Война, которую мы ведём — не просто гибель

Городок Асатокава, 13 апреля, 13:45 Кап-кап… кап-кап-кап. Кап. Кап. В этот день погода в Асатокаве выдалась, мягко говоря, паршивенькая. Сначала с утра небо заволокло тяжёлыми тёмными тучами (висели так до обеда, словно занавес, и даже с места не двигались), потом заморосил мелкий холодный дождик, не замедливший перейти в грохочущий ливень. Крошечные домики унылой Асатокавы как будто потонули в мутной воде, довершая печальную картину; ярко-алые цветы в палисаднике Идзуриха от сильного ветра качались из стороны в сторону как маятники — один уже сломался и теперь вяло лежал на земле, как будто умер. Да, в такую погоду никто не решится даже выглянуть наружу, не то что ехать куда-то. Пусть даже в отличной машине. Пусть даже с любящей семьёй. С такой, конечно, никакой ливень не страшен, ведь родители всегда будут рядом и приласкают, если ты испугаешься громкого стука капель или раската грома. Однако всё же лучше дома: по крайней мере знаешь, что с близкими ничего не случится… По уже мокрому и тёмному от воды старому асфальту, оконным стёклам и крышам припаркованных автомобилей мерно барабанили крупные капли. Иногда этот звук усыпляет, нагоняет странную тоску, а иногда даже успокаивает. Все мы по-разному реагируем на дождь. Внезапно ливень прекратился, и на небе сначала робко, а потом уже и необычайно ярко засветило солнце. Жители Асатокавы давно привыкли к этой странной погоде и уже не обращали внимания на такие кардинальные перемены. Правда, приниматься за прерванные ненастьем дела всё равно опасались: в этом городке погода капризна и изменчива, дождь снова может начаться. На минуту, на две, на полчаса, на час. Кому охота снова бежать домой в насквозь промокшей одежде? Приезжие, правда, никак не могли привыкнуть к такой перемене, но местные старожилы лишь снисходительно улыбались: глупые, что с них взять? Поживут — привыкнут. Как они все когда-то привыкли в своё время и к этому палящему солнцу, и к постоянному ливню, и к тёмным тучам. Никакой меланхолии и тоски, просто надо успеть занести в дом садовые инструменты, иначе ржавчина потом поест. А солнце светило всё ярче… Дверь одного из двухэтажных особняков на улице приоткрылась, и оттуда осторожно выглянула молодая черноволосая женщина в голубом джемпере. Поставив на порог тяжёлые кожаные чемоданы, она облегчённо вздохнула и улыбнулась. — Ну слава Богу, дождь перестал! Думала, никогда не уедем отсюда… Такао, Ёми, берите сумки и идите сюда, скорее! Пока этот ливень снова не начался… Ёми, Такао, ну неужели нельзя побыстрее? — Да сейчас, Кёко, сейчас… — Такао вынес тяжёлые сумки на порог и устало потёр вспотевшее лицо. — Не всё же сразу, в самом деле! Эх, а машина-то снова в этих мерзких разводах… Ну да ладно, потом помою, как в Киото приедем. Дело плёвое, — он беспечно махнул рукой. — Ну что, поедем, Ёми? Всё-таки здесь нельзя оставаться. Слава Богу, деньги нам позволяют дать тебе нормальное образование, не в этом захолустном городишке. Худенькая черноволосая малышка в больших очках в зелёной оправе, очень похожая на мать, грустно кивнула, и её губы задрожали. — Жа-а-а-лко… — прошептала она и чуть не заплакала. — Не хочу отсюда уезжать! Мам, пап, ну почему нельзя здесь остаться? Почему нельзя? — Ну Ёми… — устало вздохнула Кёко Таканаси. — Потому что здесь нет никаких возможностей для нормальной учёбы и работы. Вообще нет! Ну скажи, Ёми, разве тебе хочется ходить в здешнюю старую школу-развалюху? А там, в Киото, ты будешь учиться в престижной частной школе для девочек. Разве не замечательно? — Замечательно… — вздохнула Ёми, с тоской оборачиваясь на дом, в котором прожила свою пока ещё коротенькую жизнь. — Ну