Семьдесят Третьи Голодные Игры

Поезд несется через всю страну с невероятной скоростью — аж двести пятьдесят миль в час. Каждому дистрикту по отдельному вагону. В каждом вагоне есть отдельное купе для трибутов, для ментора и сопровождающего, плюс гостиная, в которой мы с Томом сейчас и обосновались. Я настолько вымотана прошедшим днем, что даже не в состоянии оценить весь шик окружающей обстановки. Разговаривать с парнем я тоже не в силах, и он это понимает. Мы все еще держимся за руки и все еще молчим. Я знаю, что придет момент, когда разговор уже будет неизбежен, но до того времени я хочу оставить все как есть. Не думаю, что Том разделяет мои мысли. Просто он дает мне чуток оклематься, потому что на меня много свалилось за один раз. В гостиной появляется новое действующее лицо — Бити. Он садится в кресло напротив нас обоих и тяжело вздыхает. Несколько минут он молчит, потирая переносицу под очками, потом все же произносит: — Да, дела… Чувствую, как Том сильнее сжимает мою руку, но не подаю вида. Бити хорошо знает Тома. Со мной он тоже знаком, но по факту мы с ним общались только несколько раз, тогда как с моим парнем они даже дружат. Поэтому Тома об умениях Бити даже не спрашивает — знает, на что он способен, а вот у меня все же интересуется: — Как будешь выживать? Неожиданно даже для самой себя, вспыхиваю от этих слов, как спичка. Ментор спросил это таким тоном, будто я вообще ни на что не годна! Я понимаю, там профи и все дела, но черт возьми! У меня были бы все шансы выиграть, если бы на Жатве не назвали имя того, кого я люблю! — Она легкая, — отвечает за меня вышеупомянутый любимый, кажется, заметив, что мне слегка не по себе. Оборачиваюсь к нему, с интересом слушая. Никогда не спрашивала у него критики, хотя всегда было любопытно. Том на секунду оглядывается на меня, но продолжает, уже смотря на ментора: — Она сильная. Умеет ориентироваться в ситуации. Умеет оценивать свои силы. У нее мощная интуиция. Она различает ядовитые ягоды от съедобных. Все, что можно метать — она метает метко. Объективно у нее шансов побольше, чем у меня. — В каком смысле — «объективно»? — спрашивает Футурия, до этого отчитывавшая кого-то из обслуживающего персонала. Служащий молча кивнул и ушел. Я бы столько всего в ответ ей наговорила! И пусть бы меня потом убили. Правда, и о безгласых я ничего не знаю пока… Футурия садится в кресло рядом с Бити и активно начинает делать вид, будто что-то смыслит в стратегии. — В смысле, субъективно у меня вообще нет шансов на выживание, — неожиданно для самой себя выдаю я, чем вызываю злой взгляд любимого. — Даже думать не смей об этом! — своих эмоций Том скрывать не может и не хочет. Есть что-то знакомое в этой фразочке. — Это так, и ты это знаешь. Против тебя я не пойду. И я сделаю все, чтобы выжил ты. Я не собираюсь слушать его ответ. Более того, я даже знаю, что его не последует. Так и получается: Том закатывает глаза и отворачивается, молча злясь. Я так же молча встаю и ухожу в свое купе, краем уха слыша кусок диалога Футурии и Бити: — О чем это она? — женщина явно ничего не знает о любви и самопожертвовании. Или она просто пустоголовая, что вероятнее. — Он ее жених, — объясняет ментор, после чего следует драматично-трагичный возглас Футурии. Будто ей действительно нас жаль. На самом деле, ей просто будет гораздо интереснее смотреть, как мы выкрутимся. А мы не выкрутимся. Выкрутиться, во что бы то ни стало, должен Том. В своем купе я падаю на широченную кровать с мягчайшим матрацем. Обвожу взглядом помпезно обставленную комнату, в которую превратили