжать. -- Где?! — всполошилась Бузятко и огляделась по сторонам, испуганно вжимая голову в плечи. Виола её ответом не удостоила, и с воплями «Воры! Режут! Убивают!» скрылась из виду, где-то в глубине коридоров мраморного дома.  — Что за удачный день сегодня! — обрадовалась было Бузятко, заметив, что Виола сбежала, в ужасе, и, скорее всего, не вернется. «Беру свои слова обратно», — решила Шарарамка, наблюдая, как в кладовую входит злобная иссохшая старушенция с метлой в руке, явно с намерением треснуть ей по морде. «Хотя, пожалуй она меня не догонит, слишком уж древняя какая-то…» Бузятко совершенно зря недооценила старуху. Когда Бузятко вскочила, и сообразив, что пора рвать когти, выскочила из кладовой, в надежде где-нибудь спрятаться, бабка взревела «КУДА ПО МЫТОМУ!!!» и бодро припустила за ней, размахивая метлой, и не отставая ни не шаг. «Спортивная баба, уважаю! Видимо, в спортзал ходит», — промелькнула у девушки совершенно неуместная в этом случае мысль. Бузятко заглядывала во все попадающиеся на пути двери, но ни в одной из комнат не было где спрятаться. В одной из них сидели две девушки — в платьях, за стеклянным столиком. Они уставились на «гостью» как баран на новые ворота. Но Бузятко не растерялась — Простите, как пройти в гостиную? — спросила она первое, что в голову пришло. — П-прямо по коридору и второй коридор налево, — удивившись еще больше ответила ей одна из дам. — Большое спасибо, — Бузятко хотела было даже поклониться, но злобная старушенция уже нагоняла, так что пришлось вновь бежать сломя голову.  Ну, а девушки, проследив, как сначала какое-то белое, обсыпанное мукой существо, а потом злющая как черт бабка с метлой промчались далее по дому мимо их комнаты, только недоуменно переглянулись. И вот — счастье-то какое! — Бузятко видит лестницу, и, разумеется, первым делом хочет под ней спрятаться. Тут ей, наконец, повезло, и она, споткнувшись о выпирающую из пола доску отгородила дверцу в какой-то толи погреб, толи тайный ход, и тут же с воем в него улетела. Дверца бесшумно захлопнулось. Мда. Люди сами по себе, дверь сама по себе. Что тут еще скажешь. Бабка, добежав до лестницы, несколько раз оглянулась, раздосадовано топнула ногой, и побежала рассказывать остальным жителям мраморного дома про воровку, которая ошивается у них в доме, попутно подметая пол. Бузятко лежала в темной комнате, лицом вниз, не живая не мертвая, пытаясь отдышаться после бега. Наконец, с ворчание, стонами и жалобами на «ничтожную жизнь свою», она таки с трудом поднялась. Тряхнула шевелюрой, чем вызвала такой столб пыли, что кашляла минут пять. Больше попыток отряхнуться делать не стала — от греха подальше. Она сидела в помещении, темном, как морг. По углам засели пауки, а пол и стены покрылись, казалось метровым слоем пыли. Было холодно.  Но, к сожалению, дверь снова приоткрылась. В комнату вошла свечка — точнее, та самая тонкая девушка, Виола, с которой Бузятко имела честь познакомиться еще в подвале. Робкой, легкой поступью, она пошла по комнате, наверно, ища «воровку» явно не сразу заметив, что в этой комнате есть еще кто-то кроме неё. А когда заметила, то замерла на месте.  Ох. Бузятко решила, что теперь её будут бить. И может быть даже ногами. Девушка закрыла голову руками и зажмурилась. Но ударов не последовало. Не было даже крика (но это пока). Бузятко открыла глаза. Виола продолжала изображать из себя пенёк, то открывая, то закрывая рот, и глубоко вдыхая, явно готовясь снова завизжать, как раненый поросенок. Этого Шарарамка допустить уже не могла. Она ринулась к Виоле, зажала той рот руками и буквально выкрикнула:  — Нет времени объяснять, но заткнись ты уже! Я еще когда прошлый твой вопль услышала, чуть на месте не померла! Хватит истерить! Затянулась длительная пауза. Виола удивленно пялилась на Бузятко.  — Так ты умеешь говорить? Ничего себе! — даже с каким-то восхищением задала Виола «гениальный» вопрос. Теперь уже Бузятко смотрела на неё удивленно, большими как блюдца, карими глазами — минуты две, не меньше. Потом она облокотилась на стену, оценивающим взглядом осмотрела все вокруг, и… Заржала аки конь. Виола шарахнулась от неё в сторону, как от душевнобольной, а так же на всякий случай отошла еще на два шага назад.  — Да-а… — выдохнула Бузятко, отдышавшись. — Интересный сегодня вечер…