вот. А ты ещё плакать вздумала, глупенькая. Садись-ка в машину. Мы пока вещи погрузим в багажник. Ёми вприпрыжку побежала к машине и с трудом открыла тяжёлую для неё дверь. — А Кагари? — вдруг обеспокоенно спросила она. – Мам, а Кагари? — Что «Кагари»? — Кагари ведь одна останется! — воскликнула Ёми. — У неё, кроме меня, подружек больше нет! Как же я её одну здесь оставлю? Кагари же будет скучать и плакать без меня! Кёко мягко улыбнулась и погладила Ёми по голове. — Да, я понимаю всё, дочка, — вздохнула она. — Кагари твоя лучшая подруга, а ты для неё как сестра, но с ней ведь старший брат остаётся. Хиро всегда будет с сестрёнкой, и она не будет чувствовать себя одинокой. Он очень умный и добрый мальчик, вырастет настоящим мужчиной. — Кагари так хотела мне показать свой кукольный домик, который ей мама на день рождения подарила, — хмуро сказала Ёми. — А мне всё некогда было… Она им так гордилась! А теперь он ей не нужен, раз я его не увижу. Хиро в куклы не играет ведь, а больше ей не с кем играть будет. Кагари любит меня и привыкла играть только со мной. — Она найдёт себе новых подружек, когда пойдёт в школу, — ласково сказала Кёко. — И у тебя тоже будут другие подруги в пансионе. А Кагари мы будем письма писать. К тому же нужно будет мебель из дома увезти. Вот обоснуемся в Киото получше и приедем за ней. Повидаешься с Кагари, посмотришь с ней на её кукольный домик. Только это месяца через два будет, не раньше. Женщина вздохнула и пошла за сумками, оставленными на пороге дома, а Ёми с грустью посмотрела на небольшой домик семьи Идзуриха и на их всегда чистенький и уютный палисадничек. Сколько раз они с Кагари и её братом строили здесь маленькие шалашики из веточек и играли в догонялки! Помнится, Хиро ещё всегда ворчал, что «не играет с глупыми девчонками», но никогда не отказывал сестрёнке и обстругивал им палочки ножиком. А теперь всё это придётся забыть. Внезапно дверь домика распахнулась, как от сильного сквозняка, и на улицу быстро выбежала Кагари в красном расстёгнутом пальтишке, но почему-то босиком. Она постоянно откидывала с лица длинные пушистые светлые волосы и прижимала к себе большую красивую фарфоровую куклу Мэри — свою любимицу. Следом за ней выскочила её мать, Рин Идзуриха, и сердито схватила дочь за свободную руку. — Пусти! — завизжала Кагари, тщетно вырываясь. — Я хочу с Ёми попрощаться! Почему мне не сказали, что она сегодня уезжает? Рин заметила мать Ёми и приветливо улыбнулась ей, одёргивая ревущую Кагари. — Добрый вечер, Таканаси-сан! Значит, решили сегодня уехать? А что же не предупредили-то? Хиро вашу машину увидел и сказал, что Таканаси, кажется, уезжают… — А чего тянуть-то? — небрежно отмахнулась Кёко. — Чем скорее, тем лучше. У Такао в Киото родители живут, они согласны с Ёми посидеть, пока мы дом будем продавать. Мы им сказали, что сегодня приедем. А что это Кагари так рыдает? Не хочет с подружкой расставаться? — Да уж… — вздохнула Рин. — Чуть ли не в истерике бьётся. Пусти да пусти. Даже босиком на улицу выскочила, лишь бы успеть с вашей Ёми попрощаться, а на улице ведь сыро! Ума не приложу, что делать с этим несносным ребёнком! — Ма-ам! — захныкала Кагари, сильно дёрнув мать за рукав. — Пойдём, а то Ёми уедет! — Не уедет. Её мама и папа ещё вещи грузят и никуда не едут. И стой спокойно, не позорь меня. Хиро вот стоит молча и не хнычет, не расстраивает маму. Будешь плакать — пойдём домой, и Мэри я запру в чулане. Или другой девочке отдам, хорошей. Ёми порывисто обернулась и подбежала к всхлипывающей Кагари, крепко обняла лучшую подругу и ласково погладила её по спутанным волосам. — Не хочу, чтобы ты у…уезжала! — жалобно протянула Кагари. — Мы же ещё и шалашик не достроили, и