купе. Таких комнат в этом поезде как минимум сорок восемь. Здесь все выглядит дорого и богато. На деньги, которые были потрачены, например, на хрустальную люстру на потолке в моей комнате, мы с отцом наверняка могли бы жить минимум два месяца. Тяжело вздыхаю, вспомнив об отце. Странно прожить восемнадцать лет с человеком — и так и не узнать о нем ничего. Лишь потеряв, мы начинаем ценить то, что имели. Наверное, я тоже его любила, потому что его смерть причиняет мне боль — мне не все равно. Слышу, как открывается дверь в купе. Знаю, что это Том — больше никто бы сюда не сунулся. Кровать с другой стороны проваливается под тяжестью его тела. Я молча поворачиваюсь и утыкаюсь ему в грудь лицом. Он обнимает меня одной рукой. — Билл и Юталия. Вот, почему ты, — сразу перехожу к делу я, зная, что именно за этим пришел Том. Он пришел убедить меня в том, что домой должна вернуться я. — Билл — большой мальчик. Он сможет прокормить себя и мать. Да и ты ведь поможешь, когда выиграешь, — пытается ответить Том. — А теперь просто представь, как я буду жить, зная, что стал причиной твоей смерти? Усмехаюсь. Том — гений, но иногда такой дурак. — На Арене есть множество факторов, которые могут стать причиной смерти трибутов. Это не обязательно должен быть другой трибут. Многие умирают от обезвоживания, от ядовитых ягод, от стихийных бедствий… — Ты понимаешь, о чем я, — прерывает меня Том. Конечно, я понимаю. Если Том умрет от обезвоживания, мне не станет легче. Я постоянно буду думать лишь о том, что не смогла его спасти. — Просто подумай, как я буду жить, зная, что стала причиной твоей смерти? — возвращаю ему его слова, добавляя от себя: — А ведь мне придется встречаться с твоим братом, если я собираюсь им финансово помогать. Мне придется видеть и твою маму, если она переживет потерю сына. Как я буду в глаза им смотреть? Мне не к кому возвращаться. У меня нет семьи. Двое оставшихся близких мне людей ждут с Арены тебя, а не меня. Замолкаю. И Том больше не говорит ничего. Кажется, он понимает, что я права, но для него это значения не имеет. Как бы там ни было, он ведь действительно сильно любит меня и точно не хочет знать, каково это — пережить смерть любимой. Мы так и не выходим из моего купе до самого приезда. Футурия бесцеремонно заглядывает к нам, напоминая о еде, но мы отказываемся, и тогда она говорит, что можно заказать еду прямо сюда. Что мы, собственно, и сделали, а поев, снова легли вместе, обнявшись так крепко, как никогда — и все равно чувствуя, как пропасть разрастается между нами. Скоро один из нас умрет. И это должна быть я. А Том думает, что погибнуть обязан он. Замкнутый круг… Капитолий необыкновенен. Со всей уверенностью можно сказать, что ни один из Дистриктов не так красив, как столица нашего государства. Но это и не удивительно, ведь именно за счет нас она и стала такой. Архитектура города просто поражает: хотя мы видим его еще только издалека, в окно поезда, красоту и разнообразие зданий сложно переоценить. Чего не скажешь об обитателях. Я ведь уже говорила, насколько они мне противны, да? Так вот, это действительно так. К тому же от череды ярких, ядовитых оттенков одежды, волос и даже цвета кожи людей у меня разболелась голова. Да, я действительно знать ничего не знаю и слышать ничего не желаю о капитолийской моде. Меня от этого тошнит. Как же они визжат! Они с таким восторгом встречают трибутов… Неужели у них нет хотя бы капли чувства такта? Двадцать три из нас вот-вот погибнут, а им весело. Нет сил делать вид, что мне приятны их приветственные возгласы. Том тоже еле сдерживается