"Он не смог."

— Не надо, Эрик, прошу тебя, только не сейчас. Я не могу, я не имею права уйти, оставив тебя в таком состоянии. Эрик, ты слышишь меня? Эрик? Эрик!! – Чарльз последний раз с остервенением выкрикнул знакомое до физической боли в висках имя. Но было поздно. Магнито надел шлем. — Кретин! – от досады и осознания своего бессилия, Чарльз со всей дури ударил кулаком по крепкой ручке стальной и стильной инвалидной коляски. Рядом была прочная бетонная стена, и профессор Х был уже готов нанести удар и по ней своей мощной по своим способностям, но раскалывающей, пульсирующей до тошноты от сильнейшего напряжения головой, но, к всеобщему счастью, решил поберечь эту бесценную часть своего тела. Хорошая штука – инстинкт самосохранения. В небольшую, уютную, богато, со вкусом обставленную гостиную резиденции профессора Х вошла голая девушка синего цвета. — Чарли, всё в порядке? Я могу помочь? – голос Мистик прозвучал участливо, но не навязчиво. Чарльз же в помощи не нуждался. Вернее, нет, нуждался. Нуждался как никто другой. Но оказать её ему мог лишь один человек, которому самому требовалась помощь. И помочь ему мог только Чарльз. Парадокс, ставивший их обоих в тупик. — Не хочешь рассказать мне, в чём дело? — Не хочу. Убирайся. — Чарльз, это грубо. — Мне сейчас как-то совсем не до этикета, знаешь. — Хотя бы просто выскажи свои мысли вслух. Тебе нужно выговориться. Не передо мной, так перед...шкафом. – Мистик назвала первый попавшийся на жёлтые глаза предмет. — Отлично. Ещё со шкафами я задушевных бесед не вёл, да. — Ну, извини. Я сказала первое, что.. — Твой хозяин в опасности. – На Чарльза неожиданно нашёл прилив откровенности. — Мой хозяин сейчас сидит передо мной и огрызается. — Ты прекрасно знаешь, что настоящий твой хозяин – Магнито. Я тебе не больше, чем знакомый, и не спорь с этой аксиомой, – Чарли был раздражён. – Но сейчас всё действительно идёт к тому, что твоим хозяином буду я. Если, конечно, ты не захочешь, а ты, я думаю, не захочешь, перейти под покровительство самовлюблённого Азазеля. Или этой распутной… — Можно пояснее? – раздражение перешло к Мистик. — Пояснее? Можно. Эрик погибает, – голос Чарльза дрогнул, пальцы руки, всё ещё лежащей на ручке коляски, судорожно сжали эту самую ручку, всё тело мужчины охватила мелкая, еле заметная, идущая от нервов дрожь. Мистик ясно увидела крупные капли влаги, сверкавшие в глазах «брата». Пара-тройка из них скатились по щекам Чарльза, оставив на красивом лице две блестящие в свете лампы дорожки. Сам профессор, казалось, не замечал этого. Да так оно и было. Он отрешенно, но в то же время с болью во взгляде смотрел в дальний угол комнаты и говорил будто бы бессознательно, не обращаясь конкретно к Мистик, ни к кому другому. Голос его был пропитан горькой, глубокой, почти нежной грустью. – Он не смог. Не смог вытерпеть всю ту боль, которая обрушивалась на него нескончаемым каскадом физических и моральных уколов и ран на протяжении всей его жизни. Всей, понимаешь? Даже когда жажда мести, завладевшая его умом в столь раннем, непозволительно раннем для этого возрасте, была удовлетворена и боль, казалось бы, должна была перестать, она стала ещё сильнее. Я стал его новой болью. Ещё сильнее прежней. Но не я виновен в его гибели, нет. Он сам виновен. Сам, и никто другой. Это был его сознательный, один из самых сознательных, осознаваемый на протяжении многих лет, выбор. Он прекрасно знал последствия. Знал с самого начала. Знал как никто другой, как еще не знал я. Знал, что я не смогу быть с ним. Никогда. Ни за что. Как бы безумно сильно нам обоим этого не хотелось. Я до последнего пытался помочь ему. Пытался, как мог и как не мог. Пытался со всем рвением и даже остервенением, на какое только был способен. Он же от этой помощи закрывался. Он боялся меня. Нет, неверно. Он боялся себя. Боялся, что его чувства победят в нём разумное начало. Он хотел быть со мной, а я хотел быть с ним. Но это невозможно. И поэтому он погибает. – Чарльз замолчал. Его облик всё ещё являл собой материализованную боль. Мистик стояла неподвижно. Все мышцы лица цвета вечернего моря были напряжены. И без того немаленькие глаза были распахнуты так, что была видна жёлтая склера над зрачком. В воздухе кричала тишина. Спустя минуты три, мистик спросила тихим сочувствующим голосом: — Это был суицид? — Это будет суицид, — голос Чарльза стал твёрже, но от этого скорбь слышалась ещё явственнее. — Может, ему всё-таки можно помочь? — Нельзя, нельзя!!! — Чарльз закричал звенящим от отчаяния голосом, — Я пытался до последнего, я говорил ему, я задействовал все свои силы. Но он не послушал. Он надел шлем, идиот, придурок!! – Чарльз снова вдарил по ни в чём не повинной ручке коляски. Его бессилие, осознание того, что он способен помочь, но обстоятельства не дают этого сделать, доводило до предела напряжение, выматывало, опустошало. — То есть всё дело в шлеме? — Всё дело в Эрике. — Но если бы удалось нейтрализовать действие шлема, ты смог бы ему помочь? — Да, да! — Так в чём проблема? Зверь должен, просто обязан что-то придумать. Или ты думаешь, что интеллект среднестатистических русских учёных мощнее интеллекта, превысившего все нормы в результате мутации генов? Чарльз медленно поднимал голову и по мере того, как он её поднимал, голубые глаза начинали загораться искоркой озарения, и когда он посмотрел на псевдосестру, они уже ярко, почти радостно блестели. — Зверь. Боже мой, ну конечно. Зверь! Ну как, как я мог не догадаться? Воистину, горе парализует мозг человека, как ничто другое. Профессор решительно повернул инвалидную коляску к двери и уверенно покатил по направлению к одному из многочисленных тренировочных залов, где в данный момент пребывали его воспитанники. To be continued.