домик не посмотрели! Ё…Ёми, не уезжай! — она вырвала свою ручку из руки матери и вытерла кулаком заплаканные глаза. Черноволосый невысокий мальчик лет семи, одетый в толстый вязаный чёрный свитер, тяжело вздохнул и устало закатил тёмно-голубые глаза. Он, спеша проститься с лучшей подружкой младшей сестрички, тоже не успел обуться как следует: на его ногах были простые домашние тапочки. — Далеко уезжаешь, Ёми-тян? — поинтересовался он, поглядывая на обнимающихся девочек издали. — В Киото, — вздохнула Ёми. — Хиро, ты даже не представляешь, как я не хочу уезжать туда! Так не хочу! Ведь я больше никогда не увижу ни Кагари, ни тебя, ни Идзуриху-сан! Тот город никогда не станет для меня родным! Мальчик грустно улыбнулся, подошёл к девочкам и решительно взял сестрёнку за руку. Ёми захихикала: Хиро всего на год старше Кагари, но уже считает себя важным и взрослым, постоянно опекает сестру и пытается её чему-то поучать. Всегда он надутый, как индюк. — Кагари, пойдём домой, — суховато сказал Хиро, потянув девочку за руку. — Ты же простудишься босиком! Да и Ёми-тян мы только задерживаем. Ей уезжать пора, а мы тут глупости болтаем. Лучше никому не сделаем. Кагари вдруг обозлилась, вырвала руку и снова порывисто обняла растерявшуюся Ёми. — Какой ты, Хиро, злой! — рявкнула она. — Ты не понимаешь! Ёми — моя лучшая подруга, а ты с ней не дружил, поэтому тебе не жаль, что она уезжает! И мне вовсе не холодно! Хиро вздохнул и уселся прямо на мокрую траву, обхватив колени руками. Кагари погладила свою куклу по голове и протянула Ёми. — Мэри будет скучать, — угрюмо сказала она. — И я буду скучать. С тобой подружатся другие девочки, и ты про меня забудешь. Совсем забудешь про Кагари! — Да нет же! — Ёми ласково улыбнулась и схватила подругу за плечи. — Я тебе буду письма писать, каждый день, обещаю! Кагари шмыгнула носом и недовольно отвернулась, капризно поджав пухлые губки. — Ну вот, ты не понимаешь! — злобно процедила она. — Мне не клочки бумаги нужны, а Ёми! Живая Ёми, с которой можно играть целый день! Вот! А письма мне не заменят лучшую подругу, да и вообще… они доходят долго. — А будешь хныкать и доставать Ёми-тян, так я вообще спрячу все письма, — равнодушно заметил Хиро. — И тебе никогда не отдам. — Дурак, — выпалила Кагари и показала брату язык. Такао помог жене положить в багажник последний чемодан и наконец уселся в машину. Кёко подошла к Ёми, схватила её за руку и решительно повела за собой. Кагари надулась и уткнулась в ноги матери. — Ёми-тян, до свидания! — крикнул Хиро, не сдвинувшись с места и наблюдая, как Ёми забирается в салон автомобиля. — Пиши нам письма и не забывай нас! Мы будем скучать! Кёко уселась рядом с дочерью и с силой захлопнула дверь; машина тронулась с места. Ёми буквально прилипла к окну и тоскливо посмотрела на удаляющиеся фигурки семьи Идзуриха. Мать Хиро и Кагари махала рукой и улыбалась, мальчик по-прежнему сидел на холодной земле и молча смотрел вслед автомобилю. — Ёми, не уезжай! — вдруг вскрикнула Кагари и бросилась за машиной, на бегу прижимая к груди Мэри и вытирая слёзы кулачком. - Ёми, пожалуйста, не уезжай! Останься! — Кагари! Да что же это такое?! Вот несносный ребёнок! — разозлилась Идзуриха-сан и решительно направилась к дочери, чтобы увести её домой. — Вот подожди, я тебе дома устрою! А ну уйди с проезжей части! Кагари, сейчас же назад! Запыхавшись, задыхаясь от быстрого бега, Кагари наконец остановилась и жалобно посмотрела вслед автомобилю. Грустно вздохнув, она покрепче прижала к себе Мэри и уже собралась было идти обратно, но тут… — Кагари, нет! Машина! — истошно закричал маленький Хиро, вскочив с земли и бросаясь за матерью, которая в ужасе застыла как вкопанная. Заметив