от того, чтобы не показать, как ему сейчас хочется врезать первому встречному капитолийцу. Мы молча идем за ментором и сопровождающей, окруженные ну просто огромным количеством миротворцев. Трибуты Первого и Второго улыбаются и машут. Понятия не имею, как они это делают. И как им не противно? Двенадцать машин выстроились в ровный ряд, забирая трибутов в тренировочный центр, в который можно попасть только проехав через весь город. Не хочу слушать верещащую Футурию, поэтому сосредотачиваюсь на пейзаже за окном. — На каждый Дистрикт по этажу, — объявляет Футурия, когда мы прибываем к двенадцатиэтажному зданию. — Ваш этаж — третий. Наслаждайтесь! Мы только успеваем войти и секунду оглядеться в огроменной квартире, которая была нашим этажом, как Том, стукнув кулаком по стене уходит, скрываясь в одной из спален, на которые нам сходу указала сопровождающая. — Что с ним? — удивляется Футурия. Да неужто Том первый на ее практике трибут, кто так отреагировал на всю эту роскошь? — Он к такому не привык, — оправдывает его Бити. — Я пойду к нему, — сообщаю я и тоже срываюсь в ту комнату, куда ушел мой парень. — Ужин через час! — кричит мне вслед Футурия, но я отмахиваюсь. Том сидит на подоконнике, прижав ноги к груди и уткнувшись лицом в колени. В комнате абсолютная тишина — звукоизоляция, как я понимаю. Игнорируя интерьер спальни, который меня, как и Тома, может привести в бешенство, стремительно подхожу к нему и неуклюже из-за его позы обнимаю. — Мы корёжимся на работе по двенадцать часов в сутки, едим что попало и умираем от голода. А они тратят деньги на… это, — он даже слово подходящее не может подобрать. Тяжело вздыхаю. — Мы ничего сейчас с этим не можем поделать. Просто не обращай внимания. Так же, как мы принимали нищету, прими роскошь, — советую я. — Нам надо привести себя в порядок. И поесть, как следует. Том кивает, разворачивается в моих руках и, не вставая, тоже обнимает меня, прижимая к себе и ничего не говоря. Я понимаю его чувства. Вдали от роскоши мириться с нищетой куда легче. — Пошли в душ вместе? — внезапно предлагает он. Усмехаюсь, когда Том начинает игриво тереться носом о мой живот. Обнимаю его за голову. Мы нашли время, конечно. Но в том-то и дело, что этого-то времени у нас больше и нет. Возможности побыть вместе у нас наверняка больше не будет. — Здесь камеры, — напоминаю я, улыбаясь. — А тебе есть, чего стесняться? Мне – нет. Если и есть в мире кто-либо, о ком можно сказать, что он павлин еще больший, чем Финник Одейр, то это Томазо Кара. — Пошли, — его голос вдруг меняется на какой-то более тоскливый. — Хочу хоть ненадолго забыть, где мы и что нас ждет. Молчу в ответ. Знаю, что Том прав, что лучший способ на какое-то время забыться — это заняться любовью. Но… Да к черту все! — У нас час до ужина, — сообщаю я, отстраняясь, и тяну парня за руку в сторону душа. Футурия наверняка завопит о приличиях и прочем, но мне плевать. Как только за нами закрывается дверь в ванную, Том прижимает меня к ней и жадно целует. Обвиваю его шею руками и целую в ответ ничуть не менее страстно. До душа мы так и добираемся — вслепую, целуясь. Попадаем в совершенно дурацкую ситуацию, пытаясь понять, как включить эту штуку, смеемся, тыкаем, наконец, наугад — и в нас бьет мыльная вода с запахом лаванды со всех сторон. Плевать. Сейчас не важно ничего, кроме нас двоих. Знаете, то, чем мы занимались следующий час до ужина — не подлежит описанию, но я совершенно точно не ошибусь, если скажу, что так любовью мы не занимались еще никогда. Да, и ужин мы все-таки пропустили. Сумасшествие какое-то.