надвигающуюся на подругу чёрную иномарку, Ёми завизжала и забарабанила в стекло кулаками. Кагари же резко обернулась, и в её огромных светло-карих глазах промелькнул панический страх. — Папа! Останови машину! Там Кагари… Кагари… — зарыдала Ёми, вжавшись в угол и не замечая, что отец уже давно остановился и вместе с женой выскочил из автомобиля. Кагари уже лежала на асфальте, вся в крови, с разбитым лицом и проломленной головой, безвольно раскинув сломанные руки и ноги, и не подавала никаких признаков жизни. Чёрная иномарка грузно развернулась и поскорее поехала прочь. — О нет… — прошептала Кёко, закрывая лицо руками. — Бедная малышка… Как же это произошло?! Такао, вызывай врачей, скорее, скорее! Может быть, что-то ещё можно сделать! — Идзуриха уже сама вызвала, — мрачно отозвался Такао. — Нам остаётся ждать. Не давай Ёми сюда подходить, нельзя, чтобы она это видела. Что же такое… Кёко, девочка хоть дышит? Она жива? — У неё очень слабое дыхание и пульс еле прощупывается, — еле прошептала Кёко. — Если «скорая» не приедет, то спасти девочку не удастся… Рин, держись, всё будет хорошо, всё… — Я должна была её остановить… — рыдала Идзуриха-сан, медленно опускаясь на колени перед истекающей кровью дочерью. — Какая же я мать после этого? Я даже не успела увести её оттуда, это только я во всём виновата! Что же мне делать теперь… Кагари умрёт, и это лишь по моей вине! Ёми потихоньку выбралась из машины, но подходить ближе не решалась. Из-за спин Идзурихи-сан и родителей ей не было видно Кагари, и девочка напрасно вытягивала шею и становилась на носки: подругу от неё надёжно загородили. Девочка не видела, сколько крови было на асфальте, не видела, что её родители в замешательстве, а Идзуриха-сан буквально обезумела от горя. Она не могла понять, почему её Кагари не встаёт, хотела узнать, не болит ли у неё что-нибудь, но боялась подойти, болезненно чувствуя своим детским добрым сердечком какую-то непоправимую беду… С приездом врачей началась настоящая суматоха. От Идзурихи-сан уже не было никакого толку, и Таканаси взяли все хлопоты на себя. Несчастная, убитая горем женщина с отсутствующим видом сидела на скамеечке, глядя вдаль остекленевшим взглядом и не обращая внимания на сновавших туда-сюда врачей. Кёко гладила её по плечу, пытаясь успокоить, предлагала выпить успокоительное, но женщина ни на что не реагировала и продолжала упорно молчать. Ёми забралась обратно в машину и, вжавшись в уголок, тихонько заплакала. Наверное, Кагари больно, очень больно, а она даже не может ничего сделать для неё. Вообще ничего. В суматохе никто и не обратил внимания на Хиро. Мальчик стоял за стволом сакуры и тихо плакал, прижавшись лицом к прохладной коре. Про него все давно успели забыть, а между тем он пристально наблюдал за тем, как его младшую сестру укладывают на носилки и уносят, как его мать, которая ещё несколько минут назад весело улыбалась, ни на что не реагирует. В сторонке одиноко лежала кукла Кагари — большая, нарядная, с бессмысленной глупой улыбкой, завитыми тёмными кудряшками и ярко разукрашенным фарфоровым круглым лицом. Она была уже вся грязная от налипшей пыли, грязи и крови, искусно вышитая красная шляпка слетела с головы. Врачи, перебегая с места на место, то и дело наступали на Мэри и бранились, что кукла мешается под ногами. — Да уберите уже кто-нибудь игрушку! — возмутилась молоденькая медсестра. — Она же мешает! Врачи спотыкаются! Почему никто не может понять?! Хиро неслышно подошёл к Мэри, бережно взял её на руки, как ребёнка, и прижал к груди, словно боясь, что кто-нибудь отберёт у него любимицу его сестры. Он был уверен, что Кагари точно вернётся, а ведь она очень расстроится, если её «дочки» не будет рядом. Надо будет обязательно сохранить эту куклу для неё. Даже если Кагари умрёт, он не выбросит Мэри. Просто нужно постирать ей платьице и снова надеть шляпку — сразу станет как новенькая. — Рин, подожди минутку, я схожу за Ёми и машину закрою, — сказала Кёко и подошла к автомобилю. - А, ты здесь, дочка… Пойдём в дом. Папа поедет с врачами, а мы тут останемся и попытаемся успокоить Идзуриху-сан. Пойдём, дочка, не мёрзни здесь — ливень опять начался. Ёми выбралась из машины и прижалась к матери. Женщина грустно улыбнулась и погладила девочку по голове. — Не плачь, дочка, всё будет хорошо. Кагари обязательно поправится. — Мам, даже дождик плачет… — сказала Ёми. — Мы же никуда не уедем, правда? Мы не оставим Кагари одну? — Конечно, нет, дочка, — вздохнула Кёко. — Куда же мы теперь уедем…

***

Токио, 15 апреля, 14:00 — Мама, мамочка! — весело закричала маленькая шестилетняя девочка, размахивая жёлтым зонтиком и показывая пальцем куда-то вдаль. - Мам, а папа там? В этом доме? Молодая красивая женщина в полинялом коричневом платье грустно вздохнула и погладила дочь по густым чёрным волосам, распущенным по худеньким плечам. На её усталом лице около уголков рта уже залегли морщинки, а взгляд чёрных глаз был печальным и сосредоточенным. — Да, Хитоми, там, — нехотя сказала она. — Только не кричи так, прошу тебя. Ты же знаешь, что у мамы сегодня жутко болит голова. И давай-ка я понесу твою скрипку, а то надорвалась небось. Девочка тут же нахмурилась и отскочила от матери, как дикий зверёк, покрепче сжав ремешок чёрного футляра, висевшего у неё на спине. Большие светло-карие глаза недоверчиво блеснули. — Нет, — пробормотала она упрямо и поджала губы. — Она не тяжёлая. Честно-честно! Только вот плечо натёрла немного… — Говорила же, оставь скрипку дома! — вдруг рассердилась женщина. — И вот приспичило тебе таскать её с собой… Это же дорогой инструмент, его надо детям постарше покупать, а не таким маленьким девочкам! И чем Маруко только думал, когда покупал её тебе? Ну конечно, он никогда меня не слушал… Женщина устало присела на скамью и равнодушно уставилась на шоссе, по которому быстро ездили автомобили. Хитоми подбежала к маленькому магазинчику и с восхищением уставилась на разноцветные яркие журналы. Весёлые улыбающиеся тигрята, котята, щенки, клоуны, цветы — всё это было в диковинку для девочки. Она бы так и глазела на красивые обложки, если бы не заморосил дождь. Пришлось поскорее бежать к матери под навес. Хитоми с трудом вскарабкалась на скамью и примостилась рядом, поджав ноги под себя. — Не сиди так, Хитоми, — резко сказала мать. — Ты же в короткой юбке, застудишься. — Не. — Хитоми, я кому сказала? Девочка недовольно мотнула головой и опустила худенькие ноги, обутые в чёрные ботиночки, тут же принявшись болтать ими. Дождь продолжал лить как из ведра, и Хитоми уже надоело смотреть, как с навеса стекает вода и течёт ей под ноги. Она зябко повела плечами и вся съёжилась, став похожей на маленького нахохлившегося воробышка. Прохожие куда-то спешили мимо неё и мамы, шлёпая по лужам, а автомобили надоедливо маячили перед глазами. — Мамуль, — Хитоми потянула мать за рукав платья, — а почему эти люди на нас не смотрят? — Потому что мы для них чужие, дочка. Мы для них никто. У этих людей есть свои семьи, жёны, дети, матери, отцы. Какое им дело до нас? — А вот дяденькам, которые вчера приходили с такими большими камерами, до нас было дело! — упрямо сказала Хитоми. — Они про папу спрашивали и про тебя. Только я им ничего не сказала. Они дураки. И сюсюкают со мной. Мам, ты их больше не пускай к нам, а то я боюсь. — Я их даже близко не подпущу к нашему дому, — тихо сказала женщина. — Эти корреспонденты выжали из меня все соки, я в старуху превратилась уже… И ты с ними не разговаривай, Хитоми. Пойдём потихоньку, дочка. Посидели и хватит. Папа, наверное, заждался. Она взяла девочку за руку и повела за собой, но шла почему-то очень быстро, и Хитоми не поспевала за ней. Малышка смешно подпрыгивала и перебирала тоненькими ножками, стараясь не отставать, пока какой-то прохожий не рассмеялся. — Эй, мамашка, подожди! — ухмыльнулся он, прикуривая сигарету. — Твоя кроха уже еле семенит. Славная у тебя дочурка, вот ей-богу… А подожди-ка! Тебя же по всем телеканалам показывают! Ты же Морита? Юка Морита? Ого-го, ну и дела! Женщина побледнела и напряглась, крепче сжав руку дочери. Хитоми захныкала от боли и недоверчиво, как зверёк, покосилась на мужчину. — Да, Морита! — твёрдо сказала женщина, выпрямляясь и хмурясь. — И не вижу в этом ничего плохого. Если хотите поболтать насчёт моего мужа, то скажу сразу: он не убийца и сидит в тюрьме незаслуженно. Я уже говорила это и ещё не раз скажу, если это кому-то не ясно. Юка Морита не позволит насмехаться над собой и своей дочерью и плохо отзываться о муже! — Вот уж кому молчать бы, так это как раз вам, дамочка! — вмешалась какая-то пожилая женщина со строгим важным лицом. — Подумать только: один из лучших японских врачей — и вдруг допустил такую оплошность! У него, знаменитого хирурга, под ножом человек умер, а вы… — Пойдём, Хитоми, — Морита-сан заторопилась и буквально поволокла дочь за собой. — Нечего их слушать. Пусть говорят всё, что хотят. Нам не важно. Ты только не верь им, дочка, прошу тебя. Наш папа не убийца, поняла? Злые люди его оклеветали, но он обязательно придёт к нам обратно! Видишь тот большой коричневый дом на другой стороне? Там наш папа сидит. Сейчас дорогу перейдём и проведаем его. А папа нам очень обрадуется. Женщина говорила очень быстро, как будто захлёбываясь и боясь, что дочь ей не поверит, если она будет говорить спокойно. Тревога матери передалась и Хитоми, но девочка изо всех сил закивала головой и постаралась улыбнуться, чтобы не огорчать маму. — И я сыграю папе на скрипке, да? — спросила она. — А то он так и не успел послушать… — Конечно, Хитоми. Ты только по сторонам смотри, а то машин много. — Мам, а почему папа… Мама!!! Хитоми вдруг почувствовала, что мать вдруг отпустила её руку и с силой оттолкнула, буквально отбросила от себя вперёд, на обочину. Девочка, закричав, покатилась по мокрому шоссе и подняла грязное испуганное личико. На секунду она увидела старенький красный автомобиль, за рулём которого сидел мужчина, уткнувшийся лицом в руль; сидевшая рядом с ним светловолосая женщина в белом платье пыталась повернуть руль к себе. Автомобиль на полной скорости сбил Мориту-сан и сам вылетел на обочину в нескольких метрах от Хитоми. — Мама! — истошно закричала Хитоми, боясь подползти к окровавленному телу матери и закрывая лицо руками. — Мамочка! Мамочка! Помогите моей маме! Девочка истерически зарыдала, уткнувшись лицом в жирную мокрую землю и сотрясаясь от конвульсий. — По…помогите маме… — икнула она. — Пожалуйста… Нас папа ждёт… Папа! Папа, спаси маму! Скажите быстрее моему папе, он хирург, он поможет! Хитоми съёжилась, закрывшись руками, и тоненько заплакала от отчаяния и сильной боли в запястье, уже не видя, как прохожие вызвали врачей. — Пассажиры машины живы, — донёсся до девочки голос какой-то женщины. — Не знаю, почему их автомобиль наехал на пешеходов. Наверное, мужчина был пьян. Наракава-сан, что с женщиной? — Увы, мертва, — сурово ответил незнакомый Хитоми мужчина: по-видимому, врач. — Погибла на месте. К сожалению, у неё не было никаких шансов: травмы несовместимы с жизнью. Заберите девочку. Нужно о многом с ней поговорить…